У Людмилы не все ладилось со стабильностью температурного режима, и Кирилл предложил свою помощь. Вместе они творили чудеса. Заросший густой вьющейся щетиной и такой же полукруглой черной бородой, полуглухой и полуслепой, он был прирожденным ученым, не вдруг ударившимся в науку о жизни, как это часто бывает со многими. Он изучал ее проявления при каждом удобном случае и всегда готов был помочь другому. Его влекла биохимия. Цикл Кребса он знал в таких подробностях, что порой возникало недоумение: как все эти цитохромы и сукцинатдегидрогеназы можно запомнить?!
– Давай помогу…
Люси отдала Кириллу реторту с питательной средой и припала глазами к объективу микроскопа.
– Давай мне, – предложила Анечка, забирая реторту у Кирилла.
Словно сестра милосердия, наделенная обостренным чутьем, она всегда появлялась там, где требовалась помощь. И было совершенно не важно, как это у нее получалось. Важно то, что она была всем нужна. Как этот белоголовый ясноглазый ангел к нам попал, я понятия не имел. Чем она у нас занималась – тоже не знал. Есть и есть, и – прекрасно!
– Еще пять секунд, и я буду готова.
– Этот тумблер всегда должен быть включен, – сказал Кирилл, почти вплотную приблизившись своими очками к регуляторному щитку термостата.
– Ой, да?!
– Ничего страшного. Я тоже всегда забываю.
Никто никого не торопил. За несколько лет совместной работы мы успели высказаться насчет того, что думали друг о друге, и теперь все работали почти молча, как автоматы, старательно стремясь помочь тому, у кого что-то не ладилось.
– Мне темно, – сказала Люси, – дайте света.
Она все еще возилась с пипетками, разливая микродозы посевного материала в пробирки. Света здесь, как и в любом подвальном помещении, было мало. О солнечном зайчике на стене можно было только мечтать. Когда пришел Петрович, наш банщик, за своей традиционной порцией спирта, Шут навалился на него широкой борцовской грудью и просто вытолкал за дверь.
– Ты мог бы ему сказать… – проговорила Люси, но Шут оправдался:
– Извини, я этого не хотел, правда.
– Не всегда делаешь то, что хочешь, – сказала Ната, – такое бывает.
Запах кварцевой лампы неприятно щекотал ноздри, а мечты о глотке свежего воздуха казались несбыточными. На время эксперимента мы были заточены здесь, как подводники на субмарине. А вместо перископа информацию о внешнем мире черпали из обычного радио-брехунца. У нас, естественно, не было генома секвойи, и мы заменили его гомогенатом клеточных ядер сосны, смешанными с ядрами какой-то черепахи, живущей не меньше ста пятидесяти лет. Так утверждал сторож зоопарка, у которого мы ее купили за немалые по тем временам деньги. Сейчас это копейки.
– А где наша Аня?
– Я здесь.
Не было с нами только Ушкова. Он вскоре пропал. Мы решительно не могли без него работать. У него были свои взгляды не только на жизнь, но и на нашу затею. Он был против ее воплощения.
– Слав, ты только вообрази, как мы продвинем вперед науку и дадим человеку надежду на долгую и счастливую жизнь, – убеждал его Шут.
– Вы не представляете, что собираетесь сделать…
Он был категоричен и неумолим. Валерочка тоже был на его стороне.
– Мы смешаем ежа, ужа и жирафа, мы вырастим соленые огурцы на грядке и булочки на деревьях, – улыбаясь, сказала Ната.
– Это не смешно, в этом я не участвую.
Он ушел, не прощаясь, и нам ничего не оставалось, как начинать без него.
– Мне тоже нужно бежать, – сообщил Валерочка.
И выскочил вслед за Ушковым.
– Два сапога, – Ната недоуменно посмотрела ему вслед.
Инна только пожала плечами. Иногда она даже защищала Валеру, мол, он хоть и мелочен и никчемен, но старателен и усерден, и еще неизвестно что из него завтра получится.
– Ничего хорошего, – заключила Соня.
– И не надейся, – сказал Васька Тамаров, – все что надо, из него уже получилось.
– Кому надо-то?! – спросила Ната.
– Никому…
Прошло еще добрых два часа, прежде чем мы начали. Все шло своим чередом, иногда тишину нарушал чей-либо вопрос.
