Он шел по Кэнал-стрит во фраке и белом галстуке, предвкушая, как увидит ее сейчас в новом платье, а может, опустившись на колено, приподнимет подол, чтобы взглянуть на трусики и пояс с резинками.
Он вошел в дом – это было старое здание, поделенное на отдельные квартиры. На лестнице лежал старый вытертый ковер, пахло жареными специями. Он вошел в квартиру, отперев дверь своим ключом.
Пусто.
Это было странно. Куда она могла пойти без него?
С замершим сердцем он открыл шкаф. Там одиноко висело розовое атласное платье. Остальной ее одежды не было.
– Не может быть! – сказал он вслух. Что могло случиться?
На шатком деревянном столе лежал конверт. Он взял его и увидел свое имя, написанное аккуратным почерком школьницы. Его охватил ужас.
Трясущимися руками он разорвал конверт и прочитал короткое письмо:
«Мой дорогой Грег!
Последние три недели были самыми счастливыми в моей жизни.
В глубине души я понимала, что мы никогда не сможем пожениться, но так хорошо было мечтать об этом.
Ты чудесный мальчик и станешь хорошим человеком, если не во всем будешь следовать примеру отца».
Неужели Лев узнал, что Джеки живет здесь, и как-то заставил ее уехать? Он бы не стал этого делать. Или – стал бы?
«Прощай и не забывай меня.
Твой Подарок,
Грег скомкал письмо и заплакал.
– Ты выглядишь замечательно, – сказала Ева Ротман Дейзи Пешковой. – Была бы я мальчиком, сразу бы влюбилась.
Дейзи улыбнулась. Ева и так была немножко влюблена в нее. И Дейзи действительно выглядела замечательно в льдисто-голубом шелковом платье из органди, от которого ее голубые глаза казались еще ярче. Нижний край платья спереди был отделан оборочками, закрывавшими ноги ниже щиколоток, а сзади задорно приподнимался до лодыжек, давая соблазнительную возможность взглянуть на ножки в тонких чулках.
Дейзи надела сапфировое колье матери.
– Это купил мне твой отец, – сказала Ольга. – Еще в те времена, когда хорошо ко мне относился. – Но поторапливайся, Дейзи, из-за тебя мы все опоздаем.
Ольга была в приличествующем старшему возрасту темно-синем платье, а Ева – в красном, что очень шло к ее темным глазам и волосам.
Дейзи спустилась по лестнице словно на крыльях счастья.
Они вышли из дома. Садовник Генри, сегодня исполняющий роль шофера, открыл перед ними дверцы черного сверкающего старенького «стутца».
Для Дейзи это был великий вечер. Сегодня Чарли Фаркуарсон должен сделать ей официальное предложение. Он преподнесет ей алмазное кольцо из фамильных драгоценностей – она его видела и одобрила, и его уже подогнали по размеру ее пальца. Она примет его предложение, и они объявят о своей помолвке всем присутствующим на балу.
Она села в автомобиль, чувствуя себя Золушкой.
Только Еве не нравилось то, что должно было произойти.
– Я думала, ты найдешь кого-нибудь более подходящего, – сказала она.
– Ты хочешь сказать, такого, который не позволит мне вертеть им как хочу? – ответила Дейзи.
– Нет, но больше похожего на тебя – яркого, обаятельного, интересного.
Это было необычно резкое для Евы высказывание: подразумевалось, что Чарльз – невзрачен, лишен обаяния и скучен. От неожиданности Дейзи не нашла, что ответить.
Ее выручила мать.
– Я вот вышла замуж за яркого, обаятельного и интересного, – сказала она. – И он сделал меня совершенно несчастной.
На это Ева ничего не ответила.
Когда машина подъехала к яхт-клубу, Дейзи мысленно поклялась вести себя сдержанно. Она не должна показывать своего торжества. Когда маме предложат вступить в Общество леди Буффало, она должна вести себя так, будто ничего необычного не происходит. И показывая девчонкам кольцо с огромным бриллиантом, она мило заявит, что недостойна такого замечательного человека, как Чарли.
Она сделает его еще более замечательным. Как только закончится их медовый месяц, они с Чарли займутся созданием своего конного завода. Через пять лет их будут ждать самые знаменитые скачки всего мира: Саратога-Спрингс, Лонгшам, Роял Аскот.
