54 метра - Александр Попов 16 стр.


Машина подъезжает к полю и останавливается. Ветерок, обдувающий нас, исчез, и теперь я чувствую запах, который издает наш «камуфляж». Ха! Я понял! Нас так одели, чтобы картошка за своих принимала. Ну, или чтобы сама вылезала, корчась от вони и смеха, глядя на нас. А что? Тот парень со звучной фамилией Кулибин в углу автомобиля очень даже похож на картошку, только фамилия не та. Но пахнет точно так же. Старшины в кабинах сидят все в чистом, как надсмотрщики. Хотя, если вдуматься, они таковые и есть, сейчас выгонять из машин будут.

Четыре футбольных поля с бороздками для «археологического» копания в поисках «Петра творенья». И копаешься. На коленях – холодно. На корточках – ноги быстро затекают. Руки черные, как и лица. Из носа сопли вперемежку с черноземом капают. Потом усы гуще растут, проверено. Собрал мешок – закинул в машину. Еще один собрал – туда же. А солнце еще высоко. Пробовали есть картошку сырой? Не пробовали? Ну и не надо. Гадость еще та. Хрустящий крахмал с комьями земли, скрипящими на зубах. Есть так хочется, что аж в сон клонит. Почти не осталось сил на эту монотонную и скучную работу.

Картофелина взмывает в воздух. Летит по дуге к цели. Снижается и с хлопком приземляется кому-то на пятую оттопыренную точку. Сам за время полета присаживаешься, смотришь боковым зрением на поражение цели и тихонечко радуешься, как идиот. Через минуту и в тебя прилетит клубень, огреет по спине и разлетится на составляющие по полю. Веселье прекращается, когда сзади подлетает старшина и прикладывается «кнутом» (ремнем с железной бляхой) по телу. Поморщишься, сжимая зубы, и молчишь. Один раз, конечно, закидали картошкой старшин-уродов, так потом всю ночь кросс сдавали в противогазах. Больше не хотелось подобного, поэтому просто плевал им в еду при «заступлении на камбуз». Росла тихая ненависть, и притуплялись все ощущения. К обеду ты уже робот. Обед был вкусным, но маленьким. Пирожок и вода с молоком. Полчаса перерыв и потом снова за работу. Получив свою порцию, я отошел в самый конец поля, туда, где заканчивались «траншеи», и увидел овраг. В нем, глубоком «окопе», росли какие-то кусты, прикрывающие со стороны поля густыми листьями.

– Пихта! – подумал я.

– Да ладно? – подумала «пихта».

Здесь я прилег на землю и увидел над собой небо. Почему люди его обычно не замечают? Все время под ноги себе смотрят и не видят его, почему? Ведь оно такое красивое! Небо над «Аустерлицем» прижало меня к земле своей красотищей и заодно веки закрыло. Полчаса. Всего полчаса подремлю и встану…

Гул приближался ко мне и постепенно нарастал.

– Что за гул? Блин! Сколько же сейчас времени? – я открыл глаза и увидел низко летящий самолет, от которого и исходил шум. Небо становилось темнее со скоростью выключаемого монитора. Поднявшись из оврага, я обнаружил, что остался один. Только пустые полиэтеленновые мешки для сбора картошки, словно перекати-полеиз фильмов про ковбоев, шелестя, проносятся по земле, подскакивая и переворачиваясь. Жуть, в общем. (И мертвые с косами стоят, и тишина).

Первая мысль: Во БЛЯЯЯ!!!

Вторая мысль: Как добираться-то до казарм?

Третья мысль: Сколько сейчас времени? Небось уже записали как дезертира?

Четвертая мысль: Смотри мысль первую.

Добирался долго, хорошо хоть запомнил направление, откуда нас привезли. Больше всего порадовали глаза одиноких в это время суток на проселочных дорогах автомобилистов, когда я пытался «голосовать» на обочине. Я представляю, что они видели в свете своих фар. Из темноты на обочину выходит человек в грязных оборванных лохмотьях, на которых местами темные сырые подтеки сырой земли, похожие на впитавшуюся кровь. Весь по макушку в земле, с вытаращенными глазами и вытянутой рукой. Меня явно принимали за маньяка или, на крайний случай, за прокаженного сумасшедшего, который мнит себя в полнолуние земляным червем. Машины объезжали меня стороной, резко дергаясь в сторону, как при испуге. А я брел в своих тяжелых «говнодавах» в сторону казармы, и думал только о том, что все, наверное, с ног сбились, разыскивая меня по периметру. Оказалось, что об этом думал лишь я один. Поздно ночью я завалился в роту и начал раздеваться, стряхивая с себя комки земли. Никто не искал меня. Все, кроме дневальных, мирно спали в своих кроватях.

А я умылся холодной водой, размазывая по лицу чернозем и, ложась спать, еще раз подумал: «Во БЛЯЯЯ…».

Глава 19/2. Всякое бывает

– Сви-и-и-инн! Св-и-и-н! Свин! Твою мать! – это я ему кричу.

