Владимир Уланов
Трагедия царя Бориса
© В. Уланов, 2017
© "Литео", 2017
Владимир Уланов
Часть I
Борьба за власть
Власть – самое сильное возбуждающее средство.
1
Царь Борис Годунов с утра чувствовал себя хорошо, за обедом много ел, был необыкновенно весел, шутил. К концу трапезы внесли кувшин с заморским вином, царь пожелал его попробовать. Стольник налил содержимое кувшина в кубок и медленно подал царю. Рука его дрожала, но он, слащаво улыбаясь, произнес:
– Откушайте, Борис Федорович! Это хорошее вино, его привезли из Франции.
Царь медленно выпил вино, зажмурился от удовольствия, затем вытер полотенцем губы, разгладил бороду, встал из-за стола. Тяжело дыша, направился к выходу, по пути позвал своих приближенных пойти с ним погулять.
Царь пожелал подняться на башню, чтобы с высоты обозревать Москву. За время его правления немало было построено новых зданий и сделано других преобразований в столице русского государства. Он гордился этим и любил полюбоваться столицей с высоты птичьего полета.
Царь и его свита двинулись к башне. Медленно, по ступенькам, поддерживаемый слугами, он поднялся на площадку башни. Действительно, оттуда открывался прекрасный вид. Москва была как на ладони. Сверкали позолоченные кресты и купола церквей. Москва была в легкой туманной дымке.
Государь окинул взглядом свою столицу, размышляя: «Вон колокольня Ивана Великого, а вон и Успенский собор, где его короновали и присягали ему на верность самые знатные князья и бояре, а вот и красавец Архангельский собор, место упокоения московских князей и царей. На солнце сверкали купола и кресты церкви Расположения, которая служит домовым храмом митрополитов и русских патриархов.
Годунов долго смотрел на вид Москвы сверху, тяжело оперевшись на свой посох. Затем вдруг резко развернулся и потребовал помочь ему спуститься вниз. Он неожиданно почувствовал подступающую тошноту, голова закружилась. Приближенные подхватили царя под руки и медленно повели в покои. Годунов уже чувствовал себя совсем плохо, в груди жгло, тошнило, голова просто раскалывалась от боли. В царских покоях Бориса уложили на кровать и стали искать лекарей. На беду их никого не оказалось на месте, все разошлись по своим делам.
В постели Годунову стало немного легче. Мысли его путались оттого, что он стал лихорадочно перебирать в уме всех своих приближенных, друзей, родственников и врагов с одной мыслью: «Кто же все-таки мог меня отравить? Кто подлил в заморское вино яд? Кому это было нужно? Наверно, Шуйские и Нагие».
Сидя на троне русского царя, Борис Годунов немало сделал хороших дел, а еще больше – кровавых расправ из-за своей подозрительности и боязни потерять власть. Много пролилось боярской и княжеской кровушки. За последнее время царь многим уже надоел своим недоверием. В борьбе за власть в счет не шли ни родственные, ни дружеские узы. Достаточно было Борису шепнуть на ухо, что кто-то из князей или бояр плетет против него заговор, как люди эти исчезали, или им рубили голову за измену.
Лежа на спине, царь тяжело дышал, но мысль работала четко и осознанно, вся его жизнь пробежала перед глазами. Он думал: «Вот и пришла расплата за все содеянное мной в жизни».
Точно так же он со своим другом Бельским, имея доступ к домашней аптечке царя, подлили в лекарство Ивану Грозному яд. Они давно уже договорились убрать царя, чтобы захватить власть. Тогда, 18 марта 1584 года, он играл с царем Иваном в шахматы. Богдан Бельский приготовил лекарство, подошел к царю и произнес:
– Великий князь Иван Васильевич, пора выпить лекарство, – и дрожащей рукой преподнес кубок.
Царь пристально посмотрел на постельничего Богдана, хмуро сказал:
– Что это ты, Богдан, трясешься как в лихорадке?