– Слыхали, – просветил всех Юра, – в Японии создан приборчик, который лечит человека воздействием лазерного луча на биоактивные точки кожи, уколом. На расстоянии, дистанционно.
– Лечить на расстоянии, – сказал Шут, – все равно что заниматься сексом по телефону.
– Да, но можно лечить, а можно и… – задумчиво произнес Юра.
– Можно что? – спрашивает Лена.
– Да, – произношу я, – легко…
Я не знаю, чем бы здесь занималась Тина, появись она среди нас. Не знаю… Она же в этих генах ни капельки не смыслила!
Глава 12
В конце октября выпал первый снег. Его нельзя было разглядеть из больших светлых окон, которых никогда не было в нашем подвале – мы могли об этом только слышать из динамика, никогда здесь не умолкавшего и ставшего свидетелем наших побед и поражений.
«… девять часов тридцать минут».
Как раз в эти самые минуты двадцать восьмого октября, в половине десятого утра, и родилась новая эра. Только я один мог это знать. Я и Юра, который произнес, наконец, свое долгожданное:
– Есть…
Сначала это был неуверенный шепот. Но я знал, что этот шепот теперь прогремит не тише залпа сотен орудий.
– Зафиксируй его! – торопливо подсказал Стас.
– Готово!..
– Ура! – крикнула Ната и стала прыгать и хлопать в ладоши.
Стас не сводил с нее влюбленного взгляда. Я тоже любовался ее ловкостью и веселостью.
Затем в наступившей тишине слышалось бульканье сточных вод.
– Ух ты!..
Одного этого восклицания Юры, смотревшего в окуляр своего микроскопа, было достаточно, чтобы все мы, как идущие в атаку, начали орать. Рев стоял колом: мы вопили, визжали, свистели и прыгали, плясали и плакали… Как дикари. Так продолжалось до тех пор, пока хватало крика в глотках и сил в телах.
– Ну что тут такого? – сказал Валерочка.
Никто даже не посмотрел в его сторону.
Отдышавшись, мы выбрались из обветшалых кресел, сбились в кучу и поочередно заглядывали в микроскоп. Каждый хотел видеть это зеленоватозолотистоглазое сияние надежды. Я – тоже.
– Покажите и мне, – просила Анечка, теснясь среди нас, словно мы запрещали ей это видеть.
Я дождался, когда все удовлетворили свое любопытство и теперь были заняты обсуждением увиденного. Затем помог пальцам Аниной правой руки найти микровинт, который они, беспомощно щупая воздух, искали, и дал ей возможность насмотреться. Когда и она оторвала глаза от бинокуляра и встала, я, наконец, уселся на табурет…
– Скажи что-нибудь, – попросил я Аню, устраиваясь поудобней, – тебе понравились клеточки?
– У вас такие сильные и уверенные пальцы, – тихо произнесла Аня.
Припав глазами к бинокуляру, я первое время ничего не видел, поскольку мысли были заняты словами Ани. Но я не оторвал взгляда от микроскопа, чтобы заглянуть ей в глаза, а наслаждался лучистым сиянием клеточек так, как наслаждаются чудом. И был уверен, что таким же божественным светом сияют и ее глаза. Когда же, наконец, я оторвался от микроскопа и повернул голову, чтобы заглянуть в ее глаза, они были закрыты. Она сидела на соседнем табурете, совсем рядом, и лицо ее украшала улыбка невероятного блаженства.
– Ань, – прошептал я, чтобы не дать слететь с лица этой улыбке, – ну как?
– А, – сказала она, не закрывая рта и не открывая глаз, – что?..
Мне пришлось поддержать ее за руку, чтобы она не сползла с табурета.
Итак, наши клеточки, наши милые клеточки, для которых мы создали трудные, я бы назвал их суровыми, но и плодотворные условия существования, захватили – захватили-таки! – куски чужеродных генов и дали плодородные всходы, победив в себе всякое отвращение, всякое неприятие, всякую осторожность в окружении абсолютно враждебного скопища обломков ДНК черепахи, какой-то сосны и бабочки-однодневки.
Клетки светились в поле микроскопа, светились и, значит, жили, сияя на весь мир!
– Жаль, что Жора так и не увидел этого северного сияния, – сказала Эля.
– Ничего страшного, – усмехнулся Шут, – мы пошлем ему снимки.
– Кто такой Жора? – спросила Аня.
