Акын Тимиров
Январь, 1837 год
© Биктимиров Ш. Г., 2017
© Верстка, дизайн обложки. ИП Бастракова Т. В., 2017
Глава первая. Натали
– Разрешите, – сказал Искандер, войдя в кабинет.
– Проходите, – не поднимая головы, сонно буркнул сидящий за столом человек. В комнате стоял полумрак. Запылённое за лето окно слабо пропускало и без того жидкий свет с улицы. На стенах висели картины местных художников. Портреты, пейзажи, натюрморты – в дешёвых рамках, а то и просто на подрамниках. Упирались в старый жёлтый сервант, набитый книгами и журналами.
Переминаясь с ноги на ногу, Искандер нервно мял в руках кожаные перчатки.
– Слушаю вас, – перелистнув журнальную страницу, спросил сидящий, по-прежнему не глядя на вошедшего.
– Я по поводу моих стихов, принёс вам неделю назад, – взволнованно выдохнул Искандер. – Зелёная такая тетрадка.
Человек лениво взглянул на него, не вспомнив, откинулся на спинку кресла. Сонно зевнул, почесал чёрную с проседью бородку, снова наклонился к столу, внимательно разглядывая его, указал на стул.
– Говорите, молодой человек, – почти пропел бородач последние два слова.
– Я думал, это вы мне что-то скажете, – смутился Искандер.
– Конечно, конечно, – окончательно проснулся сидящий. – Простите, столько работы, голова кругом. Меня зовут Олег Павлов. А вас, кажется, Искандером величают? А по-русски – Александр? – уточнил он.
– Да, – кивнул Искандер, чуть оторвавшись от стула.
– Сидите, сидите. Сейчас найдём, – нахмурился Павлов. Сунул руку под стол к ближайшей полке, начал шарить там. Затем нагнулся к следующей. – Подборка стихов «Натали»? – глухо спросил почти из-под стола.
– Да, да, – вскочил со стула Искандер.
– Александр, Александр, – мурлыкал Павлов себе под нос, шелестя бумагами. – Вот она, – выкинул на стол тетрадь в зелёной обложке.
Искандер торопливо засунул её во внутренний карман пальто, облегчённо вздохнул.
– Вообще-то там кое-что есть, – поднявшись из-за стола, Павлов включил свет и указал пальцем Искандеру на тетрадь во внутреннем кармане. – Видно, что много читаете, работаете над каждым словом, складно всё, логично. Но этого мало, молодой человек, – продолжал он. – Нужно ещё иметь что-то вот здесь, – ткнул он себе в грудь. – Страдать и радоваться, терять и находить. Тонко чувствовать всё происходящее вокруг себя, не делить мир на чёрное и белое, в нём очень много оттенков. Как художник, смешивая краски, находит свет, как музыкант – нужную ноту, ты должен выискивать слова, вытаскивать их из души. Это, Александр, позволь мне тебя так называть, тяжёлый, доводящий до истерики эмоциональный труд. Надо родиться таким, чтобы всё это вынести, выстрадать. А если ты сникаешь, опускаешь руки, и не приходит к тебе то ощущение полёта – сочинять, несмотря ни на что… Чувствуя в глубине души радость от того, что ты снова садишься за стол, берёшь ручку, чистый лист бумаги и – продолжаешь писать. Испытываешь счастье от того, что ты хочешь и можешь докричаться до людей. Значит, ты тот, кому надо этим заниматься. А не тот, кому просто однажды показалось, что именно он избранник на этой стезе. Их у меня полный сервант – книг, изданных местными, так сказать, писаками. Вот так вот, извините за прямоту, молодой вы человек, – развёл он на прощанье руками.
