– Безумец! Что вы хотите сделать! – с ужасом воскликнула леди Килдар. – Умоляю вас, уничтожьте эту поэму!.. Ведь она, несомненно, приведет вас к гибели!.. Если уже теперь над вами навис грозящий ежесекундно обрушиться меч, если теперь грозит вам возможность смерти только за то, что вы родственник несчастной казненной королевы Екатерины, вашей двоюродной сестры, то что же будет, когда вы стрелами своей безумно смелой речи затронете лично короля?
– Э, будь что будет! – махнув рукой, воскликнул Генри Сэррей. – Днем раньше, днем позже – не все ли равно? Разве можно еще питать хоть какую-либо жажду жизни, когда она здесь не ценится ни во что!..
– Одумайтесь, сэр Генри!.. Ведь вы еще молоды!.. А разве не прекрасна жизнь в молодости?.. Тяжело сейчас, но не всегда же так будет!.. Не глядите на жизнь столь мрачно! Она и вам еще откроет свои радостные объятия! – воскликнула леди Килдар. – Умоляю вас, откажитесь от своего плана! Вспомните об отце, сестре, о своем мальчике-брате!..
В этот момент послышались звон шпор и звук тяжелых шагов, очевидно, взрослого человека и рядом с ними топот детских ног. В комнате появились лорд Уорвик в военных доспехах и рядом с ним мальчик, брат Генри Сэррея, Роберт.
– А, лорд Уорвик! – радостно промолвила леди Килдар. – Вы как нельзя кстати… И Роберт с вами? Это еще лучше!.. Быть может, вид брата, перед которым еще вся жизнь впереди, заставит одуматься этого безумца, – сказала девушка, указывая на Генри Сэррея, и затем передала лорду Уорвику весь свой разговор с пылким поэтом.
Холодный, спокойно-рассудительный Уорвик слушал девушку с насупленными бровями, а затем, обращаясь к Генри Сэррею, произнес:
– Граф Сэррей! Я всем сердцем понимаю, что вы до глубины души оскорблены последними событиями… Я понимаю ваш порыв, но должен остановить его… Вы знаете, что я не менее вас ненавижу этого тирана на троне, ввергнувшего в горе и несчастье свою жену – ту женщину, которую я когда-то любил… Помните мой рассказ после бала у Кранмера, когда мы шли с вами к несчастной Маргарите Мор?.. Но не пришло еще время, когда мы будем в силах отплатить Генриху за его тиранию… Однако мы добьемся своего… Вспомните, что говорила Маргарита о нем и его женах!.. Все это исполнилось, так отчего же не исполниться и тому, что она сказала о вас? Она сказала: «Ваши песни становятся все грустнее и горше, и последнюю из них поет ваша окровавленная голова». Что, если это так будет?.. Конечно, вы вольны делать с собою, что хотите…
– Я не боюсь ничего! – прервал Уорвика Генри Сэррей.
– Я знаю вас, – не слушая его, продолжал лорд, – но вы не вправе распоряжаться жизнью своего брата!.. Откажитесь от своего плана или вручите мне Роберта!.. Я намеревался проститься с вами, так как собираюсь уехать в свой Уорвик-кастл; но теперь я уеду не один… Я увезу с собою Роберта и думаю, что имею на это право в силу своей долголетней дружбы с вами… Поверьте, я сделаю из него человека, ценящего блага жизни больше, чем это делаете вы, и разбужу в нем такую же ненависть к Генриху Восьмому, какую питаю я сам против него и какой проникнуты вы… И тиран не уйдет от мести, если не нашей, то, по крайней мере, нашего младшего поколения… То, что, может быть, по воле судьбы, не удастся сделать нам, совершит оно, отплатив если не самому Генриху, то его потомству.
Генри Сэррей слушал лорда с видимым волнением; он, очевидно, колебался и не раз взглядывал на леди Килдар, как бы ища у нее решения своих сомнений. А она, нежно привлекши к себе Роберта, с затуманенными от слез глазами, в которых виднелось выражение мольбы, глядела на своего друга, словно побуждая его принять совет лорда Уорвика.
Наконец Генри Сэррей произнес:
– Хорошо! Я подчиняюсь вам; я скрою до поры до времени заготовленное мною орудие против Генриха… Буду надеяться, что придет время, когда мне судьба дозволит прибегнуть к нему! – Затем он обернулся к брату и, подозвав его к себе, сказал: – Роберт, ты поедешь в Уорвик-кастл! Стань настоящим мужчиной!.. Помни, что на тебя падает доля отмстить за позор Англии!