Годунов, напряженно наблюдая за действиями своего друга, понял, что тот на грани разоблачения. Ведь Грозный был очень подозрительный человек и вполне мог заставить своего слугу самого выпить лекарство. Бельский большим усилием воли взял себя в руки и, заикаясь, ответил:
– Да что-то, Иван Васильевич, мне сегодня нездоровится.
Грозный поморщился от слов Бельского, так как не любил, когда слуги болели. Он машинально протянул руку, взял лекарство, залпом его выпил и опять погрузился в игру в шахматы. Уже через некоторое время царь схватился рукой за грудь в области сердца, тихо сказал:
– Плохо мне… – и повалился на стол, сметая шахматы на пол. Затем попытался подняться, но уже не смог. Он успел только прошептать:
– Сволочи, все-таки отравили… – По телу царя Ивана пробежали судороги, он дернулся и застыл, навалившись грудью на стол.
Годунов приблизил свое лицо к царю, внимательно пригляделся, произнес:
– Кажись, успокоилась душа царя нашего. Больше не будет уничтожать подданных и издеваться над нами. А то совсем уже осатанел. Уже не знаешь, идя во дворец к царю на службу, вернешься сегодня домой или тебя по подозрению схватят. Либо голову отрубят, либо на кол посадят, – и, обратившись к Бельскому, велел:
– Зови лекарей и родственников царя.
Богдан помчался по дворцу с криками:
– Беда! Беда! Царю плохо! Где лекари!
Прибежал, тяжело дыша, князь Иван Федорович Мстиславский, сын двоюродной сестры Грозного, в тревоге спросил:
– Что случилось?
– Где лекари?! С Иваном Васильевичем плохо!
Мстиславский подошел к царю и с дрожью в голосе сказал:
– Он уже мертв, – рукой провел по лицу царя, закрывая ему глаза. – Теперь уже лекарей звать поздно… – и, обратившись к Годунову, спросил: – Как это случилось?
– Мы играли с ним в шахматы, неожиданно царь повалился, потерял сознание.
Вскоре около покойника собрались родственники и придворные. Все скорбно молчали. Некоторые всхлипы – вали, вытирая слезы.
Василий Шуйский хоть и пытался надеть маску скорби, но у него не получалось, выдавали глаза, которые поблескивали радостью.
Нагие шепотом переговаривались между собой, понимая, что скоро грядут довольно сложные времена.
Борис Годунов подошел к Бельскому и зашептал ему на ухо:
– Надобно, Богдан, срочно принять меры предосторожности. В связи со смертью царя могут быть народные волнения. Ты, как руководитель дворовой думы, распорядись запереть ворота Кремля и расставить стрельцов на стенах, зарядить пушки и никого пока не впускать и не выпускать из города.
Как ни скрывали приближенные царя, что Иван Грозный умер, но все равно каким-то образом народ узнал об этом событии. Вскоре у стен Кремля стала собираться толпа горожан, которая быстро росла. Люди требовали открыть ворота и сказать правду.
Борис Годунов, видя, что события назревают серьезные, вдруг распорядился:
– Открыть ворота и допустить народ к Кремлю!
– Да ты что, Борис Федорович, с ума сошел?! – в страхе возмутился Богдан Бельский.
– Ты, Богдан, не беспокойся, я выйду на крыльцо к народу и сообщу им о смерти царя.
– Да как только они ворвутся к Кремлю, разнесут все кругом и нас поубивают. Ты же, Борис, знаешь, что толпа, как порох; стоит только бросить туда огоньку – все взорвется. Еще кто-нибудь из толпы закричит, что измена, что царя убили или еще что-нибудь придумают, так их потом никакой силой не остановишь.
А прятаться нет смысла, так как еще больше возникнет подозрение. Поэтому нужно открыть ворота. Я думаю, что люди мне поверят, и сохраним все окружающее от погрома.
Вскоре толпа была запущена на Кремлевскую площадь. Количество людей все росло и росло, а вместе с тем и напряжение, которое могло неожиданно разрядиться в погром.
