Крупп обещал, что его не тронут. На лице Геринга появилось скептическое выражение. Верить обещаниям и в наше-то время… Нет, «боров» никому не верил. А потому, он жаждал не обещаний, а гарантий. Крупп гарантий не дал. А потому мысли Геринга приняли новый поворот.
«Крупная сумма на счету. Нашли идиота! Как положат – так и изымут. Но на данный момент пусть эти кретины думают, будто они его купили со всеми потрохами. Пусть также думают, будто Геринга только и интересуют, что деньги да вывезенные из Европы ценности. Картины, иконы, статуэтки, золотишко – всё это, конечно, замечательно, только жизнь таким состоянием не сохранить. Конечно, кое-что, самое ценное, он вывезет из Германии в самое ближайшее время. Именно для этого ему и нужны были чужие деньги: транспортные расходы в военное время были баснословными (а свои деньги «боров» тратить не хотел). Но вывезет не всё. Меру нужно знать. Точнее, чувствовать. Часть «товара» пойдёт на налаживание контактов. Вот тут вторично понадобится Крупп с его людьми. А вот они, те самые будущие контакты, и вытянут Геринга из петли. После того как тот начнёт им передавать в минимальных дозах подлинные материалы, связанные с научными разработками, которые ведутся в подконтрольных ему, Герингу, научно-исследовательских институтах. Именно тогда наступит настоящий диалог с Западом. Но уже без Круппа и его продажной компании. Именно учёные вытянут Геринга из того дерьма, в которое стремится сейчас Германия. Старик прав только в одном: нужно тянуть время. Фронт что с одной, что с другой стороны не может закончиться в скором времени. И русские, и союзники должны войти в Германию не раньше весны будущего года. Поздней весны. Десять месяцев – вполне достаточный срок для того, чтобы отладить весь механизм эвакуации институтов и лабораторий. Единственный минус – вывозить научные ценности придётся под канонаду русских пушек или орудий противника, в полной панике, которая будет царить на тот момент в Германии. Иначе никак. Не позволят «товарищи по партии». Впрочем, как и он, не позволит совершить подобное ни Гиммлеру, ни Борману. А там поглядим, кто кого переиграет.
Геринг приоткрыл глаза, слегка повернув голову в сторону Бургдорфа, несколько минут смотрел на того.
Нет, он сейчас не сравнивал двойника с Ади. Рейхсмаршал неожиданно пришёл к мысли, что, несмотря на то что он только что сделал замечание Бургдорфу, тот во время встречи вёл себя точно так же, как повёл бы себя Гитлер. Мелочно и заискивающе. Да, да, Ади всегда себя вёл с промышленными магнатами именно так: заискивающе. Чуть ли не на колени падал, заглядывал в глаза, преданно слушал всякого рода бред…
И тут Герингу припомнился ещё один случай, связанный с Гитлером. Это случилось за несколько дней до «ночи длинных ножей». Рейхсмаршал прекрасно помнил, как фюрер несколько раз изменял списки штурмовиков Рёма, тех, кого предстояло ликвидировать в ту памятную июньскую ночь. И изменял не потому, что хотел кого-то помиловать. Изменял из-за самого Рёма. То он его вносил в список. То через час убирал. И так в течение двух суток. Ему, Герингу, а также Геббельсу и Гиммлеру Гитлер тогда доказывал, что, мол, не хочет крови «толстяка Эрнста», что, мол, восхищается всем тем, что тот сделал для партии. Однако на самом деле и Геринг, и Геббельс, да и скорее всего и Гиммлер прекрасно понимали: в тот момент Гитлер просто трусил. Он боялся, что штурмовики предупредят его действия и первыми нанесут удар. И тогда найденный у него «расстрельный документ» станет самым веским аргументом для ликвидации фюрера. Сегодня никто не знает того, что произошло тогда. А он, Геринг, помнил, как Ади едва не скулил от страха, и если бы…
Да что тут вспоминать! Теперь нужно думать о будущем. О том будущем, которое он построит себе сам, без Адольфа.
Рейхсмаршал вновь закрыл глаза. Так легче думалось. И планировалось.
Старков прошёл к шифровальщикам, но у тех для него ничего не было. Впрочем, повод для волнений пока тоже отсутствовал. «Вернер» выходил на связь по необходимости, так было оговорено заранее. Случалось и раньше, что он дней по десять не тревожил эфир. Но именно сегодняшнее молчание по непонятной причине встревожило старика.
