Юрий Лебедев
Блокадный пасьянс
© ООО Содружество «Посев», 2014
© Лебедев Ю. М., 2014
Предисловие
В начале 1990-х годов в Санкт-Петербург приехала группа бывших солдат одной из пехотных дивизий вермахта. Они воевали под Ленинградом. После развала Советского Союза Городской совет ветеранов впервые пригласил к себе немцев из Западной Германии, продемонстрировав тем самым новый подход к взаимоотношениям между бывшими противниками. Началось трудное и болезненное примирение над солдатскими могилами. В качестве переводчика меня попросили сопровождать ветеранов вермахта по местам боёв и воинских захоронений. Расставаясь, немцы оставили мне свои воспоминания и хронику боевых действий их дивизии. Так я стал постигать историю боёв за Ленинград по немецким источникам. К моему удивлению, это оказался совершенно другой противник. Не обезличенный фашист, каким он изображался в советской литературе, а конкретный человек в военной форме, страдавший, как и наши солдаты, от ранений и тягот окопной войны. Информацией я поделился с ведущими историками Санкт-Петербурга. Они выразили неподдельную заинтересованность в дальнейшей работе с такими документами. Видя мою увлечённость этой темой, стали давать свои книги, опубликованные за последние двадцать лет. Там тоже имелась информация, отличавшаяся от той, что была представлена в советское время. В результате у меня сложилось своё видение начального периода боёв за Ленинград.
Оно и стало толчком к данному рассказу, построенному на отрывках из дневников участников и очевидцев войны под Ленинградом. Их четверо: двое русских и двое немцев. Из записей авторов дневников, в которых они описывают свою жизнь, я выложил своеобразный пасьянс. Люди эти давно ушли из жизни, оставив после себя книги.
Две из них изданы на русском языке. Это героическая «Блокада день за днём» Абрама Бурова, опубликованная впервые в 1979 году в «Лениздате» и с дополнениями – в 2011 году в издательстве «Геликон Плюс». Вторая, антисоветская, называется «Годы скитаний. Из дневника одной ленинградки» Елены Скрябиной. По существу это история мученичества в блокадную пору. Она вышла вначале в Париже в эмигрантском издательстве «Пять континентов» в 1975 году, а затем, в 1994 году – малым тиражом в России в московском издательстве «Прогресс-Академия» под названием «Страницы жизни».
Другие две книги написаны на немецком языке. «Дневниковые заметки и оценки обстановки в ходе двух мировых войн» командующего группой армий «Север» фельдмаршала Вильгельма Риттера фон Лееба увидели свет в Штутгарте в издательстве «Дойче ферлагсанштальт» в 1976 году. Военный дневник «Под Ленинградом» унтер-офицера Вольфганга Буффа – война глазами простого солдата – был издан в Касселе в 2000 году Народным союзом Германии по уходу за воинскими захоронениями.
Дневниковые записи русских и немецких авторов показались мне интересными для постижения того, как воспринималась война по обе стороны блокадного кольца. По этой причине я взялся за перевод немецких источников. В результате отрывки из немецких и русских дневников стали основой этой книги. Их я решил дополнить своими комментариями, выступив от лица нашего современника. Посчитал, что имею на это право.
Во-первых, я пришёл к выводу, что в годы войны в блокадном Ленинграде не было пресловутого советского единства горожан. Это стало для меня откровением, чему я вначале не хотел верить. Слишком уж крепко засела убеждённость в правильности книг и фильмов послевоенной поры. Однако недавно открытые архивы НКВД подтверждают разобщённость людей в тот период. Они свидетельствуют, что война обнажила чувства и стремления горожан. Защитников Ленинграда, без сомнения, было подавляющее большинство. Одни отстаивали город как колыбель революции. Другие делали это просто потому, что во все времена агрессору давался отпор. В то же время некоторая часть жителей, в первую очередь дореволюционного воспитания, и те, кто пострадал от ленинских и сталинских репрессий, была готова капитулировать перед врагом, лишь бы исчез ненавистный коммунистический режим.
Во-вторых, я осознал, что немецкий солдат в основной массе не был фашистом так же, как и наши солдаты в большинстве своём не являлись коммунистами. И те и другие выполняли приказ. Идеология для обеих сторон служила дополнительным оружием, причём далеко не всегда эффективным. Главное различие заключалось в том, что немцы были агрессорами, а наши войска вели справедливую войну в защиту Отечества. Это и стало их победным оружием.
В-третьих, я тоже имею отношение к блокаде Ленинграда. Не прямое, а через свою мать. Она провела в окружённом городе всю войну. Выжила благодаря тому, что работала медицинской сестрой во фронтовом госпитале 42-й армии. Там она получала улучшенный паёк. Это спасло её и меня, иначе я бы не родился через восемь лет после освобождения Ленинграда от немецко-финской блокады.
Кому-то такое определение, как «немецко-финская блокада», может показаться странным, ведь мы больше привыкли к понятию «фашистская блокада». Но не надо забывать, что с севера город осаждали финские войска. Причём ещё дольше, чем немцы, до июня 1944 года. Боёв финны после сентября 1941 года по существу не вели, они прочно встали на старой советско-финской границе, но ужасающая смерть от голода сотен тысяч ленинградцев – прямой результат воздействия и финских войск.