Искандер неторопливо закрыл за собой дверь, постоял ещё с минуту в раздумье, безразлично повертев в руках свёрток исписанных бумаг, бросил его в урну. Медленно спустился по лестнице, пересёк проспект, направился к трамвайной остановке. Вдохнув полной грудью сырого осеннего воздуха, успокоился, ещё раз взглянул на здание, откуда только что вышел. Вечерело. Над старинным зданием уныло проплывали серые облака. Искандер отрешённо глядел им вслед. Иногда ему казалось, что облака останавливались и вместо них начинали двигаться деревья, дома, это старинное здание, в освещённых окнах которого мелькали фигуры людей. И какой-то бородатый мужик вертел там пальцем у виска. Всё это катилось от него в сторону. Правильно Олег Павлов процитировал ему известное стихотворение:
Бледно-серая луна уединённо и слабо сияла сквозь темнеющие ветки ясеня. Транспорта долго не было. Глядя на луну, Искандер ощутил какую-то светлую тихую грусть. И он продолжил шёпотом:
Резко, порывами подул ветер. Пробежав по верхушкам деревьев, налетел на Искандера, обдав его осенним холодом, рванул воротник пальто. «Странно», – подумал он. Было тихо. Только что луна терялась среди туч, теперь же она висела высоко, ярко освещая крыши домов. Незаметно, плавно подошёл трамвай.
– Следующая остановка «Площадь Декабристов», – невнятно прохрипело из динамика в открытую дверь транспорта. Искандер торопливо заскочил в полуосвещённый салон. Трамвай тронулся, медленно набирая скорость. Глядя себе под ноги, он вдруг ощутил такую пустоту на душе, ненужность всех своих и раньше-то слабо поддерживаемых надеждой увлечений, и от этой пустоты, безнадёжности стало ещё горче. «Прав этот редактор – нужно родиться художником, поэтом, музыкантом, а всё остальное, как он выразился, этот квадрокубизм, сюрреализм, всё это, в общем, геи от искусства. Ну вот и ладно, всё прояснилось, всё стало на свои места. Вот и спасибочки, Олег Николаевич. Надоумил, объяснил, кто есть кто, и никаких, Боже мой, иллюзий», – тяжело вздохнул Искандер. Почувствовав спиной, что на него смотрят, оглянулся и вдруг в бликующем свете проплывающих мимо витрин магазинов в самом дальнем углу трамвая среди сонно покачивающихся тел выхватил очертание знакомого лица. Она смотрела на него. «Где же я её встречал? – резко отвернулся он. – Почему мне это лицо знакомо, где же, где же? – мучился Искандер. – Эти глаза, эти локоны. Ах, да!» – радостно вспомнил он, даже улыбнулся, что так легко вышел из этого глупого положения. Конечно же, детально сооружая в памяти в одно целое эпизод встречи.
Это был один из многочисленных студенческих вечеров в одной из свободных комнат библиотеки медицинского института. Она сидела в дальнем углу, наискосок, больше молча. Под общий хохот очередному свежему анекдоту незнакомка еле заметно улыбалась, осторожно отпивая мелкими глотками чай, и смотрела на него. За ней, чуть прислонившись, стоял высокий статный мужчина.
– Кто это? – спросил тогда Искандер сидящего рядом товарища по группе Максима.
– Где? – сидя вполоборота к нему, переспросил Максим. – Вот эта, что ли? – кивнул на девушку напротив.
Сарула, которая на всех мероприятиях, не связанных с занятиями в институте, всегда оказывалась между ними. На вопрос Искандера: «Почему ты опять увязалась за нами?» – тихо отвечала: «Мне неинтересно с девчонками».
– А с нами, значит, тебе интересно? – хохмил над ней Максим, выдыхая прямо в её лицо струю табачного дыма. «Ха-ха!» – гомерил он, наблюдая, как она, задыхаясь, наполовину растворяясь в сизом облаке, делала пассы руками, словно выплывала из-под воды.
Калмычка по национальности, курносая, широколобая, узкоглазая, небольшого ростика, тем не менее она была по-восточному мила и, в совокупности, привлекала всех. С ней всегда было легко и весело, над ней можно было «приколоться» и тут же можно было пожалеть, обнять, прижать обаятельную подружку. И вот, в этот раз, она неизменно опять рядом с ними, напротив, за столиком.
«Узкоглазая подружка, голубка смуглая моя, случай, не сохнешь ли по мне?» На это она обычно отмалчивалась, жестом показывая, что он дурак. А потом она могла здорово разыграть их и исчезнуть в коридоре, в толпе студентов, до следующего раза. И Макс с Искандером порой иногда начинали скучать по ней и спрашивали как бы невзначай у сокурсников:
– Как наша калмычка? Никто не обижает её?