Глеб Иванович обвёл зал взглядом, задержал его на Галине.
Девушка сидела за своим столом. Глубоко склонившись над столешницей, в свете настольной лампы трудилась над текстом.
Вроде всё было как обычно. И здесь, и у него. Галя на месте. Ким отбыл к Баграмяну без происшествий. Наружного наблюдения за собой полковник не заметил, что говорило о том, что его диалоги с Костей и Фитиным остались в тайне. Всё в порядке. Но почему тогда там, внутри, свербит и давит? От чего такое нервное, странное ощущение тревоги?
Старков ещё раз бросил взгляд на девушку, та так и не подняла головы, была занята, открыл дверь, задумчиво-медленно покинул шифровальный отдел.
«Нет, – сказал сам себе Старков, выйдя в коридор, – так не годится. Ведёшь себя, словно кисейная барышня. Проснулся не с той ноги? Гнать нужно от себя негативные мысли. Они только мешают трезво оценивать обстановку, спокойно и логично рассуждать. Вся паника от таких вот глупостей. Хотя, с другой стороны, при чём тут – проснулся? Всё от Указа, будь он неладен. Покоя не даёт. Сто раз его анализировал и ничего не нашёл. Абсолютно ничего. Но ощущение опасности никак не желает исчезать. Хоть убейся! Будто на минное поле ступил».
– Приветствую, Глеб Иванович. – Старков обернулся на голос руководителя шифровального отдела – полковника Студнева. Тот вышел из своего кабинета с папкой документов в руках. – Новость слышал? Маршала Победы второй Звездой Героя отметили.
– Кого отметили? – сразу и не понял чекист.
– Жукова. – Студнев, придерживая папку под мышкой, похлопал себя по карманам. – У тебя, случаем, курева нет? Свои дома забыл.
Все знали, что у Старкова всегда можно разжиться папиросой. Сам тот, по причине болезни, не курил, но угощал с удовольствием.
– Жукова Георгия Константиновича. Наградили второй звездой. – Студнев взял протянутую папиросу, поблагодарил кивком головы.
– Что Жукова – понял. Почему Маршал Победы?
– Ну, ты, Глеб Иванович, даёшь! А как же ещё называть? И на фронте так величают. И сам Иосиф Виссарионович недавно его так назвал. В шутку, понятное дело. Но что-то в этом есть… Согласись.
– Верно, – усмехнулся чекист. – Ловко подметили.
– Ты от моих?
– Да, – кивнул головой Старков в направлении дверей шифровального отдела и охранника-чекиста. – Заходил по своим делам.
– Зачем – не спрашиваю. У вас своя песочница, у нас своя. – Студнев вскинул руку с часами, посмотрел на часы, охнул. – Всё, бегу. Прости.
Новый хлопок рукой по плечу, и шифровальщик скорой походкой скрылся за коридорным поворотом, оставив Старкова наедине со своими мыслями.
Первым Георгия Константиновича поздравил по телефону САМ. «Отец народов» на этот раз был немногословен, но простые, человеческие фразы из уст Сталина произвели на маршала сильнейшее впечатление. А потому второй звонок от «Всесоюзного старосты» Калинина Михаила Ивановича Жуков после пережитых эмоций от общения с Иосифом Виссарионовичем воспринял как само собой разумеющееся и на поздравление ответил «старосте» как-то быстро и невпопад. Впрочем, и тому тоже имелась причина. Все мысли Георгия Константиновича во время телефонного разговора с Калининым вертелись вокруг последней произнесённой Сталиным фразы: срочно, сегодня же, явиться в Ставку. С докладом об обстановке на фронтах.
«С чего бы это? – не слыша Михаила Ивановича, размышлял Георгий Константинович. – Ведь буквально четыре дня назад встречались, обсуждали положение и на 1-м Белорусском, и на 1-м Украинском, и на Прибалтийском. Дьявол, неужели у него снова появились какие-то идеи?»
Конечно, где-то далеко, глубоко в душе, очень хотелось прибавить к слову «идеи» ещё одно, а то и пару словечек, самое мягкое из которых звучало бы как «бредовые». Но маршал себе таких вольностей даже в мыслях никогда не позволял. Слово, произнесённое в уме, обязательно когда-нибудь сорвётся с языка. И сорвётся в самый неподходящий момент. Этой мудрости его научили тридцатые годы.
