Вскоре после взятия войсками генерала Муравьева турецкой крепости Карс русский посол в Вене князь А.М. Горчаков был проинформирован австрийским финансистом Сину, что его парижский деловой партнер Эрланже (Эрлангер) просил его передать мнение графа де Мории, сводного брата Наполеона III о желательности начала мирных переговоров с Россией. Горчаков немедленно известил Петербург о демарше Мории и, не дожидаясь ответа, по тому же каналу – через Сину и Эрланже – сообщил графу де Мории, что разделяет его мнение о желательности прямого диалога с Францией.
«Я убежден, – писал Горчаков, что император Луи-Наполеон, просвещенный опытом и ведомый духом здравого смысла и умеренности, не захочет встать на путь бесконечных завоеваний, как это делал его великий дядя. Позволю себе напомнить, – продолжал русский посол, – что вершиной могущества Наполеона I было время его тесного единения с Россией. Не задаваясь мыслью о возврате к этим героическим временам, я верю, что мы с господином де Мории, по мере наших сил, могли бы способствовать величию наших двух стран путем их устойчивого сближения. Необходимо только, чтобы основы этого сближения соответствовали обоюдному достоинству двух народов»[37]. Горчаков имел в виду, что Россия вправе надеяться на содействие Франции в выработке более приемлемых для нее условий мирного договора.
В ответном письме Мории в принципе соглашался с Горчаковым, но просил его учесть, что Франция не свободна в определении условий мира, как того хотелось бы. Она связана союзническими обязательствами с Англией, не говоря уже о Турции, Сардинии, а также Австрии, подписавшей в декабре 1854 г. договор с Парижем и Лондоном о защите Молдавии и Валахии от русских притязаний. К тому же, после взятия Севастополя император французов не может согласиться на условия более мягкие, чем те, которые были выставлены в самом начале войны[38]. Единственно, чего можно было бы достигнуть в сложившейся ситуации, по мнению Мории, – заменить ограничения русских военно-морских сил в Черноморском бассейне «нейтрализацией» Черного моря. Подобная альтернатива, как полагал Мории, представляется менее оскорбительной для национального самолюбия России[39].
Предвидя возможные возражения, Мории уточнил свою мысль: «Что же представляет собой эта мера? Обратимся к истории. Когда после военных поражений от той или иной державы требуют крупных денежных жертв (т. е. контрибуций. – П.Ч.), то этим причиняют ей значительный финансовый ущерб. Когда ей навязывают территориальные уступки, то этим уменьшают ее значение, быть может, даже навсегда. Но когда ей предписывают, в сущности, только такие иллюзорные условия, как ограничение сил, то, коль скоро она нуждается в мире, ей не следует их отвергать. Не впервые подобные условия включаются в мирный договор, – успокоительно утверждал Мории. – Как долго они соблюдаются? Пройдет всего лишь несколько лет, и все изменится: интересы поменяются, ненависть исчезнет, восстановятся добрые отношения, благодеяния мира излечат раны войны, и подобные договоры отомрут сами собой, не имея применения. Часто бывало даже так, – обнадеживающе завершал свою мысль граф де Мории, – что та же самая страна, которая настаивала на ограничении сил, первой предлагала их отменить»[40].
Все шло к тому, что Горчаков должен был в конфиденциальном порядке встретиться с бароном де Буркене, французским представителем на конференции послов, созванной в Вене еще осенью 1854 г. для обсуждения перспектив мирного окончания войны[41]. Не исключалась и возможность личной встречи Горчакова и Морни в Дрездене. В это время, в середине декабря 1855 г., из Петербурга в российское посольство в Вене пришло неожиданное распоряжение канцлера Нессельроде о прекращении контактов с Морни. Канцлер проинформировал посла, что отныне сам будет вести конфиденциальные переговоры, но не с Морни, а с министром иностранных дел Франции графом Александром Валевским. Он намеревался это делать при посредничестве своего зятя, упоминавшегося уже саксонского дипломата фон Зеебаха.
Вмешательство Нессельроде можно было бы объяснить его давним нерасположением к Горчакову. Долгое время он препятствовал карьере талантливого дипломата, держал его на второстепенных постах. В июне 1855 г. Нессельроде возражал против назначения Горчакова послом в Вене, но Александр II настоял на своем. Теперь, когда князь Александр Михайлович стал нащупывать возможности достойного для России выхода из войны, граф Карл Васильевич, видимо, посчитал несправедливым, что лавры миротворца достанутся не ему, заслуженному ветерану европейской политики, а Горчакову.