Нужно было действовать решительно и смело, чтобы предотвратить наступающий бунт.
Борис Годунов торопливо перекрестился на образа и шагнул на крыльцо.
Толпа на некоторое время притихла, а затем взорвалась возмущением:
– Сами убили царя!
– Они убили!
– Если бы не были виноваты, то не стали бы запирать ворота!
– Это вы, бояре, убили царя!
Годунов перекрестился троекратно, поклонился во все стороны народу и крикнул в толпу:
– Клянусь перед Богом, что никто не повинен в смерти нашего царя! Его неожиданно постиг удар, он умер своей смертью!
Толпа притихла. Но вот кто-то с сомнением выкрикнул:
– Может и вправду они тут ни при чем! Говорят, царь последнее время сильно болел!
– А может и вправду, сам помер?!
Какой-то мужичонка тонким голоском закричал:
– Хотим царем Дмитрия!
Люди как будто этого и ждали, вся площадь взорвалась криками. Огромное количество людей задвигалось, разразилось ревом:
– Хотим царем Федора! По праву он наследник престола.
Спор разгорался все яростнее, кое-где в толпе начались потасовки.
Борис Годунов поднял обе руки вверх, призывая горожан к спокойствию.
Площадь притихла. Кто-то, еще не успокоившись, прокричал:
– Не посадите на трон Федора, сами посадим!
– Мы передадим ваши пожелания Земскому собору во главе с митрополитом. Он будет решать, кому быть царем! – ответил Годунов. Наложил на себя крест и, обращаясь к народу, сказал:
– Как повелит Господь, так и будет!
2
Царевич Федор Иванович находился на колокольне Ивана Великого. Он любил это место, где он мог находиться долгое время наедине и думать о Божественном бытие всего мира, об ангелах и святых. Здесь он часами мог молиться за здравие своего отца, жены и всех близких. Федор с трепетом встречал рассветы и закаты солнца, не забывая при этом прочитать молитву «Отче наш».
Особенно ему нравился колокольный звон. Когда он слышал мелодичный перезвон, ему казалось, что душа его стремится вверх и летает вместе с ангелами, и в это время ему всегда хотелось петь божественные молитвы. За это отец Иван Грозный прозвал его звонарем. Его даже не смущало, когда он слышал перешептывание дворян и бояр:
– Блаженный! Не в себе царевич-то!
Федор милостиво улыбался, глядя на приближенных отца, думая про себя: «Моя душа принадлежит богу! А ваши души погрязли в ненависти друг к другу из-за власти и денег. За мое блаженство Господь меня не оставит в беде и возблагодарит».
В этот раз царевич Федор только-только отчитал молитву «Отче наш» и хотел заняться колокольным звоном, как до него донесся небывалый шум на Кремлевской площади. Федор перегнулся через перила и посмотрел вниз. Увидев огромную толпу людей, произнес вслух:
– Что бы это значило? Может, беда какая случилась?!
В это время на площадку поднялся запыхавшийся дядя царевича Никита Романович Захарьин-Юрьев, а за ним его шурин Борис Годунов, и почти вместе выкрикнули:
– Беда! Беда, Федор Иванович!
Федор всплеснул руками и недовольно спросил:
– Что же это за беда такая, которая не дает мне молиться Богу?
– Батюшка твой неожиданно скончался! – выкрикнул Годунов.
Царевич на какое-то время даже остолбенел, затем повалился на колени, протянул руки к небу, взмолился:
– Господи, за что же ты мне даешь такие испытания?! Чем я тебе не угодил: или мало молился, или разгневал чем, или так тебе угодно?! Тогда прими душу грешного моего батюшки!
Пока царевич молился, в душе Бориса Годунова все кипело, он мысленно произнес: «Вот блаженный звонарь! Сейчас будет молиться до тех пор, пока все молитвы не перечитает! А там, у тела отца, его уже ожидают приближенные бояре, для того чтобы митрополит Дионисий зачитал перед всеми завещание».
