– И все-таки… все-таки это уголовники, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнес Смирнов.
– Согласен, уголовники, – устало произнес Вересаев. – Но вы, товарищ комиссар, не хуже меня знаете, что уголовник уголовнику рознь, и чудеса самоотверженности и беспредельной храбрости, за которые многие из них удостоены орденов и медалей, говорят о многом. И в данном случае лично я не вижу подставы лучше, чем бывшие уголовники из разведгрупп, которые по полной программе вкусили все прелести войны.
Вновь затянувшееся молчание, и наконец вопрос хозяина кабинета:
– И вы утверждаете, что именно группа из бывших уголовников сможет вытянуть на себя Вербовщика?
– Совершенно точно! Но сначала они вытянут на себя мукачевского резидента и заставят поверить его в происходящее.
– И что, у вас есть на примете такие люди?
– Генерал Карпухин уже работает над этим вопросом.
Долгое, очень долгое молчал и наконец сказал:
– Хорошо, я принимаю ваш план. По крайней мере, хоть отвечать перед Верховным придется не одному мне, а вкупе с вами и с Абакумовым.
Этим же вечером, проработав в кабинете Абакумова план войсковой операции по уничтожению группы Таллероши и более конкретизированный план запуска в мукачевский лесной массив «банды из дезертиров» и даже не успев заглянуть к себе домой, Карпухин вылетел в Ужгород.
Предстоящая многоходовая операция шла под грифом «Совершенно секретно! Разглашению не подлежит!» и была названа «Закарпатским гамбитом».
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Абакумову, Смирнову.
Завершена первая часть операции «Закарпатский гамбит». В результате крупномасштабной войсковой операции по зачистке лесных массивов в приграничных районах Закарпатья уничтожено две сравнительно небольшие банды, ядром которых были непримиримые враги Советской власти. Также полностью уничтожена группа Гергё Таллероши, состоявшая из десяти боевиков неизвестной национальности (никак их документов при них не было). Что касается самого Таллероши, то его труп был опознан местными селянами, знавшими его еще до войны.
Судя по экипировке группы и запасам тех продуктов, которые были обнаружены в схронах, но главное – по парашютам американского производства, которые были закопаны неподалеку от места базирования группы, готовилась она американскими специалистами, что дает возможность идентифицировать уничтоженную группу Таллероши с группой «Венгра», о которой шла речь в шифрограмме.
Приступаем ко второй части операции «Закарпатский гамбит». Необходимо ваше подтверждение.
Карпухин».
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Карпухину.
В ответ на Ваш запрос о подтверждении от 8. 04. 45 г.
Для начала второго этапа операции «Закарпатский гамбит» и его окончательного утверждения необходимо хотя бы поверхностное ознакомление с составом предложенной Вами группы.
Жду списка!
Смирнов».
– Перестраховщики, мать бы вашу в печенки! – выругался Карпухин, привыкший за годы войны всю ответственность брать на себя. Порой даже мало-мальское промедление грозило непоправимыми бедами и последствиями.
Он прошел к сейфу, достал из его нутра небольшую папочку с простенькими тесемочками и, уже вернувшись к своему столу, положил перед собой окончательный список штрафников, которые должны были взвалить на свои плечи выполнение оперативной разработки сверхсекретной операции, которая стояла на личном контроле Сталина. И уж в который раз вчитался в коротенький список, состоящий из кличек и фамилий бывших уголовников. Старшего группы, Андрея Бокшу, рекомендовал старший лейтенант Тукалин, знавший его не понаслышке. Остальные «дезертиры» были подобраны уже самим Бокшей, и лично он нес за каждого из них персональную ответственность.
Ставший верующим за годы войны Карпухин перекрестился, прихлопнул ладонью список бывших зэков из спецподразделения штрафников-разведчиков и негромко, словно самому себе внушал веру в успешное проведение операции, произнес:
– Господи, помоги и благослови!
ЗАПИСКА ПО «ВЧ»
«Срочно!
Москва, Смирнову.
На Ваш запрос от 8. 04. 45 г.
Андрей Бокша, кличка Боцман. 1913 г.р., Одесса. Мать – Ляшко Анна Семеновна, отец – Бокша Казимир. Расстреляны румынами в 1943 году в Одессе по подозрению за связь с подпольщиками. До 1938 года плавал сначала рулевым матросом, затем боцманом на судах Одесского порта приписки. Осужден в 1938 году за драку с французскими матросами, в ходе которой был убит ударом пивной кружки по голове один из французов. Отбывал наказание в «Сиблаге», где, по оперативным данным, имел значительный авторитет среди уголовного спецконтингента. В штрафной роте с 1943 года. За успешное проведение спецоперации в 1944 году был представлен к правительственной награде, однако не успел получить ее из-за невыполнения совершенно дикого и безмозглого приказа ротного командира, в результате чего спас от неминуемой и в то же время неоправданной смерти вверенную ему группу штрафников-разведчиков, но был осужден военным трибуналом и направлен рядовым бойцом в штрафную стрелковую роту. Во время боев за освобождение западных областей Украины ему был доверен спецразведвзвод из бывших уголовников. В настоящее время выписан из госпиталя, в котором находился по ранению.