Он обнял брата и, повернувшись, вышел из комнаты. Леди Килдар проводила его взором, но не сказала ни слова. За Сэрреем тотчас же, простившись с молодой девушкой, пошел лорд Уорвик со своим новым воспитанником Робертом Говардом, графом Сэрреем.
В Уайт-холле, у того самого окна, откуда много десятилетий спустя Оливер Кромвель смотрел на казнь Карла I, сидела девушка лет тринадцати, с рыжевато-золотистыми волосами, с благородной, высокой фигурой и серьезным бледным лицом. При ней находилась дочь графа Килдара.
– Это пройдет! – шепотом промолвила дочь Анны Болейн, принцесса Елизавета Английская.
Бетси Килдар рыдала потихоньку, не будучи в силах скрыть свое горе, вызванное страшной казнью ее лучшего друга.
Да, Генри Говард, граф Сэррей, сложил свою голову на плахе.
Прошло два года со дня казни его двоюродной сестры Екатерины, и Генрих VIII утешился в объятиях иной женщины – своей шестой и последней жены Екатерины Парр. Эта дивная женщина сумела овладеть тираном настолько, что он, не терпевший над собой ничьей воли, все же часто исполнял то, что желала его шестая супруга. Но это обстоятельство создало ей массу врагов. Интрига за интригой следовали против нее, однако с помощью своей поразительной выдержки и ума Екатерине удавалось благополучно избегать обрушивавшихся на нее опасностей. Одной из самых хитрых была та, которая была связана с увлечением юной королевой Генри Говарда. Он влюбился в Екатерину Парр, но придворная партия, во главе с архиепископом Гардинером и лордом Дугласом, сумела обойти его. Генри Говард был допущен в Уайт-холл на свидания с женщиной, которая выдавала себя за королеву, переодеваясь даже в платье последней. Страстный поэт клялся в любви этой мнимой королеве, принимая ее за настоящую, и даже публично воспел ее под именем Джеральдины, но в конце концов, по проискам врагов Екатерины Парр, был застигнут Генрихом VIII на месте свидания и отправлен в Тауэр. Он был обвинен в государственной измене и казнен на эшафоте. Сбылось предсказание Маргариты Мор, но совершилось и то, что говорил лорд Уорвик, увозя с собою брата пылкого поэта – Роберта.
Как ни тягостно было леди Бетси Килдар, но воля отца заставила ее принимать участие в жизни короля-тирана и стать фрейлиной его дочери – принцессы Елизаветы, дочери Анны Болейн.
– Леди Бетси, – продолжала Елизавета, – король не мог помиловать Генри Говарда: ведь он был государственным преступником. Странно, – задумчиво пробормотала она про себя, когда Бетси не ответила ничего, безучастно уставившись взором в пространство и будучи совершенно поглощена своим жестоким горем, – странно, как это можно любить государственного преступника или просто симпатизировать ему. Если женская гордость утрачивается в любви или дружбе к мужчине, то я не хотела бы изведать это чувство.
– Но со временем вы изведаете его, ваше высочество, и тогда вам припомнятся мои слезы.
Принцесса покачала головой и возразила почти сердито:
– Нет, нет! Я читала песни Сэррея; они прекрасны и нежны, но это – сладкая отрава. Разве моей матери не пришлось умереть раньше времени из-за того, что она упивалась подобным ядом? Что такое влюбленная женщина, как не раба? О, я хотела бы лучше быть мужчиной!
Она прошлась взад и вперед по комнате.
Бетси Килдар вздохнула. Даже в этом подростке не встречала она сочувствия. Еще менее того была склонна Елизавета замолвить слово в пользу осужденного. В ней явно сказывалась кровь Генриха VIII.
В это время в комнату вошла графиня Килдар и, бросив на дочь строгий взгляд, сказала:
– Бетси, только что полученное известие подтверждает, как сильно заблуждалось твое сердце. Брат обезглавленного Сэррея – Роберт Сэррей – прислал королю письмо с отказом от подданства. Его привез посланный Уорвиков. Он отправляется к врагам короля, в Шотландию. Такая изменническая мысль не могла возникнуть в голове мальчика; она внушена ребенку бунтовщиком – старшим братом; это он внедрил ее в детское сердце.