Сейчас Годунова, прежде всего, интересовал важный для него вопрос: кто же теперь будет управлять государством? Ведь преемников было немало. Это, прежде всего, Нагие, Романовы и Шуйские, и вполне может быть, что государь завещал свой трон одному из них, а не своему сыну. Хотя предварительно уже было известно, что наследником станет царевич Федор Иванович, муж его сестры Ирины Федоровны. Но от Грозного можно было всего ожидать, потому что царь в своих решениях был очень изменчив.
Наконец Федор встал с колен и, грузно шагая, стал спускаться по лестнице. Несмотря на то, что ему было еще двадцать семь лет, он был полноват, с кротким, добрым, почти всегда улыбающимся лицом, ястребиным носом и прослыл среди бояр и придворных блаженным, так как любил молиться, часто посещал монастыри.
В палате, где уже лежал покойный Иван Васильевич, прибранный придворными по чину, как полагается быть царской особе, горели зажженные свечи, сильно пахло ладаном, священнослужители читали молитвы. Федор заплакал навзрыд. Он нетвердой походкой подошел к отцу, упал перед ним на колени, долго молился, затем встал, поцеловал его в лоб и направился в кабинет отца, за ним последовали приближенные бояре, придворные и патриарх.
Федор Иванович сел в кресло своего отца и приготовился выслушать оглашение завещания, которое должен сделать митрополит.
Бояре и придворные расселись по лавкам, расположенным вдоль стен. Всем было интересно, кому же все-таки Грозный завещал свой трон.
Митрополит медленно развернул свиток и, не торопясь, стал его читать.
Завещание было коротким, из него следовало, что наследником царского престола становится царевич Федор Иванович, а его младший брат Дмитрий наделяется уделом, городом Углич. Кроме того, в помощь Федору в управлении Россией Грозный назначал опытных придворных: дядю царевича Никиту Романовича Захарьина-Юрьева, князя Ивана Федоровича Мстиславского, князя Ивана Петровича Шуйского, Богдана Яковлевича Бельского и Бориса Федоровича Годунова, чтобы они помогли еще неопытному царю Федору править благочестиво, с любовью и милостью к народу, избегать войн с христианскими государствами. Кроме того, он завещал уменьшить с людей налоги и освободить пленных и заключенных.
Выслушав завещание, которое объявил митрополит, Федор Иванович встал, перекрестился на образа, подошел к Дионисию, поцеловал ему руку, молвил:
– Благослови меня, отец Дионисий, на царствование всея Руси!
Митрополит перекрестил будущего царя, дал поцеловать Федору серебряный крест, сказал:
– Благословляю тебя, раб Божий Федор, на царство над всей Россией, и правь ей так, как завещал тебе твой отец и наш царь Иван Васильевич.
Царевич поцеловал руку митрополита, вернулся на свое место и, приветливо всем улыбаясь, ласково произнес небольшую речь:
– Принимая престол Русского царя, я надеюсь, что люди, которые назначены мне в помощники батюшкой, будут для меня опорой в нелегком деле управления нашим государством, и посему назначаю своего шурина Бориса Федоровича конюшим и моим слугой, главным управляющим в решении всех малых тяжебных дел в моей земле.
Царь Федор снял со своей шеи золотую цепь, подошел к Годунову и воздел на него со словами:
– Снимаю со своей шеи часть своих дел на твою и бремя правления, как внутреннее, так и внешнее, но чтобы без моего ведома и воли ничего не делал и не решал, потому как я царь всея Руси Великой.
После оглашения завещания Ивана Грозного митрополитом и державной речи наследника Федора Ивановича не все бояре и приближенные дворяне были довольны происходящим. Особенно расстроился боярин Никита Романович, дядя царя, который предполагал, что главная роль при будущем царском дворе будет принадлежать ему. Его даже покоробило, когда царь Федор надел свою золотую цепь на шею Годунова, тем самым показывая всем, что главная роль при дворе будет принадлежать новоиспеченному боярину и конюшему. Он даже предположить не мог, что царь назначит управляющим и помощником своего шурина.