Иван Минин, кличка Крест. 1909 г.р., Москва. Отец погиб в Гражданскую войну, мать умерла от тифа, в 1921 году был определен в детдом, однако практически тут же бежал из него и прибился к воровской группировке Сеньки Останкинского. Воровская специализация – медвежатник. Первый срок – по малолетке, и вновь бежал. В общей сложности провел в тюрьмах, на пересылках и в лагерях одиннадцать лет. В среде уголовников имеет довольно значительное влияние, признан авторитетом. На фронте с 1943 года. Имеет на личном счету не менее десятка «языков», взятых за линией фронта.
Виталий Мосейчук, кличка Мося. 1920 г.р., Одесса. Карточный шулер. Отец – Мосейчук Михаил Соломонович был расстрелян по приговору в 1937 году, мать – Софья Яновна Мосейчук погибла при бомбежке в 1941 году. Первый срок Виталий Мосейчук получил в восемнадцать лет, бежал с группой уголовников, был пойман, и ему было добавлено пять лет лагерей. На фронте с 1944 года. За аналитический ум, способность не тушеваться и принимать единственно правильное решение в самых критических ситуациях был рекомендован в спецразведгруппу Бокши.
Сергей Торопчин, лагерная кличка Писка[1]. 1923 г.р., Воронеж. Мать – Торопчина Елена Тимофеевна. Наводчица в банде Васи Курчавого, которая была захвачена в 1923 году, кличка Куколка. Умерла на пересылке, а Сергей Торопчин был определен в спецприемник для малолетних. Имеет несколько побегов из спецприемника, прибился к воровской шайке, промышлявшей как в самом Саратове, так и в ближайших городах, и, имея, видимо, определенные способности, получил квалификацию вора-карманника. Дважды был осужден саратовским судом – первый раз по малолетке, второй раз – за кражу портмоне из кармана загулявшего в ресторане офицера. Отличается исключительным самообладанием и решительностью. На фронте с 1944 года. Проявил себя на спецоперациях, которые проводила группа Бокши.
Рафик Халмуратов, татарин. Лагерная кличка Шайтан. 1917 г.р., Казань. Отец погиб в 1918 году, мать умерла от голода в 1929-м. Воспитывался в детском доме, однако, имея достаточно независимый характер, несколько раз бежал, был замечен казанским преступным миром и взят под опеку авторитетным на ту пору гоп-стопником Измаилом Казанским. Из-за небывалой ловкости поимел воровскую квалификацию вор-форточник. В январе 1940 года был осужден на пять лет лагерей. На фронте с 1943 года. Особо проявил себя в одной из спецопераций Андрея Бокши, когда проник в немецкий штабной блиндаж и вынес оттуда все карты и документацию. Немецкое командование до сих пор уверено, что это дело рук кого-то из высокопоставленных предателей, и расследование не закончено до сих пор. Награжден орденом Славы, однако даже после этого остался в разведгруппе Бокши.
Антон Жильцов, 1917 г.р., кличка Волк, Петроград. Родители, судя по всему, погибли в годы революции, и он воспитывался в детском доме. Несколько раз бежал из детского дома, воровал на рынках, пока не был приобщен к «делу» воровской шайкой братьев Воробьевых. «Многостаночник». Может с одинаковой легкостью срезать часы, подчистить карманы, украсть чемодан из-под носа зазевавшегося пассажира и проникнуть в квартиру. Первый срок – по малолетке, второй – за ограбление продуктового магазина. Лагерную кличку Волк получил из-за наколки на правом предплечье – ВОЛК, что на блатном жаргоне означает буквально следующее: «Вору отдышка – лягавым крышка». Пользуется весьма весомым авторитетом среди уголовников. На фронте с 1943 года. Представлен к правительственной награде за взятие «языка» в особо тяжелых условиях. Был ранен, но упросил командира части, чтобы его оставили в разведгруппе Бокши.