Жуков вскинул руку, посмотрел на циферблат часов. Время ещё было. Немного, но имелось, чтобы отметить с сослуживцами вторую звезду. «Эх, успеть бы заскочить домой, обрадовать своих…»
– Спасибо, Михаил Иванович! Думаю, скоро увидимся в Кремле! Крепко жму вашу руку.
Тяжёлая эбонитовая телефонная трубка легла на рычажок аппарата.
В тот же миг за спиной раздались восторженные крики сослуживцев:
– Маршалу – УРА!!!
– Вторая звезда!!! Это ж бюст на Родине!!!
– Георгий Константинович, в Берлине третью будем отмечать!!!
Моментально был накрыт нехитрый стол с простыми закусками и выпивкой.
Фельдшер Лидочка от имени всех присутствующих поднесла виновнику торжества огромный букет полевых цветов (пока Георгий Константинович общался по телефону, личный водитель маршала, Саша Бучин, успел на «виллисе» съездить в поле и нарвать цветы). Лидочка, в форменном обмундировании, отлично подчёркивающем её прекрасную фигуру, пунцовая от радости и счастья, протянула подарок. Жуков, приняв букет, по-отечески, целомудренно, поцеловал девушку в щёку, но таки не сдержался и что-то прошептал ей на ушко. Цвет лица Лидочки моментально изменился от смущения, однако было заметно: комплимент мужчины ей пришёлся по душе.
После Жукова принялись поздравлять и другие. Георгий Константинович с удовольствием принимал поздравления. Глаза маршала светились от счастья и радости.
Не знал Георгий Константинович, да и не мог знать того, что несколько дней назад ещё один человек из наградного списка 29 июля, теперь уже новоиспеченный генерал-полковник, член Военного Совета, Лев Захарович Мехлис, специально явился в кабинет Иосифа Виссарионовича с устным и письменным докладом об аморальном поведении Маршала Советского Союза Жукова Г.К. Много чего имелось в том докладе, что после перекочевало со стола Сталина в папку Берии. В том числе была в нём информация и о лейтенанте медицинской службы Людмиле Захаровой. Точнее, о «неуставных взаимоотношениях» между маршалом и молоденькой фельдшерицей.
Сталин в тот день выслушал Мехлиса очень внимательно. Ему подобная информация была в край как нужна. Конечно, генерал любил приукрасить. А точнее, приврать. Иосиф Виссарионович про то знал. Ну да кто не без греха? В отличие от других, этот, подлец, хотя бы красиво это делал. Заслушаешься, зачитаешься! Роман, а не доклад. Талант! Однако на этот раз Сталин своего удовольствия высказывать не стал. Даже наоборот, оборвал генерала на незаконченной фразе:
– Та женщина, фельдшер, мешает Жукову в работе?
Лев Захарович принялся испуганно моргать глазами, не понимая, куда клонит САМ.
– Ну… – Чёрт его знает, что сказать? Пойди разбери «усатого», что он хочет услышать? Рискнул: – Мешать не мешает, но такая связь подрывает авторитет маршала, товарищ Сталин.
И замер. Что последует?
А Сталин, медленно меряя кабинет маленькими шажками, мысленно анализировал вышесказанное Мехлисом. Доклад был очень хорош. Детальный. Не то что у Абакумова. Тот сопли жевал, а не докладывал. Да, всё-таки старая школа – это действительно школа! Нужно будет подумать по поводу того, как лучше готовить партийные кадры. Пора. Конец войны не за горами, а многих партработников вот такой, старой школы, поубавилось. А молодёжь… Что молодёжь? Её ещё перековывать придётся. Особенно тех, кто дойдёт до Берлина. Вот тут-то Мехлис как раз и придётся к месту. А каков «аморальный» пассаж с этой медичкой… Просто великолепен! Им можно и нужно будет воспользоваться. Разрушать крепкую советскую семью просто так, по прихоти мужских причиндалов, советскому человеку, коммунисту не позволялось. Замечательный аргумент для суда и газет. Но вот Мехлису про то знать не нужно. Болтлив. Может своим поганым языком спугнуть «птицу». Ведь не сдержится, паразит, обязательно где-то брякнет, что, мол, всё, конец скоро Маршалу Победы. Нет, ломать комбинацию никому не позволим.
