Греческий язык можно было услышать по всей Центральной Азии и в долине Инда. В Ай-Хануме, городе на севере Афганистана, который был основан Селевком, на одном из монументов были выгравированы дельфийские максимы. Они гласили:
Чиновники пользовались греческим языком в работе еще более столетия после смерти Александра. Так, например, на греческом языке выписывали налоги и зарплату солдатам. По крайней мере так было в Бактрии около 200 года до нашей эры[39]. Греческий язык проник глубоко в Индийский субконтинент. Некоторые эдикты правителя империи Маурьев Ашоки, величайшего властителя раннеиндийского периода, были написаны с параллельным переводом на греческий язык, по всей видимости, в интересах местного населения[40].
Резонанс, который вызвал культурный обмен между Европой и Азией, оказался просто потрясающим. Статуи Будды стали появляться только после того, как в долине Гандахара и Восточной Индии установился культ Аполлона. Буддисты почувствовали угрозу со стороны новой успешной религии и стали создавать свои собственные визуальные образы. Взаимосвязь прослеживается не только по времени появления ранних статуй Будды, но и в их внешнем виде и дизайне. Можно предположить, что прототипом для них стали изображения Аполлона. Таково было влияние греческой культуры. Ранее буддисты воздерживались от визуальных средств отображения, теперь же конкуренция заставила их быстро реагировать, перенимать чужой опыт и изобретать что-то новое[41].
Каменные алтари, украшенные греческими письменами, изображения Аполлона и изысканные миниатюры из слоновой кости, изображающие Александра, найденные на юге Таджикистана в наше время, показывают, насколько сильным оказалось влияние западной культуры[42]. Понятие о культурном превосходстве пришло оттуда же. Греков уважали в Индии, в частности за их познания в науках: «Они варвары, – гласит книга, известная как «Шри Гарга-самхита», – но наука астрономия пошла от них, и только за это их можно почитать как богов»[43].
Согласно Плутарху, Александр убедился, что греческая теология распространилась до самой Индии. В результате Олимпийские боги почитались по всей Азии. Молодежь в Персии и за ее пределами воспитывалась на трудах Гомера и трагедиях Софокла и Еврипида. В долине Инда изучали греческий язык[44]. Может быть, поэтому заимствования наблюдаются и в литературе. Было высказано предположение, что основой для создания «Рамаяны», санскритского эпоса, выступали «Илиада» и «Одиссея», а тема похищения Ситы Раваной содержит прямую отсылку к бегству Елены с Парисом из Трои. Влияние культур могло наблюдаться и в обратном направлении. Некоторые ученые считают, что «Энеида», в свою очередь, была навеяна индусскими текстами, в частности «Махабхаратой»[45]. Идеи, темы и истории путешествовали по дорогам, распространялись путешественниками, купцами и паломниками. Завоевания Александра положили начало расширению сознания населения тех стран, которые он покорял, а также тех, с которыми происходил обмен идеями и новыми концепциями.
Даже народы диких степей подверглись этому влиянию. Об этом свидетельствуют найденные захоронения высокопоставленных лиц в Тилля-тепе на севере Афганистана. В их украшениях прослеживается греческий след. Аналогичные захоронения были найдены в Сибири, Индии и других местах. Предметы роскоши кочевники обменивали на домашний скот и лошадей, а иногда получали в качестве дани, в обмен на мирное существование[46].
Процесс мирового взаимовлияния ускорился благодаря растущим амбициям Китая. Новые волны экспансии во время правления династии Хань (206 год до нашей эры – 220 год нашей эры) раздвинули границы до самой провинции Сиюй, название которой в переводе обозначает «Западный регион». Сегодня мы знаем ее под названием Синьцзян – «Новая пограничная земля». Данная область располагалась за пределами Ганьсуйского коридора – пути примерно в 600 миль, соединяющего внутреннюю часть Китая с городом-оазисом Дуньхуан, перекресток на краю пустыни Такла-Макан. В этой точке можно было выбрать, по какому пути двигаться – северному или южному, причем оба они могли быть опасны. Эти пути сходились в Кашгаре, который являлся узловым пунктом Гималайских гор, гор Памира, гряды Тянь-Шань и Гиндукуша[47].
Политика экспансии Китая позволила объединить Азию. До этого связи были блокированы юэчжи и прежде всего хунну, кочевыми племенами, которые, подобно, скифам являлись большой проблемой в Центральной Азии, но в то же время были важными партнерами и поставщиками домашнего скота. Китайские авторы во втором веке до нашей эры отмечали, что у людей из степи покупалось до десяти тысяч голов скота[48]. Огромный спрос на лошадей со стороны китайцев подогревался острой необходимостью поддерживать эффективную армию, способную сохранять порядок на территории Китая и отражать атаки хунну или других кочевых племен. Лошади из западной части Синьцзяна ценились достаточно высоко и могли принести вождям племен целое состояние. Однажды вождь юэчжи сторговал лошадей за очень крупную партию товаров, которые впоследствии перепродал, увеличив свое состояние в десять раз[49].