Есть и другое объяснение действий Нессельроде, связанное с его неискоренимой приверженностью к давно обветшавшему союзу с Австрией. Между тем, с конца 1854 г. Вена стала фактическим союзником Парижа и Лондона, чем обнаружила вероломство и неблагодарность к России, спасшей Габсбургов в 1849 г. «По-видимому, – отмечается в отечественной «Истории дипломатии», – Нессельроде упрямо тешил себя иллюзией, что солидарность держав Священного союза продолжает существовать, и считал, что нехорошо сговариваться за спиной «дружественной» Австрии»[42].
Так или иначе, но искушенный во всех тонкостях дипломатической игры граф Нессельроде, допустил «утечку» информации о негласных контактах с Францией. Первыми об этом узнали австрийский император Франц-Иосиф и глава его кабинета граф К.Ф. фон Буоль, крайне озабоченные, чтобы Австрия не была забыта при мирном окончании войны. Они срочно занялись изготовлением дипломатической «бомбы», взрыв которой должен был поменять неблагоприятно складывавшуюся для Австрии обстановку.
Тем временем Нессельроде отправил в Париж своего саксонского зятя с тремя предложениями: Босфор и Дарданеллы должны остаться закрытыми; военный флот «посторонних» держав не может быть допущен в Черное море, за исключением судов, которые прибрежные государства сочтут возможным туда допустить; число этих судов определят Россия и Турция на двусторонней основе, без постороннего посредничества.
Пока Зеебах добирался до Парижа, в Тюильри испытали нечто вроде шока от того, что Россия не сохранила в тайне начавшиеся франко-российские консультации об условиях прекращения войны. Графа Валевского посетил австрийский посол барон фон Хюбнер, обнаруживший осведомленность о негласных контактах Мории с Горчаковым, и поразивший главу французской дипломатии сообщением о полной готовности Австрии окончательно присоединиться к антирусской военной коалиции и даже предъявить России нечто вроде ультиматума.
Наполеон III оказался в весьма щекотливой ситуации и имел все основания негодовать на труднообъяснимое поведение русских. Он дал указание Валевскому не вступать в переговоры с Зеебахом, дав понять петербургскому эмиссару о своем недовольстве.
Австрийская заготовка «взорвалась» за несколько дней до наступления нового, 1856 г., когда к канцлеру Нессельроде явился на прием австрийский посланник граф В.Л. фон Эстергази, только что прибывший из Вены, и вручил ультимативные требования («коммюнике») императора Франца-Иосифа об условиях прекращения войны, неприятие которых повлечет за собой разрыв дипломатических отношений с Россией. Повторяя известные «четыре пункта» Наполеона III 1854 г., австрийский ультиматум дополнил их требованием полной нейтрализации Черного моря и запретом содержать на побережье морские крепости и другие военные арсеналы. В документе оговаривалось также право участников антирусской коалиции предъявлять России новые требования «на общую пользу Европы»[43]. Россия должна принять предъявленные ей условия мира до 18 января (и.с.). В противном случае антирусская коалиция расширится за счет вступления в нее Австрии.
Вскоре после демарша, предпринятого Эстергази в Петербурге, граф Буоль в Вене пригласил к себе князя Горчакова и объявил послу, что во избежание возможных недоразумений и неправильных его толкований ультиматум должен быть принят целиком, без всяких исключений[44]. Таким образом, российской стороне не оставлялось даже минимальной возможности для дипломатического маневра. Тот факт, что ультиматум был предъявлен недавним, причем ближайшим, союзником, глубоко ранил самолюбие Александра II и явился полной неожиданностью для канцлера Нессельроде, убежденного поборника австрийского союза.
В результате двух совещаний, состоявшихся 1 и 15 января 1856 г. у Александра II с участием его ближайших сподвижников – великого князя Константина Николаевича, графа К.В. Нессельроде, военного министра князя В.А. Долгорукова, министра государственных имуществ графа П.Д. Киселева, генерал-адъютантов князя М.С. Воронцова и графа А.Ф. Орлова, а также статс-секретаря графа Д.Н. Блудова и барона П.К. Мейендорфа, бывшего посланника в Вене, – было принято решение согласиться с предъявленными условиями формального прекращения войны[45]. Не имея возможности ее продолжать в связи с истощением материальных ресурсов, Россия могла попытаться, как сказал на совещании Нессельроде, «рассеять коалицию, составленную из разнородных и антипатичных элементов и связываемую лишь требованиями общей борьбы»[46].