Лето переходило в осень, и когда автомобиль подъехал к пристани, уже опускались сумерки.
– Боюсь, Генри, что мы можем сегодня задержаться допоздна, – радостно сказала Дейзи.
– Ничего страшного, мисс Дейзи, – ответил Генри. Он обожал ее. – У вас сейчас такое прекрасное время…
У дверей Дейзи заметила, что за ними в клуб идет Виктор Диксон. Чувствуя расположение ко всем вокруг, она сказала ему:
– Ну что, Виктор, твоя сестра встречалась с королем Англии? Поздравляю!
– М-м… да… – неловко сказал он.
Они вошли в клуб. Первой, кого они встретили, была Урсула Дьюар, согласившаяся принять Ольгу в свой элитарный клуб. Дейзи тепло ей улыбнулась и сказала:
– Добрый вечер, миссис Дьюар!
Урсула словно растерялась.
– Прошу прощения, одну минутку… – сказала она и метнулась прочь через вестибюль. «Считает себя королевой, – подумала Дейзи, – но разве это значит, что хорошие манеры уже не нужны?» Когда-нибудь буффальским обществом будет править Дейзи, но она будет относиться ко всем с неизменной благосклонностью, поклялась она.
Дейзи, ее мать и Ева вошли в дамскую комнату и осмотрели себя в зеркало – на случай какого-нибудь непорядка в одежде или прическе, возникшего за те двадцать минут, что они ехали из дома. Тут вошла Дот Реншоу, посмотрела на них и снова вышла.
– Дура, – сказала Дейзи.
Но ее мать забеспокоилась.
– Что происходит? – сказала она. – Мы здесь пять минут – а нас уже трижды проигнорировали.
– Дот ревнует, – сказала Дейзи. – Она хотела сама выйти замуж за Чарли.
– Думаю, на данный момент Дот Реншоу вышла бы замуж уже почти за кого угодно, – сказала Ольга.
– Ну давайте же, идемте развлекаться! – сказала Дейзи и первой направилась к выходу из комнаты.
Когда она вошла в бальный зал, ее приветствовал Вуди Дьюар.
– Ну наконец-то хоть один джентльмен! – сказала Дейзи.
Понизив голос, он сказал:
– Я только хотел сказать, что все не правы, обвиняя вас. Что бы ни совершил ваш отец, вы же ни при чем!
– Тем более что они сами покупали у него алкоголь! – ответила она.
Тут она увидела свою будущую свекровь – в розовом платье с рюшами, которое совершенно не смотрелось на ее угловатой фигуре. Нора Фаркуарсон была не в восторге от выбора сына, но приняла Дейзи и была любезна с Ольгой, когда они обменялись визитами.
– Миссис Фаркуарсон! – сказала Дейзи. – Какое чудесное платье!
Нора Фаркуарсон повернулась к ней спиной и отошла.
Ева ахнула.
Дейзи почувствовала ужас. Она снова обернулась к Вуди.
– Значит, дело не в том, что он был бутлегером?
– Нет.
– А в чем же?
– Вам надо спросить Чарли. Вот он идет.
По лицу Чарли катился пот, хотя было не жарко.
– Что происходит? – спросила его Дейзи. – Все меня обливают презрением!
Он страшно нервничал.
– Все возмущены вашей семьей, – сказал он.
– Почему? – вскричала она.
Несколько человек поблизости услышали ее и обернулись. Ей было все равно.
Чарли сказал:
– Твой отец разорил Дейва Рузрока.
– Ты что, говоришь о той истории в «Риц-Карлтоне»? А какое отношение все это имеет ко мне?
– Все хорошо относятся к Дейву, несмотря на его персидские корни и прочее. И никто не верит, что он мог кого-то изнасиловать.
– Я и не говорила, что он мог!
– Я знаю, – сказал Чарли. Было видно, что он страдает.
Теперь другие откровенно пялились на них: Виктор Диксон, Дот Реншоу, Чак Дьюар.
– Но я тоже в этом виновата. Так? – сказала Дейзи.
– Твой отец сделал ужасную вещь.
Дейзи похолодела от страха. Неужели ее победа в последний миг ускользнет?
– Чарли, – сказала она. – Что ты хочешь сказать? Говори прямо, ради всего святого!