– Потом расскажу, – пообещал я.
Все проблемы были тут же забыты, наступило всеобщее ликование. Это был праздник с парадом наших побед. Решено было праздновать в сауне.
– Я с вами, – без всякой уверенности в голосе произнесла Аня.
Она стояла и смотрела на меня глазами Мальвины, и всем было ясно, что если я скажу «нет», она тотчас расплачется. Разве я мог тогда представить себе, что наша Анечка, этот милый ребенок, перевернет мою жизнь.
– Нет, Анечка, – сказал я, – нет. У тебя же сегодня танцы.
Она не расплакалась.
– А Тину, Тину вы взяли с собой в сауну? – спрашивает Лена.
Да не знал я тогда никакой Тины! Я же тебе уже говорил!
– А как же, – сказал я, – как же без Тины?
Не хватало нам в сауне только Тины!
Глава 13
Мы повторяли эксперимент снова и снова, нам нужно было убедиться, что сияньице клеток – не случайное стечение обстоятельств, не наша ошибка, не артефакт, мы должны были увериться, что взяли в руки надежные вожжи этой телеги – телеги перемен, касающихся основ жизни. Наш возраст позволял не слишком спешить, и мы наслаждались каждой минутой. Жадно созерцая этот божественный свет, как мы надеялись изменить жизнь! Ее суть, основы! Улучшить ее качество, проложить дорогу к счастью каждого и всех, дорогу к вечности… И добыть себе славу Творца! Мы были как в бреду, как в пьяном угаре! Об этом не было сказано ни слова, но все знали, что будущее планеты теперь в наших руках. Как воплотить его в жизнь?! Мы не искали ответа на этот вопрос. Это же детали, пустяк. Главное – наша идея работала! Это было достойно и восхитительно!
А работа между тем кипела, пахло ультрафиолетом, щелкали реле, мигали разноцветные лампочки, негромко ухал компрессор… И в который раз я тайком восхищался Аней, ее ангельским терпением. Я то и дело задавал себе вопрос: зачем она здесь? Что ей, по сути ребенку, здесь интересно? Спрашивал и не искал ответа. Иногда кто-то тяжело вздыхал, выказывая взволнованность. Юра пялился одним глазом в окуляр микроскопа, словно в оптический прицел винтовки. Сегодня ему нужно было попасть в десятку. Его северное сияньице мигало, как южная полуночная звезда. Все команды были отданы, теперь ни одна скрипка, ни один альт не имели права сфальшивить. Игра началась.
– Представляю себе ваш оркестр! – говорит Лена.
Обычно такая сдержанная, она вдруг переполняется любопытством.
– Когда шесть часов спустя все услышали шепот Юры, никого это не потрясло. «Есть» было произнесено шепотом, но его было достаточно, чтобы каждый почувствовал себя космонавтом. Да, мы покорили свой космос. «Ух, ты!..» – это был восторг. Нет, мы восторгались не собой – самолюбование и тщеславие уже не могли взволновать наши сердца. Мы жили ожиданием прекрасного, сияли, как женщина, подарившая миру первенца. Сказка, только что ожившая на наших глазах, давала первые всходы. Именно тогда мы и заложили основы современной геронтологии и гериатрии. Хотя и не сознавали того, что держали в руках ключи новой жизни. Но интуиция подсказывала, что мы на правильном пути. И даже если бы в эти страстные дни прозрения и безусловного успеха вдруг появилась Тина и попыталась нас переубедить или остановить, мы бы ее…
– Что, – спрашивает Лена, – что бы вы с ней сделали?
– Ничего бы не сделали, – говорю я, – мы просто ее не услышали бы…
Куда там! Нас даже Жора не смог бы остановить!
Итак, гетерогенный геном сделал свое темное дело, темное в том смысле, что иногда оно не поддавалось нашему пониманию. И заварилась такая каша, что кругом шла голова. Мы ощущали в себе сонм догадок и предсказаний и ждали новых открытий, сенсаций. Даже Ушков повеселел. Только Валерочка Ергинец (кто-то окрестил его ВИЧ) ныл и ныл. Но мы не обращали на него внимания. Да он его и не требовал, жил как живется, иногда закусив от обиды губу, иногда молча глотая равнодушие, которым все его окружали. Он был незлобив, но завистлив и даже злопамятен, как впрочем, многие очкарики-недомерки. И жил в ожидании своего звездного часа. И только лет к шестидесяти дождался-таки: стал наполеончиком в своей песочнице… Ну да Бог с ним…
Да, сказка ожила! Нам позарез нужен был успех, и мы сожалели, что в сутках только двадцать четыре часа.