«Блокадный пасьянс» начинается записью в дневнике фельдмаршала фон Лееба о вторжении немецких войск 22 июня 1941 года на территорию СССР и заканчивается датой 17 января 1942 года. 210-й день войны завершился его отставкой с поста командующего группой армий «Север».
Блокадный пасьянс
Правда о блокаде так же страшна, как и сама блокада.
Вильгельм Риттер фон Лееб, генерал-фельдмаршал, командующий немецкой группой армий «Север»:
Начало наступления. Все операции проводятся в соответствии с планом.
В 03.05 прорыв границы во всей полосе группы армий «Север».
Пока войска не встречают серьёзного сопротивления противника. На самой границе у него сосредоточены для обороны лишь малые силы. По всей видимости, это его арьергард. Пока неясно, где его основные силы.
Несмотря на сопротивление противника и в условиях плохих дорог, войска группы армий «Север» значительно продвинулись. Общее впечатление: наше наступление не было неожиданностью для противника, поскольку он, по всей видимости, отвёл свои главные силы. Тем не менее, на отдельных участках наши атаки в предрассветные часы оказались для него сюрпризом.
Абрам Вениаминович Буров, советский журналист:
В 3 часа 20 минут фашистские торпедные катера атаковали в Балтийском море и потопили транспорт Латвийского пароходства «Гайсма». В 3 часа 30 минут фашистские самолёты обстреляли пароход «Луга», а в 3 часа 45 минут сбросили магнитные мины на Кронштадтском рейде.
Официальных сообщений о войне ещё нет, но к 6 часам утра группы самозащиты, команды предприятий и формирования местной противовоздушной обороны были приведены в боевую готовность. В 9 часов 40 минут начальник местной противовоздушной обороны города[1] полковник Е. С. Лагуткин отдал распоряжение рыть щели.
Когда по радио было передано заявление Советского правительства[2] и стало известно, что началась война, жизнь города как бы вошла в новое русло. В 13 часов 25 минут введено угрожаемое положение. Но ещё за час до этого у военкоматов начали выстраиваться очереди добровольцев. Только на Балтийском заводе в этот день было подано 1500 заявлений. В них одна просьба – направить в армию.
Елена Александровна Скрябина, жительница блокадного Ленинграда:
Утро было спокойное, ясное, обещавшее прекрасный день. Мой старший сын Дима готовился к давно запроектированной экскурсии в Петергоф. Сегодня там открытие фонтанов.
Около девяти часов раздался телефонный звонок. Звонил муж с работы. Голос его был необычен. Всегда выдержанный и спокойный, на этот раз он казался чем-то очень взволнованным. Ничего не объяснял, попросил никуда не уезжать и задержать Диму. От предупреждения мужа родилась неясная тревога, но всё же я была далека от мысли, что может произойти какая-то катастрофа.
В двенадцать часов мы с мамой услышали по радио речь Молотова. Вот оно что – война! Германия уже бомбила города Советского Союза. Речь Молотова прерывиста, словно ему не хватает дыхания. Неуместными кажутся его бодрящие призывы. И сразу возникло ощущение: что-то огромное надвинулось и душит. После передачи выбежала на улицу. Город в смятении. Люди торопливо обмениваются словами, наполняют магазины, скупают всё, что попадается под руку. Бессмысленно мечутся по улицам. Многие устремляются в сберкассы за своими сбережениями. Эта волна захватила и меня. Я тоже попыталась получить рубли, которые числились на сберегательной книжке. Но оказалось, что поздно: в кассе денег не стало, выдачи прекратились. Народ шумел, требовал. А июньский день пылал, жара невыносимая. Кому-то делалось дурно, кто-то отчаянно бранился. В течение целого дня настроение было тревожным, напряжённым. Только к вечеру всё странно утихло. Будто притаилось перед грозой.
Автор: военный переводчик, подполковник в отставке Юрий Михайлович Лебедев:
По плану «Барбаросса» Ленинград предусматривалось захватить. Дальнейшая его судьба в плане не рассматривалась. У гитлеровского руководства было несколько вариантов действий применительно к городу, вплоть до его полного уничтожения. Правда, имелись и добропорядочные предложения. В книге «Битва за Ленинград. Дискуссионные проблемы»[3] приводится мнение главы Восточного министерства Германии А. Розенберга относительно судьбы Ленинграда. Он полагал, что его следует превратить подобно Данцигу (Гданьск)[4] в свободный город. Одним из мотивов было то, что в его ведомстве работало много выходцев из Петербурга. Они любили этот город и не хотели его разрушения.
К войне немцы готовились основательно. Проявлялось это не только в качестве боевой подготовки, но и в вопросах снабжения. Валентин Иванов в книге «Война глазами лейтенанта» описывает, как в первые месяцы войны ему удалось захватить немецкий продовольственный склад: «Больше всего удивил немецкий армейский хлеб. На буханках серого цвета, напоминавших цемент, были выбиты 1938, 1939 годы выпечки. За несколько лет хлеб не потерял своего качества» (С. 9).