Ева ободряюще обняла ее за талию.
– Мама говорит, это непростительно, – сказал Чарли.
– Что значит – непростительно?
Он смотрел на нее несчастными глазами. Он не мог заставить себя это произнести.
Но это было уже не нужно. Она поняла, что он скажет.
– Все кончено, да? – сказала она. – Ты от меня отказываешься?
Он кивнул.
– Дейзи, едем домой! – сказала Ольга. По ее лицу текли слезы.
Дейзи посмотрела вокруг. Вздернув подбородок, она глядела на них сверху вниз: на злорадно улыбающуюся Дот Реншоу, восхищенного Виктора Диксона, по-мальчишечьи изумленно раскрывшего рот Чака Дьюара – и его брата, сочувственно глядящего Вуди Дьюара.
– Ну и катитесь все к черту, – громко сказала Дейзи. – Я поеду в Лондон и буду танцевать с королем!
Глава третья
1936 год
Был солнечный субботний майский день 1936 года, и Ллойд Уильямс заканчивал второй курс в Кембридже, когда меж белых зданий и прямоугольных дворов древнего университета поднял свою злобную голову фашизм.
Ллойд учился в колледже Эммануэля – который называли «Эмма» – на курсе современных языков. Он изучал немецкий и французский, но немецкий ему нравился больше. Он с головой уходил в прекрасную немецкую литературу, читая Гете, Шиллера, Гейне и Томаса Манна, но время от времени отрывал взгляд от стола в тишине библиотеки и с болью наблюдал, как нынешняя Германия погружается в пучину варварства.
Потом местная ячейка Британского союза фашистов объявила, что их лидер, сэр Освальд Мосли, выступит с речью на собрании фашистов в Кембридже. Эта новость заставила Ллойда вспомнить Берлин три года назад. Он снова увидел, как бандиты в коричневых рубашках громят редакцию журнала Мод фон Ульрих; снова услышал скрежещущий, полный ненависти голос Гитлера, когда тот стоял перед парламентом, поливая презрением демократию; вновь содрогнулся, вспоминая окровавленные пасти собак, рвущих тело Йорга с надетым на голову ведром.
Сейчас Ллойд стоял на платформе кембриджского железнодорожного вокзала, встречая маму, которая должна была приехать лондонским поездом. С ним была его приятельница Руби Картер, активистка местной ячейки партии лейбористов. Она помогла ему организовать сегодняшнее собрание на тему «Правда о фашизме». На нем должна была выступать мать Ллойда Этель Леквиз. Ее книга о Германии пользовалась большим успехом; на выборах в 1935 году она выставила свою кандидатуру, и ее избрали в парламент от Олдгейта.
Ллойд волновался перед собранием. В новую политическую партию Мосли вступило много тысяч человек, частично благодаря горячей поддержке «Дейли мэйл», запустившей скандальный лозунг «Ура чернорубашечникам!». Мосли был вдохновенный оратор. Вне всякого сомнения, сегодня они будут принимать в партию новых членов. Было жизненно необходимо, чтобы его соблазнительной лжи противостоял яркий маяк здравого смысла.
Руби, однако, оказалась болтушкой. Развлечениями в Кембридже она была недовольна.
– Как мне надоели здешние мальчишки! – говорила она. – У них одно на уме – пойти в паб и напиться.
Ллойда это удивило. Он думал, что Руби здесь ведет активную жизнь. Одежду она носила недорогую, но всегда тесноватую, облегающую ее пышные формы. Многие посчитали бы ее симпатичной, подумал он.
– А чем ты любишь заниматься? – спросил он. – Кроме организации собраний партии лейбористов.
– Ходить на танцы.
– Наверняка у тебя нет недостатка в желающих пригласить на танец. Ведь в нашем университете на одну девушку приходится двенадцать парней.
– Не хочу, чтобы мои слова показались обидными, но большинство университетских парней – гомики.
Ллойд знал, что в Кембридже учится много гомосексуалистов, но то, что об этом сказала она, было ему неприятно. Руби славилась своей резкостью, но это было слишком даже для нее. Он не представлял себе, что тут можно ответить, поэтому промолчал.
– Но ты же не такой, правда? – сказала Руби.
– Конечно, нет, не говори ерунды!