Самых знаменитых скаковых лошадей разводили в Ферганской долине, на противоположной стороне живописного Памира, который располагается на территории восточной части Таджикистана и северо-восточной части Афганистана. Их очень ценили за их силу. Китайские авторы называли их «рожденными драконами» и «хансюэ ма» («лошади, потеющие кровью») из-за свойственного для них красноватого пота, причиной появления которого могли быть местные паразиты или то, что у этих лошадей необычайно тонкая кожа и кровеносные сосуды лопались при большой физической нагрузке. Некоторые особенно хорошие особи стали настоящими звездами. Их воспевали в поэмах, изображали в скульптурах и на картинах. Их же называли tianma – небесными, божественными лошадьми[50]. Некоторые из них даже отправлялись «к лучшей жизни» вслед за своими хозяевами. Один из императоров был захоронен вместе с восемьюдесятью самыми любимыми скакунами – место их погребения охранялось статуями двух жеребцов и одним терракотовым воином[51].
Взаимоотношения с хунну, которые господствовали в степях Монголии и на лугах на севере Китая, не всегда были простыми. Современные историки описывали это племя как варварское, склонное к употреблению сырого мяса и крови. По словам одного из писателей, это люди, которых «отринули небеса»[52]. Китайцы доказали, что они предпочтут заплатить дань, чем подвергнуть свои города угрозе нападения. Посланники регулярно отправлялись к кочевникам (которые с детства обучались охоте на крыс и птиц, а затем на лис и зайцев), и император вежливо осведомлялся о здоровье верховного лидера[53]. Была разработана целая система дани, и кочевники получали предметы роскоши, такие как рис, вино и ткани, в обмен на мир. Самым ценным подношением был шелк – ткань, которая высоко ценилась кочевниками за текстуру, легкость. Они использовали его для изготовления одежды и постельного белья. Кроме того, это был символ политической и социальной власти: многослойные одежды из драгоценного шелка – важный признак статуса шаньюя (верховного лидера племени)[54].
Уплаченные в качестве дани суммы были существенными. В 1 году до нашей эры хунну получили 30 000 рулонов шелка, такой же объем сырья, а также 370 предметов одежды[55]. Некоторые чиновники полагали, что любовь племени к роскоши не доведет до добра. «Вы одержимы вещами из Китая», – смело заявил один из посланников лидеру племени. Он отметил, что обычаи хунну постепенно меняются и Китай «в конце концов, покорит всю нацию хунну»[56].
Но он всего лишь выдавал желаемое за действительное. На самом деле такая стратегия, которая помогала поддерживать мир и добрососедские отношения, приводила к потерям, как финансовым, так и политическим. На выплату дани необходимо было много денег, кроме того, она свидетельствовала о политической слабости Китая. Со временем династия Хань пришла к выводу, что с хунну нужно бороться и решить этот вопрос раз и навсегда. Согласованные усилия позволили освободить богатые сельскохозяйственные земли региона Сиюй, кочевники были отброшены, и китайцы взяли под контроль коридор Ганьсу в результате кампании, длившейся десять лет и закончившейся в 119 году до нашей эры. К западу находятся горы Памира, а за ними – новый мир. Китай открыл дверь, ведущую к трансконтинентальным связям. Именно тогда и появился Шелковый путь.
В ходе экспансии Китай стал проявлять живой интерес к землям, лежащим за его пределами. Чиновников обязывали исследовать регионы за горами и писать отчеты. Один из таких отчетов – «Ши цзи» («Исторические записки») – принадлежит перу историографа империи Хань Сымы Цаня. Он продолжил работу даже после того, как был опозорен и кастрирован за то, что осмелился встать на защиту импульсивного молодого генерала, который привел свое войско к поражению[57]. Он аккуратно записал все, что узнал об истории, экономике и военной силе народов долины Инда, Персии и Центральной Азии. Он отмечал, что королевства Центральной Азии были слабы, так как кочевники, отброшенные китайскими войсками, устремились в другие места. Цань писал, что жители этих королевств не столь успешны в воинском искусстве, но мудры в торговле. Рынки в Бактрии процветают, и там можно купить и продать все, что угодно[58].