А когда встречали Сарулу с каким-либо парнем где-нибудь на спортивной площадке, накатывала на них какая-то непрошеная ревность. Сарула, заметив это, ещё больше прижималась к спутнику, влюблённо глядя ему в глаза. И каждый из них, наблюдая за ней со стороны, думал про себя: «Да я же не влюблён в неё, это точно, но почему же я злюсь?»
– Да нет, вечно ты, Макс, бесцеремонный такой, чувства такта у тебя нет, – сконфузился Искандер. – Ну вон та, – толкнул его снова в бок.
– Где же? – недовольно прогудел Макс, поворачивая массивную русоволосую голову, одним ухом слушая друга, а другим по-прежнему остальных.
– Как её зовут? – шёпотом настойчиво повторил свой вопрос Искандер, в надежде призывая его к тому же.
– Кто ещё? – ухмыльнулся Макс, разворачиваясь всем своим крупным телом к другу, понимая, что он просто так не отвяжется, значит, произошло что-то серьёзное.
Искандер доверчив, прост и прям, но, если нужно, смел и предан. Такое сочетание качеств присуще в основном азиатам. Худощавый, но коренастый, с чёрными прямыми волосами, всегда улыбчив и добродушен. С Сарулой они два одинаковых полюса, это вроде бы сближало, но в то же время и отталкивало их друг от друга. Если у него возникает какая-либо идея, то он непременно убедит Макса, что нужно сделать именно так. Поначалу Макс всегда щетинится, ну а в конце концов просто тупо, безоговорочно соглашается. И в итоге эти идеи всегда оправдывают себя и доходят до бурного обсуждения всем медицинским персоналом городской больницы, где они все трое проходят стажировку на последнем курсе института.
– В том дальнем углу стола, и сразу за ней красивый щеголеватый мужчина, с высоким воротником, – шипел Искандер уже ему в нос.
– Сашок, на посошок, иди домой, – (так называл иногда Макс Искандера уже на русский лад). – Я никого ни в дальнем, ни в ближнем зарубежье стола не вижу. Ты, похоже, перепил коньяка с чаем, – отмахнулся Максим, участливо хлопнул его тяжёлой рукой по плечу и отвернулся, казалось тогда, насовсем.
Наверное, вечер прошёл бы как всегда, шумно и весело, если бы одному из ребят не взбрело в голову просто выключить свет.
– Мальчишки! – раздались в темноте упрёки сокурсниц и тут же дружно подчинились, когда над большим бронзовым подсвечником заходила рука с зажигалкой. Вскоре дрожащий свет пополз по потолку с лепниной, по стене с портретами классиков литературы, освещая русые головы ребят, высвечивая девушек, хихикающих и шелестящих обёртками конфет.
Сидящая напротив Сарула вдруг вскочила из-за стола, потрясённая чем-то.
– Посмотрите туда, в дальний угол, где висит потрет Пушкина и Натали! – вскрикнула она, растерянно выглядывая из темноты.
– Вот это цаца, – горячо дыша, засопел Макс Искандеру в ухо.
Все оглянулись и откровенно затихли. Перед ними из темноты плавно вырисовывались очертания той незнакомки. Усилившееся ровное пламя свечи полутонами освещало её лицо. Нежные очертания бледного лица были воистину прекрасны. Эти полуопущенные веки, глаза, не выражавшие ничего, кроме тоски, в точности повторяли портрет «Натали» неизвестного художника того, пушкинского, времени.
– «Она была не тороплива, не холодна, не говорлива, без взора наглого для всех, без притязаний на успех…» – заворожено процитировал Макс стихи Пушкина, приподнимаясь из-за стола.
– О да, мой друг, – подхватил Искандер и закончил последней строкой: – «Всё тихо, просто было в ней…»
Неизвестно, сколько это длилось бы, если бы одна из девушек не вскочила и не включила свет…
…Проплывающий по салону трамвая свет проявлял лицо незнакомки, и Искандер глядел на неё с замиранием сердца.
– Сударь, заплатите за проезд… – всё кряхтела между ними кондуктор.