Владимир Юраков, Пикадор, 1921 г.р., город Киев. Мать – украинка, отец – поляк (инженер). Имея в детстве несколько приводов в милицию и будучи уличенным в ограблении хлебной лавки в компании таких же как он сам малолеток, был определен в спецприемник, а затем осужден по статье Уголовного кодекса Украины. Отбывая срок в лагере, попал под влияние более опытных уголовников, бежал, однако вскоре был задержан за ограбление продуктового склада в Харькове и осужден по совокупности на семь лет лагерей. На фронт просился с самого начала войны, как только узнал о том, что в оккупированном Киеве расстреляны фашистами его мать и отец. Будучи рядовым бойцом в штрафной роте, отличился в боях за освобождение Украины беззаветной храбростью и способностью идти на оправданный риск. Зачислен в разведгруппу Бокши в феврале 1945 года.
Более подробная характеристика на каждую кандидатуру «дезертиров» может быть представлена по первому Вашему требованию, однако могу Вас заверить, что все вышеперечисленные лица прошли самую тщательную проверку «Смершем».
Карпухин».
Дважды перечитав список уголовников, решивших искупить свою вину перед Родиной на фронте, начальник Отдела контрразведки «Смерш» НКВД СССР Смирнов обреченно вздохнул, будто ему уже зачитали не подлежащий обжалованию приговор, и тяжело поднялся из-за стола. Какое-то время стоял у окна, за которым уже в полную силу звенела апрельская капель. Оно бы, конечно, неплохо было бы еще разок перепроверить этих людей по своим собственным каналам, однако на это требовалось время, а именно его, времени, у них сейчас и не было. Надо было на что-то решаться, принимая большую половину ответственности на себя, и он принял это решение…
Глава 3
Слухи о крупной войсковой операции по зачистке Закарпатья от Ужгорода до Мукачево, в результате которой было уничтожено несколько бандгрупп из местных националистов и дезертиров, распространялись со скоростью «сарафанного радио», обрастая в то же время неизвестно откуда появившимися подробностями, и когда ужгородский радист ринулся вдруг на вокзал, чтобы успеть заскочить в вагон уходящего на Мукачево поезда, сомнений у Карпухина более не оставалось. Все его выкладки относительно группы Гергё Таллероши оказались верными. Именно она должна была обеспечивать безопасность американского эмиссара при переходе советско-венгерской границы и далее по всему маршруту. Также становилось ясным, что Стефан Драга не просто рядовой «пианист», научившийся стучать на «ключе», а доверенное лицо Вербовщика, которого американец бережет как зеницу ока. А отсюда и столь усиленная конспирация: даже при аресте мукачевского резидента или кого-либо из членов его группы они не смогли бы сдать радиста советской контрразведке.
Теперь уже было ясно, куда именно направит свои стопы Стефан Драга, и Тукалин еще за полчаса до того, как радист должен был нарисоваться в привокзальной чайной, присел к местным мужикам за столик, заказав себе пиво и «чего-нибудь зажевать».
Он уже доканчивал кружку пива и заказал еще одну, на этот раз уже с мамалыгой на закуску, как на пороге дверного проема застыла фигура Драги. Явно взволнованный чем-то и оттого излишне суетливый, он стремительным взглядом окинул заполненную мужиками чайную и остановился взглядом на официантке, которая стояла у букетной стойки, повернувшись к залу спиной.
Стащив с головы поношенную кепку, он сунулся было к буфетной стойке, но, видимо, сообразив, что может излишней суетливостью привлечь к себе ненужное внимание, рыскнул глазами по столикам и направился в тот же затененный угол, где сидел и в прошлый раз.
Прикрывшись кружкой и потягивая пиво, Тукалин не спускал глаз с радиста, и когда тот сел на свободное место у соседнего столика, едва ли не за самой спиной Тукалина, он мысленно похвалил самого себя, что правильно выбрал позицию.
Поздоровавшись с мукачевскими мужиками, что сидели за его столиком, Драга поинтересовался, свежее ли нынче пиво, и, получив утвердительный ответ, кивком головы подозвал официантку. Она уже запомнила его как щедрого посетителя, который в отличие от местных прижимистых мужиков всегда давал на чай, и, вильнув аппетитными бедрами, заскользила между столиков и стульев в его сторону.
– Добрий динь. Што будем пить, што будем кушать? – приятным грудным голосом произнесла она.
– Пожалуй, как всегда, – буркнул Драга, и Тукалин впервые услышал его голос: вкрадчиво-негромкий и в то же время как бы извиняющийся за все прошлые грехи, настоящие и будущие. Словно милостыню на церковной паперти просил.
– Значит, пивко, мамалыгу и немного соленой рыбки? – уточнила Зося.
– Да, – улыбнулся он ей. – И еще… Позови, пожалуйста, моего дружка, покалякать бы надо.
Тукалин насторожился, весь превратившись в слух.