– Уорвик был его наставником? – воскликнула Елизавета. – Английские лорды в рядах шотландцев! Хорошо сделают, если разобьют гербы этого рода.
Бетси Килдар не проронила ни слова. Ее сердце было готово разорваться. Леденящая дрожь пробегала по ее членам. Как холодно, как бессердечно говорила это мать в тот момент, когда еще теплая кровь Сэррея текла потоками на сырую землю, а ведь она знала, как дорог был умерший сердцу дочери! Молодая девушка украдкой выскользнула из комнаты и колеблющимися шагами направилась к себе в комнату, чтобы поплакать там и помолиться. Ей казалось, что теперь порвана последняя связь, которая еще соединяла ее с жизнью, с родными и со всем, что она любила во время краткого лета своего существования.
Вдруг послышался легкий стук в дверь, и к леди Бетси вошла дама под вуалью.
Молодая девушка подняла взор и невольно испугалась при виде этой исхудалой фигуры с бледным лицом, этих зловеще сверкающих глаз, пытливый взор которых как будто пронизывал ей душу.
Вошедшая подала леди Килдар запечатанный пергамент, тихо промолвив:
– От графа Уорвика!
Леди Бетси вскрыла письмо. То был почерк мальчика, а не твердая рука старого лорда.
«Миледи, – гласило это послание, – проливается кровь моего убитого брата, и я отправляюсь в Шотландию. Лорд Уорвик говорит мне, что хотя принцесса Мария Шотландская и помолвлена с принцем Уэльским, однако ее родные и не думают отдавать царственное дитя убийце нашего дорогого Генри. Стюарты имеют притязания на английский престол с той поры, как Генрих VIII отринул свою первую законную супругу. Поэтому для меня не может быть ничего лучше, как посвятить свою жизнь службе им. Прощайте, леди Бетси, и да благословит вас Бог за преданную дружбу к моему несчастному брату. Молитесь, чтобы мне удалось со временем отмстить за его смерть.
Роберт Говард, граф Сэррей».
– И он погибнет в свою очередь, – печально прошептала леди Килдар. – Бедный мальчик! Неумолимый рок влечет его от веселого отрочества к мрачному жребию.
– Вы горюете? – воскликнула Маргарита Мор (таинственная посетительница была именно она). – Неужели благородный Сэррей, предсмертное проклятие которого возмутило все сердца в Англии против дикого произвола короля Генриха, мог быть дружен не с существом с гордой душей, а с какой-то слезливой женщиной, изливающейся в малодушных жалобах? Неужели вы способны смотреть на льющуюся кровь, не пылая ненавистью к убийце, можете плакать, не проклиная?
– Кто вы такая? Что могу сделать я, слабая женщина? Скажите мне, что могу я совершить, чтобы быть достойной Сэррея, а потом спрашивайте, стоила ли я того, чтобы Генри был моим другом.
Маргарита протянула свою худую руку и, схватив прекрасную, обнаженную руку леди Бетси, блиставшую белизной, прошептала, сверкая глазами:
– Будь я так красива, как вы, я не плакала бы и не предавалась бы бессильному отчаянию, когда бешеный злодей замучил моего отца. Я вскружила бы голову развратнику своею улыбкой и умертвила бы его ядом ненависти; я наслаждалась бы его мучением…
– Перестаньте! – содрогаясь перебила леди Килдар. – Уже одно подозрение, что я отгадала вашу мысль, внушает мне ужас. Лучше смерть, чем подобное лицемерие! По-вашему, мне следовало бы дарить улыбкой убийцу моего лучшего друга, следовало бы найти в себе достаточно силы, чтобы скрывать свою ненависть и презрение к злодею под маской любви?
– Миледи, ваша ненависть холодна, если мщение пугает вас.
– Она не холодна, но не хочет осквернять себя предательством. Требуйте от меня всего, но не заставляйте краснеть перед самой собою и незабвенным образом Генри Сэррея.
– Уорвик предупреждал меня, что вы станете противиться, но я не поверила ему.
– А разве лорду Уорвику известен ваш план?
– Он слышал от меня о нем и заранее предсказал ваш ответ.
– Тем не менее вы пришли ко мне?
– Я не сообщила вам еще, чего потребует лорд Уорвик от вас, если предсмертное желание умершего священно для вас.
– Тогда говорите; милорд не потребует от меня ничего унизительного для моей чести.
