– Ой, Иван Митрич! – только и смогла выдавить из себя, блестя глазами.
– Кто там?
– Посыльный, – она дышала тяжело и с придыханием, словно не могла успокоиться.
– Проведи в кабинет, пусть там подождёт, – а сам повернулся, чтобы одеть брюки и рубашку.
Через несколько минут, застёгивая верхние пуговицы рубашки, вышел в освещённый несколькими свечами кабинет, где с ноги на ногу переминался немолодой мужчина в полицейской форме. При появлении начальника сыска он вытягивается во фрунт.
– Здравия желаю, Ваше Высокородие, – произносит он хорошо поставленным голосом, но не слишком громко, чувствуя, что пошёл третий час ночи.
Кивнул головой на приветствие.
– Что стряслось?
– Ваше Высокородие, в половину второго городовой Петров, несущий службу на Николаевской улице, проходя мимо Невского переулка заметил тёмный мешок, лежащий у дома господина Ивановского. Решил проверить, мешок оказался телом. Доложился приставу, тот меня направил к Вам.
– Убитый, – констатировал Путилин.
– Так точно.
От уличного морозного воздуха в первое мгновение перехватило дыхание и Иван Дмитриевич прикрыл нос меховым воротником, который так и оставался под защитой, пока под санями хрустел примятый снег и фырканье лошади оглашало округу тяжёлым дыханием, которое с каждым выдохом сопровождалось молочными клубами.
Улицы города были пусты, только на некоторых перекрёстках горели костры для обогрева прохожих по давнему распоряжению обер—полицмейстера. Дрова закладывались в круглые решётки из железных прутьев. Почти у каждого костра находился городовой, который распоряжался, чтобы хозяева близь лежащих домов выделяли дрова для обогрева бродяжного люда. Около полицейского жались к кострам несколько замёрзших человек в рваной одежде, в рваных шапках или с завязанными платком ушами, дворовые голодные собаки с поджатыми хвостами вздрагивали от каждого движения людей и отскакивали в темноту при чувстве опасности. Иногда у таких костров стояли сани, извозчики подходили обогреться в ожидании седоков. В нынешнюю зиму, когда большие морозы опустились на город, костры горели круглые сутки, даже чайные открыты днём и ночью. По улицам несколько раз за ночь разъезжали конные патрули городовых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на улице: пьяный, заснувший извозчик или бедняк, у которого нет пятака на ночлежный дом.
В Невском переулке, подняв высокий воротник и спрятав руки в тёплые перчатки, расхаживал, притаптывая снег, пристав Московской части 1 участка подполковник Василий Евсеевич Тимофеев, приехавший тотчас же после получения сведения об убийстве неизвестного хорошо одетого господина. Пристав угрюмым видом показывал своё недовольство ночным вмешательством в спокойный сон, это было удивительно, тем более, что он сам послал за начальником сыскной полиции одного из городовых.
Путилин вышел из тесных саней, где сидел вполоборота с городовым, у фонаря, в котором за не очень чистым стеклом на столбе стояла керосиновая лампа, дающая больше сумрака, чем света, начал разминать затёкшие от неудобного сидения ноги.
– Здравия, Иван Дмитриевич, – услышал простуженный голос пристава, огласившего вслед за словами улицу сухим кашлем.
– Думаю Вам, Василий Евсеевич, здоровья не помешало бы Вам, – ответил на приветствие. С год или нет, поменее будет, на дворе стояла в то время весна, на набережной Лиговского канала были найдены трое убитых, если бы тогда не шли проливные дожди, смывшие берега канала, их никогда бы не нашли, а так обнажилась из земли почерневшая рука, которую заметил полицейский. С этого и началось знакомство, Василий Евсеевич проявил себя думающим, знающим своё дело чиновником, дающим толковые распоряжения. Он никогда не пытался переложить свою вину на подчинённых, а вставал когда надо на их защиту. За что был уважаем сотрудниками, но оставался неугодным вышестоящим начальникам. Полицмейстер 2 отделения полковник Адриан Иванович Дворжицкий оставался доволен приставом 1 участка Московской части.
– Вы правы, – Василий Евсеевич приложил к лицу платок, – немножко прихватило. Морозы доконали. А с нашими горожанами даже поболеть по—человечески невозможно, происшествие чуть ли не каждый день.