А потому следующая фраза Иосифа Виссарионовича полностью разочаровала Льва Захаровича:
– Вот что, товарищ Мехлис. – Сталин уткнулся взглядом в одутловатое лицо генерала. – Не нужно лезть в личные отношения товарища Жукова и этой женщины, военфельдшера. Я думаю, она, эта женщина, просто помогает Жукову, лечит его. А это значит, помогает не просто человеку, а маршалу. Она помогает Маршалу Советского Союза оставаться в строю. Это большая работа и ответственность. Жуков нам нужен здоровым…
Когда Мехлис покидал кабинет Сталина, то всем телом ощущал на себе тяжёлый взгляд «хозяина». Будто тот целился в него из винтовки. Даже спина вспотела.
Да, Георгий Константинович ни о чём подобном не то что не знал, даже не догадывался. Сегодня, 29 июля 1944 года, он радовался вместе со своими товарищами по оружию тому, как Сталин оценил его труд. Через два часа маршала ждала Москва, встреча с дочерьми. И никакой Мехлис не мог помешать ему в ту минуту радоваться жизни.
Стюарт Мензис, подчиняясь повелительному жесту премьера, сел в одно из двух кресел, что стояли у камина в гостиной Черчилля.
Сам хозяин, в лёгкой сорочке с короткими рукавами и неизменной сигарой во рту, расположился напротив руководителя британской разведки.
– Виски?
Мензис отрицательно качнул головой: в последнее время давала о себе знать печень.
– Вам известны выкладки, которые сделал Викерс по Польше? – пыхнул сигарой премьер.
– Да, я читал докладную записку.
– И?
– Вы имеете в виду русского агента?
Лёгкий утвердительный кивок головой премьера.
– Думаю, Том неправ в том плане, что предполагает, будто «крот» сидит либо в штабе Комаровского, либо здесь, в Лондоне. Нет никаких «либо». Я придерживаюсь мнения: есть два «крота». Один в Варшаве, второй здесь, в Лондоне.
– И вы так спокойно об этом говорите?
Чёрная щёточка усов над верхней губой разведчика слегка дёрнулась.
– Поляки нас не интересуют. Пусть у себя сами разбираются. К поискам нашего «крота» мы уже приступили. Однако это займёт довольно длительное время. – Черчилль кивнул головой, как бы говоря: продолжайте свою мысль. И Мензис продолжил: – На данный момент русские – наши союзники. И та информация, что уходит от нас, и о нас к ним, никак не проявляется в действиях против нас. Что осложняет поиск предателя.
– Думаете, «крот» – не «нелегал», а предатель?
Разведчик не смог скрыть усмешки:
– Это только в пошлых фильмах шпионы нелегально забрасываются в глубокий тыл противника и там годами ведут разведдеятельность. Вы же прекрасно знаете: самый лучший агент тот, кто имеет стопроцентную легальность. Кто родился и вырос в данной стране. Кого можно хоть сто раз перепроверять и ничего не обнаружить. Под кого невозможно подкопаться.
– Значит, «крот» – британец?
– Да. – Мензис откинулся на спинку кресла и продолжил мысль: – Мало того. Боюсь, как бы он не был из числа приближённых людей.
– Мой круг очень узок, – тут же заметил премьер.
– Я имел в виду не личные связи, управление государством, – парировал разведчик. – Доказательством тому является тот факт, как быстро информация попала в Кремль. Дело в том, что Миколайчик после получения сообщения сначала пришёл к нам, а уже после доложил о предполагаемом восстании своему так называемому кабинету. Прошу заметить: на следующий день. Двадцать второго июля. Информация к тому моменту лежала на столе у Сталина.
– Какие меры предпримите против «крота», когда его выявите?
– Никаких. В скором времени нам самим понадобится источник дезинформации Советам.
Премьер удовлетворённо качнул головой:
– Согласен с вашим решением. А как поступите с тем «кротом», что сидит в штабе Монтгомери?
– Тоже пока не будем трогать. По той же причине.
– Что ж, вы разведка, вам и решать. – Черчилль тяжело поднялся с кресла, прошёл к столу, взял папку, которую протянул Мензису. – Ознакомьтесь. Выводы комитета штабов. Они однозначны. Восстание, без помощи со стороны Сталина, потерпит поражение. Наша помощь Варшаве ничего не решит. Капля в море.