– Миледи, лорд Уорвик воспитал Роберта Сэррея, брата казненного Генри Сэррея, и этим поставил себя во враждебные отношения ко двору. Он предоставляет вашему влиянию сделать возможным его возвращение в Лондон.
– Моему влиянию? Это насмешка или шутка?
– По мнению лорда, в награду за то, что вы, леди Бетси, преодолеете свое горе, граф Килдар согласится на все. Ваш отец могуществен, но рискует попасть в немилость у короля, если вы, его дочь, станете горевать о Сэррее. Миледи, если вы в состоянии замкнуть свою скорбь в груди и ценой вашего появления при дворе склонить своего отца к тому, чтобы он потребовал безнаказанности Уорвика, то это будет первым шагом к отмщению за убитого. Лорд Уорвик добивается не только благосклонности короля Генриха, но также и дружбы вашего отца.
– Чтобы составить заговор против короля? Мой отец никогда не согласится содействовать ему в этом.
– Миледи, я только исполняю поручение, а решать должны вы сами. Завтра предстоит турнир в Винчестере. Граф Килдар потребует, чтобы вы появились на празднике, а он отлично знает, что с вашей стороны это будет тяжелой жертвой, так как он знает, какую ненависть питаете вы к королю за казнь вашего лучшего друга. И, поверьте мне, граф охотно согласится на ваши условия.
– Он назовет меня сумасшедшей, потому что посланный Уорвика только что привез письмо Сэррея с отказом от подданства.
– Миледи, ответ вашего отца будет иным, когда вы передадите ему вот это письмо лорда Уорвика и прибавите от себя, что он может рассчитывать на ваше послушание его отцовской воле в случае его согласия и на ваше упорство в случае его отказа.
Леди Килдар отрицательно покачала головой.
– Нет, нет! Я не упорствую против родительской воли, если требую от отца уважения к моим священнейшим чувствам и пощады моему сердцу, исходящему кровью; но если я поставлю свое послушание ценой за услугу с его стороны, то отец вправе счесть мое горе притворством, а меня – лицемеркой. Он стал бы презирать меня за это… Нет, я никогда не соглашусь на подобную сделку!
– Миледи, я вижу, что лорд Уорвик ошибся: он думал, что в день казни Сэррея в вашем сердце не может быть места иным чувствам, кроме жажды мщения его врагам, что вы не колеблясь ухватитесь за каждого, кто обещает вам отмстить за его смерть. Между тем оказывается, что вы благоразумны, миледи, что вы обдумываете, сомневаетесь… взвешиваете…
– Довольно! – гордо перебила гостью леди Бетси. – Где письмо лорда? Я передам его отцу, но решу сама, чего мне пристойно требовать.
– Ну, нет, миледи, – возразила Маргарита, – вас также лишают доверия, когда вы не хотите оказать его другим. Граф Килдар лишь тогда может получить это послание, когда он убедится, что своим отказом навсегда оттолкнет от себя сердце своей дочери. Вы должны примкнуть к нам безусловно, в память вашего друга Сэррея. Но, может быть, вы не согласны на это? Ведь, правда, смерть расторгает множество уз; очевидно, он достоин только слез слабой женщины, но не жертвы.
Леди Бетси вырвала из рук Маргариты пергамент и воскликнула с пылающим лицом:
– Вы жестоки, но справедливы. Я была бы недостойна моего Генри, если бы колебалась. Лорд Уорвик был единственным, последним другом Генри Говарда; передайте же ему, что он может рассчитывать на меня.
Улыбка торжества промелькнула по холодным чертам Маргариты: она одержала победу.
Час спустя леди Килдар стояла перед отцом. Граф пришел сам изъявить ей свою волю, узнав от своей супруги, что их дочь не скрывает своего горя по поводу казни Сэррея даже в присутствии принцессы Елизаветы.
Граф Килдар был вспыльчивый, горячий человек, но именно эта необузданность нрава и заслужила ему королевское благоволение. Он принадлежал к числу тех, которые особенно усердно свирепствовали против католиков, когда Генрих VIII обнародовал новое, англиканское вероисповедание. Когда же его представили на суд короля за тяжкие преступления, особенно за сожжение церкви в ирландском городе Кэшеле, то граф Килдар заносчиво подтвердил на допросе, что действительно сжег церковь, и прибавил еще с видом упорства: «Я не посягнул бы на эти стены, если бы не знал, что в них находится архиепископ Дублинский».