Наступление группы армий «Север» началось с вторжения на территорию Прибалтики. В состав войск, подчинённых Леебу, входили 16-я, 18-я полевые армии и 4-я танковая группа. Всего – 29 дивизий. Поддержку им оказывал 1-й воздушный флот.
Общая численность группировки, наступавшей в направлении Ленинграда, составляла свыше 700 тысяч человек.
В первый же день войны Лееб столкнулся с тем, чего не было до этого в покорённой немцами Европе. Два определения Лееба: «сопротивление противника» и «плохие дороги» – будут сопровождать его записи вплоть до самой отставки. Это оказалось серьёзным русским контраргументом против немецких войск.
Вместе с тем Лееб как опытный военачальник сразу же обратил внимание на разрозненность действий советских войск на этом направлении. Одни командиры были готовы к бою, хотя и не ожидали столь массированного натиска. Другие же проявили беспечность, в результате чего именно здесь в первый день войны немецкие подразделения больше всего углубились на советскую территорию. К сожалению, несогласованность действий советского военного командования различных звеньев в управлении войсками отмечалась на всём протяжении войны.
При минировании подходов к портам Кронштадт и Ленинград 22 июня немецкая авиация использовала воздушное пространство Финляндии. В книге «От войны к миру. СССР и Финляндия в 1939–1944 гг.» отмечается, что немецкие бомбардировщики Ю-88 взлетели с аэродрома Преверхен в Восточной Пруссии и после сброса мин приземлились на финском аэродроме Утти для дозаправки. После этого взяли курс на Германию.
Ещё до заявления Молотова по радио о начале войны в Ленинграде были проведены первые мероприятия по противовоздушной обороне. Распоряжение полковника Лагуткина свидетельствовало о том, что руководство МПВО с полной серьёзностью отнеслось к создавшейся обстановке. Большую роль сыграла предыдущая война с финнами в 1939–1940 годах. Тогда Ленинград четыре месяца был прифронтовым городом. Это не забылось.
В то же время, судя по оценке Скрябиной, в Ленинграде проявилась неизбежная в подобных случаях суматоха, граничившая с паникой. Это подтверждает также опубликованный в книге «Мир искусства в доме на Потёмкинской» дневник ленинградки Татьяны Булах. Она пишет, что в сберегательных кассах народа было очень много, люди продавали займы и снимали сбережения.
Интересно повели себя в этот день финны. По свидетельству Л. Лурье и Л. Малярова, авторов книги «Ленинградский фронт», финские солдаты до войны ежедневно снабжали советский гарнизон на острове Ханко молоком. 22 июня они принесли два пустых бидона и сказали: «Молока больше не будет». Так, без выстрелов, на уровне народной дипломатии Советскому Союзу была объявлена война со стороны Финляндии.
Елена Скрябина проживала в огромной коммунальной квартире в доме № 42 по улице Фурштатской (в советское время – ул. Петра Лаврова). Одной из обитательниц квартиры была бывшая владелица этого дома.
Лееб:
По шоссе Мариямполе – Каунас – Йонава отходит колонна противника. По ней наносит удар авиация. По пути мы наблюдали воздушный бой. Несколько русских самолётов упали, объятые пламенем. Позднее мне доложили, что их было шестнадцать.
Обстановка в целом: ведется борьба с арьергардом противника. Не исключено, что противник пытается выиграть время и за рекой Дюна (Даугава)[5] начнёт по-новому выстраивать оборону. Об этом свидетельствует также и отвод его войск от Вильнюса в северо-восточном направлении.
Буров:
День этот рождался под завыванье сирен. В 1 час 45 минут в уже не выключавшихся репродукторах раздалась скороговорка диктора: «Внимание, внимание! Говорит штаб местной противовоздушной обороны города. Воздушная тревога, воздушная тревога!». Надрывно загудели паровозы, пароходы.
280 студентов и преподавателей Института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта решили стать партизанами. Пройдёт всего лишь пять дней, и отряды лесгафтовцев уйдут в псковские леса.
Скрябина:
Провела бессонную ночь. Беспокойные мысли лезут в голову. Что-то с нами будет? Казалось, что Германия нас задавит, и все мы погибнем. С трудом удалось заснуть во втором часу ночи, как вскоре была разбужена оглушительной стрельбой. Ничего не могла понять. Казалось, что уже бомбят Ленинград, и всё вокруг рушится. Вскочив с постели, побежала будить всех в квартире. Потревоженные мною, все собрались в передней как в наиболее безопасном месте: там нет окон, и потому стрельба казалась глуше.
Ораторствовала наша соседка по квартире, Любовь Куракина, муж которой, в прошлом партиец, сидел уже два года по обвинению в контрреволюции. Хотя коммунистические настроения Куракиной после ареста мужа и пошатнулись, но в эту ночь, под грохот зениток, она забыла все обиды. Убеждённо твердила о непобедимости советской России. Уверенность Куракиной действовала в какой-то степени успокоительно, хотя и не вполне верилось тому, о чём она говорила.