– Ага… «позовите», – скорбным голосом отозвалась Зося, – оттуда, куда он щас, несчастный, вознесся, уже не позовешь, да и не докличишься до него.
Она всхлипнула по-бабьи и запричитала заунывное:
– Ох же ты наше лышенко! Да как же его докличишься, если он, будь ему земля пухом…
Драга тупо молчал, как молчали и мужики, сидевшие за его столиком. Наконец-то до него стал доходить смысл причитаний, и он, видимо, еще не до конца поверив во всхлипы официантки, почти выдавил из себя:
– Он… он что… умер?
– Если бы помер, – всхлипнула Зоя. – А то ведь…
– Да чего ты кота за хвост тянешь! – подал голос сидевший за тем же столиком мужик. – Погиб наш Охрим, погиб. Его уже с неделю как машиной задавило.
– Ага, – подтвердила Зося. – Его как раз в тот самый день, когда вы у нас последний раз были, машиной-то и переехало.
Припоминая излишне суетливого, но исполнительного мужичка из подсобки, она горестно вздохнула и уже от себя лично добавила:
– Видать, поспешал куда-то очень. Бабы судачили, будто чуть ли не сам под колеса той машины сиганул.
– Ага, – подтвердил все тот же мужской голос, – так и было. Сильно спешил куда-то наш Охрим. Те люди, которые на том месте были, говорили, будто он на дорогу с улочки выскочил, а тут как раз и полуторка военная… Был человек, и нету теперь его.
Замолчал было, однако тут же добавил:
– Помянуть бы Охрима надо. Никому никогда плохого слова не сказал, не то чтобы обидеть кого.
– Вот и я о том же, – поддержал его товарищ, – помянуть бы надо по-человечески. Его же все здесь знали.
– Да… конечно… помянуть бы надо… – сглатывая окончания слов, засуетился Драга. И тут же, обращаясь к официантке: – Собери что-нибудь на стол, чтобы помянуть.
– Горилкой не побрезгуете? – уточнила Зося. – Для себя выгоняли.
– Неси, – упавшим голосом разрешил Драга. – И что-нибудь закусить.
Прошелестев юбкой, официантка мотанулась на кухню, оставив Драгу и мужиков за столиком в скорбном молчании. Радист пытался проанализировать создавшуюся ситуацию, а его соседи по столику ждали халявную выпивку, выдерживая при этом положенный этикет. Официантки все не было и не было, молчание затягивалось, и один из мужиков протянул философски:
– Вот так-то. Был Охрим, а теперь нету его вовсе.
– Ага, – поддержал его второй. – Был, и нету. А ведь иной раз и стаканчиком сливянки не гнушался.
Они ожидали, что товарищ Охрима поддержит их философскую беседу, однако Стефан Драга только поддакнул им угрюмым «Был и нету» и тут же перевел разговор на то, что волновало его, пожалуй, даже больше, чем гибель связника:
– Сам-то я из Ужгорода, сюда порой по делам наведываюсь. Слышал, будто у вас военные все леса прочесали. Говорят, будто несколько банд уничтожили. Что, неужто правда?
– Видать, и до вас молва докатилась, – не очень-то громко, опасаясь того, что его могут услышать лишние уши, подтвердил один из мужиков. – Что было, то было. Говорят, будто русские цепью шли и каждый куст автоматной очередью подстригали.
– Ага, – встрял в разговор его товарищ. – А если схроны какие находили, то гранатами их забрасывали.
– Короче, маленький сталинградский котел лесовикам устроили. Ни дыхнуть, ни выдохнуть лесовикам не дали. Даже щели крошечной не оставили.
– И что, – услышал Тукалин напряженный голос Драги, – много погибло?
– Ну-у, насчет советских – этого я не знаю, так что и трепаться зря не буду, а вот насчет тех, кто в схронах осел да селян ночами тревожил… Много, дюже много. Десятка два, пожалуй, будет, а то и все три наберется. Бабы по-разному шепчутся.
Неприятная для радиста информация подтверждалась, и Драга спросил влобовую:
– И что, кого-нибудь из крупных бандитов взяли или всё так, по мелочи?
– Не знаю, как насчет крупных бандитов, но я слыхал, будто опознали в одном из убитых какого-то венгра из местных. Говорят, будто еще до войны из своего села ушел, когда его отца расстреляли, а теперь вот вернулся с целым отрядом и…
И он замолчал, удивляясь людской глупости. На хрена, спрашивается, надо было возвращаться в родные места, где тебя знает в лицо каждая собака, и скрываться в схронах? Мстить решил?.. Советской власти?.. Так она, эта самая Советская власть, и не таким мстителям головенки откручивала. Вон, считай, почти до самого Берлина войска дошли, последних фашистов из Венгрии выбивают.