– Не обижайся. Ты такой красивый, что вполне мог оказаться голубым. Если бы не нос лепешкой.
Он рассмеялся.
– Вот это называется сомнительный комплимент!
– Но ведь так и есть. Ты похож на Дугласа Фэрбэнкса-младшего.
– Ну, спасибо. Но я не голубой.
– А девушка у тебя есть?
Это начинало выглядеть просто неприлично.
– Нет, на данный момент – нет. – Он демонстративно посмотрел на часы и вдаль – в ту сторону, откуда должен был прийти поезд.
– А почему?
– Потому что подходящую еще не встретил.
– Ах, большое спасибо. Конечно.
Он взглянул на нее. Она говорила полушутя, но он понял, что она приняла его слова на свой счет и ее это задело. Ему стало неловко.
– Я вовсе не хотел сказать…
– Хотел, но не важно. Вот и поезд.
Паровоз подъехал к перрону и остановился в клубах дыма. Из поезда начали выходить пассажиры: студенты в твидовых пиджаках, фермерские жены, собравшиеся за покупками, рабочие в плоских кепках. Ллойд всматривался в толпу, пытаясь разглядеть маму.
– Она должна была ехать в вагоне третьего класса, – сказал он. – Это дело принципа.
Руби сказала:
– Придешь ко мне на день рожденья? Мне исполняется двадцать один.
– Конечно.
– У моей подруги небольшая квартирка на Маркет-стрит и глухая хозяйка.
Ллойду не очень понравилось это приглашение, и он замешкался с ответом; тут появилась его мама, хорошенькая, как певчая птичка, в легком красном плаще и кокетливой шляпке. Она обняла Ллойда и поцеловала.
– Ты отлично выглядишь, мой милый! – сказала она. – Но на следующий учебный год я обязательно куплю тебе новый костюм.
– Да нет, мам, и этот хорош. – Он получал стипендию, которая покрывала плату за обучение и основные траты на жизнь, но костюмы сюда не входили. Когда он поступил в Кембридж, его мама залезла в свои сбережения и купила ему дневной твидовый костюм и вечерний для официальных приемов. Твидовый он носил каждый день уже два года, и это начинало сказываться. Он очень следил за своей внешностью и особое внимание уделял тому, чтобы каждый день быть в чистой белой рубашке, с идеально завязанным галстуком и сложенным белым платком в нагрудном кармане: должно быть, кто-то из предков был щеголем. Костюм всегда был тщательно отутюжен, но тем не менее выглядел несколько поношенным, и на самом деле он мечтал о новом, но ему не хотелось, чтобы мама тратила свои деньги.
– Ну, посмотрим, – сказала она. Потом повернулась к Руби, тепло улыбнулась и протянула руку. – Я Эт Леквиз, – сказала она с непринужденной доброжелательностью приехавшей с визитом герцогини.
– Очень приятно. Я Руби Картер.
– Вы тоже студентка, Руби?
– Нет, я служанка в Чимбли, это богатый дом за городом, – сказала Руби с таким видом, словно ей было немного стыдно в этом признаваться. – От него до города пять миль, но обычно мне одалживают велосипед.
– Подумать только! Когда мне было столько же, сколько сейчас вам, я была служанкой в таком доме в Уэльсе.
Руби это ошеломило.
– Вы – служанкой? А теперь вы – член парламента!
– Вот это и есть демократия.
Ллойд сказал:
– Мы с Руби вместе занимались организацией сегодняшнего собрания.
– И как, успешно? – спросила мама.
– Все билеты проданы. На самом деле нам даже пришлось перебраться в помещение побольше.
– Я тебе говорила, что все получится.
Идея провести это собрание принадлежала Этель. Руби и многие другие лейбористы хотели пройти по городу маршем протеста. Ллойд сначала тоже согласился. «Фашизму следует давать отпор при любой возможности!» – сказал он.
Но Этель посоветовала сделать иначе. «Если мы будем устраивать шествие и выкрикивать лозунги, мы будем выглядеть в точности как они, – сказала она. – Надо показать, что мы – другие. Провести тихое, интеллигентное собрание и на нем обсудить подлинную сущность фашизма. – Но Ллойд все еще сомневался, и она сказала: – Если хочешь, я приеду и выступлю с речью».