– Вот бы на время болезни начальника сыскной полиции преступления отменить, – подошёл ближе и негромко добавил, – я бы, честно говоря, болел до отставки.
Пристав засмеялся хриплым сквозь кашель натужным смехом.
– Кто там у нас? – Путилин кивнул на убитого, черным мешком лежащего у стены дома.
– Судя по одежде человек не бедный, но меня занимает вопрос, что он делал в этом переулке, рядом с каналом, славящимся людьми отнюдь не примерного поведения?
– Попробуем разгадать эту загадку. Позволите мне взглянуть?
– Да, да. Правда ваша, сегодня я Вам не помощник, извините.
– Василий Евсеевич, перестаньте. Лучше пройдите в тёплое место, чтобы окончательно не слечь, болезнь надо лечить, а не давать ей тело на растерзание.
– Хорошо, – произнёс пристав, – если я понадоблюсь, пошлите за мной городового.
– Идите, Василий Евсеевич, я после полудня буду у Вас и проинформирую об убитом и мерах, предпринимаемых мной в сторону розыска преступников, и тем, чем можете Вы мне помочь.
– Вы думаете, он был не один? – пристав имел в виду преступника.
– Пока не знаю.
– Тогда разрешите откланяться?
– Лечитесь, Василий Евсеевич.
Сколько на веку пересмотрел и убитых, и покалеченных, но всякий раз не мог со спокойным сердцем видеть деяния рук человеческих, хотя убийцу и нельзя назвать по правде человеком, но можно отдать должное некоторым вполне образованным, как нынешнею весною. Из Обводного канала артель грузчиков выловила в мешке тело без рук и ног, следствие не заняло много времени, но тогда в результате розысков поймали шайку, возглавляемую образованным человеком дворянского звания.
Вчера, как и предыдущими днями, снег не падал с наших питерским небес, а дворники имеют приказания ранним утром убирать выпавшее за ночь, приводя свой участок улицы в надлежащий вид. Здесь, в Невском переулке, удалённом от центральных проспектов, по всей видимости не слишком ретивые хозяева, поэтому их дворники не выполняют надлежащим образом свои обязанности.
– Кто нашёл убитого? – Спросил Иван Дмитриевич, не поворачивая головы, все равно в свете едва живого фонаря видны только тёмные тени.
– Я, Ваше Высокородие, городовой Петров!
– Подойди ближе, – когда он приблизился, Путилин вновь сказал в темноту, – и принесите сюда света.
Городовой вытянулся, словно на параде.
– Как тебя по батюшке?
– Иван Иваныч.
– Так, Иван Иваныч, рассказывай, как его, – указал на чёрный куль, – нашёл.
– Ваше..
– Иван Иваныч, обращайся ко мне Иван Дмитрич, – устало выдавил из себя. В минуту, когда люди именуют предписанным уставным обращением, становишься для них начальником и они начинают рапортовать казёнными сухими фразами. Зачастую от них невозможно добиться нужных сведений, а имя с отчеством как—то делают разговор более приближенным к земле.
– Я, Ваше… Иван Дмитрич, – поправил себя, не дав хода уставному обращению, – в нынешний мороз, я обхожу порученные мне улицы раз в час.
– А как ты идёшь? – перебил его.
– Там на перекрёстке Нового и Кузнечного горит костёр, так там я греюсь, потом до канала Лиговского, по набережной до Невского проспекта, по нему до Нового, а там и до Кузнечного.
– А как зашёл в переулок?
– Да я бы мимо прошёл, но меня, словно под руку кто толкнул. Я повернул, прошёлся десяток саженей, вижу, что—то тёмное, навроде мешка, валяется, вот и решил поближе посмотреть.
– Раньше при обходах заходил?
– Поверите, сюда никогда, говорю, как на духу. Тут всего—то пять домов, три по левой стороне улицы, два по другой и проверять—то нечего, всегда тишина и покой. Видите, темень какая. Люди бояться ночной порой здесь ходить, стороной обходят.
– А сам—то?
– А что я? У меня дома трое, а тут и без того опасно вечерней порой появляться.
Путилин только тяжело вздохнул, со свистом выпустив воздух. Что здесь можно сказать? Улицы на этом участке изобилуют притонами и приезжими бандитами.