Был октябрь, уже выпал снег. А я вдруг созрел и предложил Ане тайную вылазку за город, с палаткой, с костром, с горячим вином и горячими поцелуями в спальном мешке… Она согласилась.
– И вы?..
Я впервые вижу в глазах Лены желание выпытать у меня какие-то подробности. Зачем? Эти подробности не играли тогда никакой роли.
– Да, тогда уже выпал снег…
Глава 14
Прошла неделя или две. Мы ходили победителями. Все земные заботы были забыты, теперь мы жили ожиданием нового чуда: дадут ли наши сияющие на весь мир клеточки крепкое потомство и будут ли они жить долго-долго?
Когда фундамент Храма был прочно заложен, встал вопрос: кому достанется это строение. Нескрываемую озабоченность проявлял Ушков.
– Человечеству! – негромко и торжественно провозгласил Юра.
Здесь не могло быть двух мнений.
– Человечеству?!
От удивления у Ушкова соскочили с носа очки. Мне просто нечего было сказать. Анечка вдруг выронила из рук мерный цилиндр, служивший нам вазой для полевых цветов, и перезвон хрусталя повторил мои слова:
– Че-ло-ве-чес-тву!..
Валерочка тоже не удержался:
– Я тоже хотел бы знать, – проговорил он, поправляя очки, видимо, чтобы лучше рассмотреть носки своих черных блестящих ботинок, – какова доля моего…
– Доля твоего вклада? – перебила его Ната и решительно сообщила: – Совсем незначительная, если не сказать более определенно – безмерно ничтожна. И тебе не удастся примазаться…
Ната терпеть не могла слюнтяйство и лизоблюдство в ком бы то ни было, а уж Валерочке она всегда в полной мере высказывала свое если не презрение, то явное нерасположение.
– Ты же… Ну ты… понимаешь меня?
Валерочка был похож на столбик, помеченный бродячим песиком. Он стоял не шевелясь и осторожно теребил большим и указательным пальцами левой руки взмокшие от пота волосы, старательно укладывая их поперек головы, на намечающуюся лысину. Он не мог противостоять Нате, и нам было его искренне жалко. На помощь пришла Инна:
– Ты принес мне воланы? – спросила она у Валеры.
– Да, – радостно воскликнул он, – принес! Заметьте – последний!.. Больше не нашел…
И весело направился к своему столу.
Мы были первыми на этой планете, мы первые из всех людей ощутили пальцами вязкую глину Творения. До нас никто – никто никогда! – не знал этого счастья. По крайней мере, мы так думали. Даже в жутких условиях подвального помещения, в нашей несчастной стране, Богом созданной для испытаний, нам удалось разложить по полочкам Его Величество Геном. И совместить несовместимое! Сказка заиграла нежно-золотыми переливами реальности, вступила в жизнь. Это не какие-то путешествия Одиссея и Гулливера, не странствования Дон Кихота, не приключения барона Мюнхгаузена или Алисы в стране чудес. Это была не выдумка, не досужие метаморфозы Овидия или Гаргантюа и Пантагрюэля, не умствования Мефистофеля и не ужасы Дракулы и Франкенштейна. Даже не выкрутасы Гарри Поттера и не призрак коммунизма. Куда им всем, бедолагам! Эта идея никому еще не приходила в голову, и ее призрак еще не бродил по Европе, Азии или одной из Америк, нет.
Правда, мир давно бредил эликсиром бессмертия и искал пути к вечной жизни. Но мир не там рыл свой колодец. Многие копали, но не там, где надо. Даже мысли лучших фантастов витали далеко от метаморфоз и перипетий генетического кода. А ведь кому пробивать, проклевывать заскорузлую скорлупу невежества, торить тропу жизни, как не им! Просто ген, его сила и мощь, этот код – шифровка самого Бога – пока еще не стал достоянием человека. А ведь крохотные обломки какой-то там кислоты – ДНК, едва различимые даже вооруженным по последнему слову техники глазом таят в себе силы неведомые. В генах, в генах – главная сила жизни. Не видеть этого может только слепой. Охваченные надеждой и страхом, мы верили в успех.