Скорее всего уже тогда главную ставку в достижении этой цели русская дипломатия предполагала сделать на Францию – единственную из держав коалиции, обнаруживавшую миролюбивые намерения.
16 января государственный канцлер объявил австрийскому посланнику о принятии предварительных условий мира, выдвинутых венским двором[47]. В тот же день Эстергази по телеграфу проинформировал свое правительство о согласии России, а 20 января на конференции послов в Вене был подписан протокол, по которому воюющие державы обязались в трехнедельный срок направить на мирный конгресс в Париж своих уполномоченных для заключения перемирия и подписания мирного договора.
Главным уполномоченным от России Александр II назначил своего генерал-адъютанта графа А.Ф. Орлова, начальника Третьего отделения Собственной Е.И.В. Канцелярии. В помощь ему был придан опытный дипломат барон Ф.И. Бруннов, получивший статус второго уполномоченного.
Граф Орлов и барон Бруннов
Алексей Федорович Орлов (1786–1861)[48] принадлежал к дворянскому семейству, выдвинувшемуся в начале царствования императрицы Екатерины II, восхождению которой на престол в 1762 г. братья Орловы (Григорий, Алексей, Владимир, Иван и Федор) активно содействовали. Алексей Федорович, как и его брат, Михаил, были внебрачными сыновьями генерал-поручика Федора Григорьевича Орлова, который добился от Екатерины признания для своих «воспитанников» всех прав дворянства, фамилии и герба Орловых.
Получив образование в аристократическом пансионе аббата Д.Ш. Николя, Алексей Орлов в 1801 г. поступил на службу в Коллегию иностранных дел, а через три года был зачислен в лейб-гвардии Гусарский полк, в составе которого принимал участие в кампаниях 18051807 гг.
За отличие под Аустерлицем Орлов был пожалован золотой саблей с надписью «За храбрость». В 1809 г. он перешел в лейб-гвардии Конный полк, в списках которого числился до конца жизни.
В Отечественную войну Орлов участвовал во многих сражениях, а под Бородином получил семь ранений. С января 1813 г. он был адъютантом великого князя Константина Павловича и храбро сражался под Лютценом, Баутценом, Кульмом и Дрезденом, за что был произведен в полковники, а затем принял участие в походе во Францию. В 1814 г. Орлов вышел в отставку, но через год вернулся на службу. В 1817 г. он получил генеральский чин. В отличие от своего старшего брата Михаила, участвовавшего в тайных декабристских обществах, Алексей был твердым противником всякого либерализма, не терпел неподчинения властям, хотя, повинуясь тогдашней моде, не избежал краткого пребывания в масонской ложе, куда попал под влиянием тестя, генерала А.А. Жеребцова.
В 1819 г. он был назначен командиром лейб-гвардии Конного полка, в 1820-м стал генерал-адъютантом, а через год получил под командование 1-ю бригаду гвардейской Кирасирской дивизии с оставлением за ним начальства над Конным полком. В 1820 г. он участвовал в подавлении восстания в Семеновском полку, а 14 декабря 1825 г. первым из полковых командиров пришел на помощь Николаю Павловичу и лично водил конногвардейцев в атаки на каре мятежников. Поведение Орлова в тот критический для молодого императора день было отмечено Николаем I. 25 декабря 1825 г. он возвел Алексея Федоровича в графское достоинство и, снисходя на его мольбы, освободил от судебного преследования Михаила Орлова, замешанного в декабрьском «злоумышлении». Это был единственный случай, когда Николай простил непосредственного, к тому же еще и видного, участника заговора.
В последующие годы генерал-лейтенант (с 1833 года – генерал от кавалерии), а с 1836 г. член Государственного Совета, Алексей Федорович Орлов становится одним из самых приближенных сановников императора Николая, доверявшего ему ответственные миссии военного и дипломатического характера. По поручению государя, Орлов неоднократно замещал Бенкендорфа на время его болезни во главе Третьего отделения, а в 1844 г., со смертью графа Александра Христофоровича, был назначен на его должность, присовокупив к ней пост командующего Императорской Главной Квартирой.
Конец ознакомительного фрагмента.