Убитый лежал, уткнувшись лицом в мостовую, из спины торчала причудливая рукоять. Удар нанесли под левую лопатку мастерски, одно движение и человек не чувствует, как его душа отправилась в неизведанные дотоле места. Одет убитый был в дорогое пальто с меховой подкладкой. Шапка валялась рядом, припечатанная к мостовой чьим—то сапогом. Внимание Путилина привлекла ровная палка в аршин длиной, лежащая в стороне от убитого. Поднял её и только тогда понял – рукоять, торчащая из спины, как нельзя, кстати подходит к круглому длинному предмету, что сжимал в руке. Преступник ходил с тростью, которая являлась к тому же оружием. Вот и маленькая ниточка – надо попытаться найти хозяина, если, конечно это диковинное оружие изготовлено в столице.
Проверил карманы и, кроме горсти монет, серебряного портсигара с вензелем (хозяина?) и золотого брегета с массивной цепью того же металла, больше ничего не было, ни намёка на имя, ни единой бумажки, ни завалявшейся визитной карточки. Хотя нет, а портсигар. Он ныне становился вторым кончиком из клубочка.
То, что придётся устанавливать фамилию убитого – один из моментов нашей сыскной работы. Лежащий на очищенном от снега тротуаре не нищий без роду и племени, а вполне обеспеченный человек и из этого обстоятельства предстоит строить пути дальнейшего розыска, которые на нынешнюю минуту ведут неведомо куда.
– Ваше Высокородие, – обратился к Ивану Дмитриевичу околоточный, приложив руку к шапке.
– Слушаю, – не сразу ответил Путилин, погруженный в неясные мысли.
– Ваше Высокородие, куда убиенного везти? В Обуховскую?
На минуту начальник сыска задумался, можно конечно везти в Обуховскую, там доктора опытные, знающие, но в анатомическом Васильевской части обратят более пристальное внимание на убиенного, подметят самое незначительное.
– В анатомический на Васильевский, – подытожил размышления, хотя особых раздумий не было, как говорится: своя рубашка ближе к телу.
– Разрешите исполнять.
– Да, – и добавил, – пожалуй больше ничего нового здесь не найти.
Когда убитого увезли, Путилин остался стоять под фонарём, едва освещавшим ноги. Улица маленькая, пять домов в несколько этажей, участок, кишащий не очень честными горожанами. Что же надо было этому господину в дорогом пальто? Осмотрел здания, но, увы, к своему сожалению ничего не увидел. Подумал, что придётся навестить сей переулок, когда град озарится дневным светом.
Откуда он мог идти? И почему не взяли извозчика? С Невского ли? Вполне может быть? С Владимирского? Далековато. С Нового? Но там нет привлекательных для небедно одетого человека увеселительных заведений, хотя мог идти от приятелей. Вполне возможно.
Иван Дмитриевич поднял взгляд к небу, дома черными стенами уходили в верх и там сливались с темнотой. Сколько жил в столице, но так и не смог привыкнуть к погоде града Святого Петра, тяжёлые тучи несколько недель висят над городом, словно непременная деталь пейзажа, изредка мелкие снежинки закружатся в воздухе, давая в подарок ветру колючие иголки, бросаемые затем прямо в лицо.
Шёл шестой час, когда начальник сыска, отряхнув с обуви снег, поднялся в свой кабинет, ставший за эти семь лет до боли знакомым. Напротив входа висит портрет Государя в полный рост, с которого он неотступно строгим взором следит за исполняемой службой, с каким усердием несёт доверенное Путилину искоренение нарушителей закона в столице.
Будто ведя с ним немую беседу, Иван Дмитриевич пожал плечами и развёл в стороны руками, словно оправдываясь за ночное происшествие, совершенное неизвестно кем и неизвестно с каким умыслом.
Сел в любимое кресло и, Слава Богу, где не видел пронзительного нарисованного взгляда, оставшегося за спиной. Потом пододвинул к себе лист бумаги, чернильный прибор, в котором открыл крышку чернильницы и застыл в нерешительности. Перед глазами стояла картина из Лиговского переулка: тёмная груда, одетая в пальто, словно мешок из которого выросли ноги в дорогой обуви и руки, раскинутые в стороны, казалось мешок силился обнять землю. И конечно же, причудливая рукоять. Нет ни малейшей зацепки, а в голове вертятся слова из какого—то романа: «ночь опустила траурные крыла на грешную землю». Опустила, добавил бы Иван Дмитриевич, и унесла с собою одну молодую жизнь.