Торговля между Китаем и остальным миром развивалась достаточно медленно. Переговоры, для которых использовались торговые пути вдоль края пустыни Гоби, были непростыми, особенно переговоры касаемо Нефритовых ворот, через которые торговые караваны проходили на запад. Переход от одного оазиса к другому через коварные земли был труден, вне зависимости от того, пролегал путь через пустыню Такла-Макан, горы Тянь-Шань или Памир. Экстремальные температуры также должны были стать предметом обсуждения, и одной из причин стала высокая ценность бактрийских верблюдов. Они с трудом справлялись с тяжелыми условиями пустыни, но могли предугадывать появление смертоносных песчаных бурь задолго до их начала. Один из писателей отмечал: «Внезапно они сбились в кучу и сердито зарычали». Для торговцев такое поведение было точным признаком того, что нужно прикрыть носы и рты, обернув голову войлоком. Верблюды, конечно, были не самым надежным инструментом, источники говорят о том, что по пути встречается множество мертвых животных и скелетов[59]. В таких тяжелых обстоятельствах награда должна была быть высока, так как риски были немаленькими. При этом бамбук и ткань из Сычуаня можно было найти за тысячи миль на рынках Бактрии. Это был редкий и ценный товар, так как везли его издалека[60].
Ключевое место занимала торговля шелком. Кроме его несомненной ценности для кочевых племен, шелк выполнял еще несколько важных функций. Во время правления династии Хань шелк использовали наряду с монетами для выплат армии. В некоторой степени это была самая надежная валюта: производство монет в необходимых количествах было связано с определенными трудностями, кроме того, еще не во всех провинциях Китая были введены денежные отношения. Это представляло проблему, когда дело доходило до оплаты труда военных, так как военные действия по большей части осуществлялись в отдаленных регионах, где монеты были просто бессмысленны. Зерно же через какое-то время портилось. В результате рулоны шелка-сырца часто использовались как валюта для оплаты товаров и услуг или для взыскания штрафов, как, например, в одном из буддистских монастырей[61]. Шелк стал такой же международной валютой, как и предметы роскоши.
Китайцы регулировали торговлю путем создания специального органа для контроля пришедших извне торговцев. Примечательная коллекция из 35 000 текстов, найденная в гарнизонном городе Сюантюане, недалеко от Дуньхуаня, позволяет восстановить картины повседневной жизни города в перешейке коридора Ганьсу.
Из этих текстов, написанных на бамбуковых и деревянных табличках, мы узнаем, что приезжающие в Китай должны были придерживаться определенных маршрутов. Им выдавали специальные пропускные документы, которые регулярно проверяли чиновники, чтобы убедиться, что все приезжие вернулись домой. Так же, как и в современных отелях, в то время велись записи о каждом госте, включая его имя и звание, а также данные о том, сколько он потратил на еду, откуда приехал и куда следует[62].
Эти меры не имели своей целью слежку, они использовались для того, чтобы точно знать, кто и зачем приезжает в Китай или выезжает из него, а также для того, чтобы зафиксировать, какие товары были куплены и проданы. Усложнение методов и их скорое воплощение показывают, как имперский двор в столице Чанане (современный Сиань) и, начиная с 1 века нашей эры, в Лояне видел мир вокруг, который, казалось, сужался прямо на глазах[63]. Мы полагаем, что глобализация – уникальный современный феномен, но он наблюдался уже 2000 лет назад, предоставляя новые возможности, создавая проблемы и подталкивая технологический прогресс.
Развитие стимулировало спрос на предметы роскоши и увеличивало возможность платить за них. В Персии около 247 года до нашей эры потомков Селевка сверг Арсак, человек с темным прошлым. Его потомки, известные как Арсакиды, консолидировали власть и затем стали расширять ее, умело экспроприируя историю, чтобы смешать идеи персов и греков и создать нечто новое. Результатом стало время стабильности и процветания[64].
Самым большим стимулом стало то, что происходило в Средиземноморье. Небольшой город в бесперспективном месте на полпути к западному побережью Италии постепенно смог превратиться из захолустья в настоящую силу. Захватывая один прибрежный город за другим, Рим стал доминировать в западной части Средиземноморья. К середине первого века до нашей эры его амбиции невероятно выросли, а внимание сконцентрировалось на Востоке.
Рим превратился в мощное, конкурентоспособное государство, которое прославило военное искусство и провозгласило эру насилия и убийств. Гладиаторские игры стали основой общественных развлечений, а арены для этих боев – местом, где с особой жестокостью празднуют превосходство над чужеземцами и природой.
Триумфальные арки, расположенные повсюду, ежедневно напоминали шумному, суетливому городу о военных достижениях. Милитаризм, бесстрашие и любовь к славе тщательно культивировались как основа амбициозного города, влияние которого будет вечным[65].
Основой римской власти была армия, тщательно подобранная и отвечающая стандартам времени. Солдаты должны были проходить больше двадцати миль за пять часов. При этом их доспехи весили не менее пятидесяти фунтов. Браки для солдат не только не поощрялись, они были запрещены, чтобы связи в армии были крепче. Хорошо обученные, подготовленные молодые люди, уверенные в себе и в своем назначении, были краеугольным камнем, на котором строился Рим[66].