Трамвай остановился, дверцы плавно открылись, холодный осенний воздух с шумом проезжавших машин заполнил салон. Она, на прощание вскользь взглянув на него, растворилась в проёме двери. Искандер рванулся следом, но дверь трамвая безжалостно сдвинулась перед ним.
«Эй, водитель, останови», – хотел крикнуть он, но голос его сковал ворвавшийся с улицы холод, и он только прохрипел: «Натали», припадая к мокрому стеклу всем телом.
– А ну, заплати за проезд! – прижимала его к поручням толстая бабка-кондукторша, держала его за рукав пальто, тут же командуя водителю:
– Не открывай, езжай дальше, этот заяц какой-то странный, даже не сопротивляется.
Он больше не видел её. Да и не искал с ней встреч. Полагался на судьбу: а может быть, когда-нибудь столкнётся среди толпы людей, где-нибудь в центре города, на площади, или на мосту над чернеющей рекой. Где этот фиолетовый трамвай и кондуктор в нём с бейджиком на груди «Арина Родионовна», эти мрачновато-сонные люди с того трамвая, куда они тогда уехали? Как он оказался на остановке «Парк Пушкина» и где потерял перчатки? И недавно, стоя у окна, поймал себя на мысли, что всё время думает о ней.
– Иса Масих! – приветствовал его Макс, встречаясь в коридоре. – Опять чего-то надумал? По глазам твоим басурманским вижу! – явно нарывался он с утра на стычку с Искандером. Максу стало скучно, хочется свежей крови. Каким-то невообразимым образом он чувствовал: что-то назревает, что-то вызревает в уме его друга. Колкостями своими как бы подталкивал: ну, давай, друган. Запрягай своих коней, и – в степь, потешимся, покуражимся.
– Да, кстати, тебя здесь какой-то бородатый дядька искал, с твоей зелёной тетрадкой в руке. Когда я попытался забрать эту тетрадку, он так цыкнул: «Не сметь, холоп, марать это своей рукой. Найди мне его, он мне очень нужен, я требую!» – и восторженно тряс твоей тетрадкой! – басил Макс вслед Искандеру, растопырив во весь коридор свою ручищу, на которой уже повисла медсестра.
Какое-то предчувствие надвигающегося события не покидало Искандера после той встречи. И сегодня утром этот белый, белый как никогда, снег, и свежие следы на нём, и перчатки, что лежали у него на карнизе. Удаляющаяся фигура в офицерском плаще, большой, рыжеволосый, неуклюже ступавший по сугробу человек растворялся в лазоревой дымке. Где-то там, за чугунным забором прозвенел, простучал фиолетовый трамвай. Человек, как показалось Искандеру, позвал его рукой и исчез между ясенями. С минуту ещё Искандер простоял в раздумье, вообще не понимая, что происходит. После некоторого сомнения решился-таки позвонить Максу. Знакомый всем позывной. Эта мелодия, сочиненная им, собственоручно и неплохо наигранная на гитаре, записана на мобильник.
– Слушаю, башкирская морда, – сонно прохрипел в телефоне Макс.
– Макс, послушай, только не бросай опять трубку, – взволнованно заговорил Искандер. – Поверь мне, фиолетовый трамвай есть, он существует, я только что видел его из окна. Он махнул мне рукой и уехал на этом трамвае.
– Кто тебе махнул и уехал на этот раз, Пушкин, что ли? – гоготнул Макс.
– Ну, какой-то мужик в чёрном офицерском плаще, – не сдавался Искандер.
– Надо вычислить этот трамвай. На этот раз как? – поинтересовался Макс. – Мы с тобой уже два раза пытались поймать этот транспорт, и что? Никаких фиолетовых трамваев в городе нет, все они бордово-красные.
– Знаешь, – успокоившись, продолжил Искандер. – В этот вечер было полнолуние. Стоя на остановке, от скуки начал цитировать на память стихи Пушкина. Мне вдруг показалось, что облака остановились и поплыла луна. Земля под ногами вдруг вздрогнула. Меня встряхнуло, закрутило, понесло. Еле удержался на ногах, схватившись за ствол рядом растущего ясеня. Слышишь?