Если в первые минуты не приходит ничего стоящего, знал Путилин, стоит на некоторое время отвлечься от насущных проблем, чтобы потом вернуться с новыми чувствами и новыми решениями.
Сперва хотел позвать дежурного чиновника, чтобы принёс стакан горячего чая, но потом сам себя одёрнул. С мороза, конечно, можно было бы, но не стоит.
Достал из верхнего ящика стола вчерашние газеты, которые к своему стыду не успел дочитать до конца.
И приступил к изучению прошедших событий. «Бушевавшая в ночь на вчерашнее число снежная буря наделала немало бед. Все вчерашние утренние поезда из Москвы прибыли в столицу со значительным опозданием. Сила ветра около четырёх часов ночи была на столько сильна, что некоторые поезда, отбывавшие из Москвы, принуждены были делать продолжительные остановки на станциях. Из уездов Московской губернии сообщают, что снежная буря рвала в деревнях соломенные крыши. Застигнутым в пути на просёлочных дорогах проезжим приходилось останавливаться в поле и ожидать утра. Снежные заносы на железнодорожных линиях начали приносить хорошие заработки крестьянам Московской и соседних губерний. Над расчисткой железнодорожных путей крестьяне некоторых деревень работают уже третью неделю, по цене от 80—ти копеек до 2 рублей в день или за каждую рабочую упряжку».
Хорошо, что столицу миновала такая напасть, иначе нашёлся бы убиенный через несколько дней, добавились немалые заботы по установлению личности.
Следующая корреспонденция поразила своей необычностью, когда женщина переодевается в мужской костюм для совершения злоумышления, чтобы быть не узнанной, это мне понятно, но здесь… у меня даже брови помимо воли поползли вверх. «Нижний Новгород. В старом городе проживает одна женщина, около десяти лет носящая мужской костюм и стригущаяся „под польку“. Очень немногие из жителей знают, что под костюмом мужчины скрывается женщина, именующая себя Егором; настоящее ее имя – Ульяна. Невысокого роста, плотного телосложения, Ульяна – Егор работает довольно тяжёлую работу, таскает тяжести от 5 до 7 пудов и т. д. и зарабатывает хорошие деньги. Ульяна ранее принадлежала к какой—то подпольной секте и по сектантскому обряду была выдана замуж, но жила замужней всего лишь несколько месяцев, а потом, бросив мужа, перешла в православие и с тех пор носит костюм мужчины. Теперь Ульяне 29 лет от роду. На вопрос, почему Ульяна носит костюм мужчины, – она говорит, что если бы она носила женскую одежду, то зарабатывала не более 3 —4 руб. в месяц, в мужском же костюме она зарабатывает от 12 до 15 руб. в месяц. Ульяна имеет свой дом, который она с год тому назад отстроила.»
Так и хотелось воскликнуть вслед Цицерону «О времена! О нравы!» К чему идём? Страшно читать отчёты по полицейским участкам о совершенных злодеяниях, а ещё страшнее становится читать газеты, в которых много кровавых подробностей житейских драм, словно читатель получает удовольствие от прочитанного. «И мальчики кровавые в глазах», прав Александр Сергеевич, предвидел падение моральных устоев не только в своих строках. А может это старость незаметно подбирается ко мне, подумалось Путилину, с новым чувством брюзжания по поводу и без оного.
Итак, господа полицейские чиновники, что по расследованию. Стоило обратить внимание на личность убитого, она неизвестна, но это выяснится скоро. Придётся городовых и околоточных, несущих службу на ближайших к месту убийства улиц, отправить в анатомический, чтобы они смогли его опознать или нет. Может быть, жил недалеко от места убийства, а может, приходил к кому по приятельски. Далее посетить ближайшие увеселительные и питейные заведения, обратить внимание на почтенные ресторации, наверное, от Николаевской, нет, пожалуй, от Владимирского до Гончарной и от Разъезжей до Малой Итальянской.