СВИН – это мой одноклассник. Попадая в военную систему, ты теряешь свое имя вместе с волосами. Волосы отрастают, а имя не появляется больше в этих стенах. Если тебя назвали по имени, будь осторожен – от тебя что-то хотят, возможно, отпечатки пальцев.

Твое имя коверкают, спрягают с фамилией, сокращают, переводят на другие языки. Или находят внешние сходства с представителями флоры, фауны или звезд телевидения. А СВИН сразу сказал коротко и ясно: мол, так и так, я – СВИН! И хрюкнул. Все засмеялись и стали его называть только так. Двухметровый, худой и с бегающими свинячьими глазками (крупным планом бегающие глазки), он был хулиганом и попирателем морали. В общем, он мне очень понравился в плане чувства юмора. С ним было здорово бесить командира. СТОП! (Крупным планом командир). Теперь подробнее о командире…

Однажды его привели и сказали: «Дети, это – ваш «Папа», капитан третьего ранга АГЕИЧ. Прошу любить и жаловать». Так вот, этот день я не запомнил, только мысль, что не родня он мне, пробежала в голове, споткнулась, упала и затихла.

Ростом метр девяносто, худой, как подросток, употребляющий амфетамин каждый день и скачущий под любые содрогания в атмосфере звуковыми волнами. С огромным, похожим на флюгер носом, из которого торчали амазонские дебри волос. Может, там и жил кто-нибудь. Например, маленькие-маленькие народы, которые вели бесконечную войну в его черепной коробке за право обладания сопливыми ресурсами (крупным планом: карлик, раздвигающий руками высокие заросли тростника, он оглядывается по сторонам и исчезает в густых растениях). Внешне он был похож на эволюционировавшее насекомое, скорее всего, на богомола с глазами. Даже не с глазами, а глазками (крупным планом: таракан с шевелящимися усиками, спрятанными под толщей хитинового покрова). Поначалу они ошибочно были восприняты как хитрые. Но это только поначалу. А в глаза они превращались каждый раз, когда он видел меня.

И в одежде у АГЕИЧА был свой неповторимый и индивидуальный вкус. Он даже военную форму умудрялся, хотя это кажется невозможным, сделать еще более непривлекательной. Кремовая рубашка на каждый день с серым от грязи воротником. Засаленные до блеска штаны и китель (пиджак) с погонами капитана третьего ранга. С одного постоянно вываливается звездочка, потому что держится на одном усике вместо положенных двух. А теперь, ВНИМАНИЕ, фуражка! Чудо асимметрии на его голове. Козырек на тридцать градусов смотрел вправо, кокарда на тридцать градусов влево. И все это относительно его носа. Двуглавый орел сильно выпирал вперед, видно, пытаясь улететь. То, что она была засаленной и грязной, не буду лишний раз упоминать. Галстук сам принимал решение, с кем быть сегодня солидарным. С кокардой? Или с козырьком?

Еще он очень любил чай. Безумно любил. Ночью, в тишине он заваривал большую банку чая и пил его максимально громко: «Усп-п-сп-пмням-мня-я-ям-мняммням-мням!» И крякал в конце этого длинного сигнала, причмокивая, как доктор Зольдберг: «Ак-х-х-хк-х-с-с-кха-а-ааа!» Поведение его было, мягко говоря, неадекватным. Поэтому существовало несколько легенд его появления в наших рядах.

Легенда первая, криминальная.

Наш настоящий командир ехал из города Владивостока две недели в поезде с посторонним сумасшедшим бомжем в одном купе. Уже сойти с ума можно, только от количества времени проведенного в дороге. И вот, в одну из ночей, под мерный шум колес бомж придушил его и выкинул в окно. Завладев документами и одеждой, он побрился и прибыл в Петербург. Где его и приняли служить, не проверяя документов (из-за нехватки кадров).

Легенда вторая, банальная (основана на реальном анекдоте).

Резвые сперматозоиды мчались по трубам матки к яйцеклетке, чтобы оплодотворить ее. За толпой белых головастиков, стараясь изо всех сил, ковылял хромой и убогий. Но он не поспевал за соперниками. И тогда он пошел на хитрость, единственную в своей жизни. Он закричал: «Эй, парни, вы не в ту сторону плывете! На развилке надо было свернуть налево, а мы помчались направо!» Сперматозоиды остановились в нерешительности и задумались. Один из толпы крикнул: «Я первый!» – и помчался назад. Остальные, не желая отдавать первенство выскочке, помчались за ним. А хромой и убогий, приговаривая: «Хотите сильного и здорового ребенка? Щас! Что получится – то получится!» – не торопясь, добрался до пункта назначения. «Через пять месяцев день рожденья, – кряхтел он, впиваясь в яйцеклетку, – жаль, мамаша не знает…»

Через семнадцать лет во врачебном кабинете: «Простите, но ваш ребенок не способен учиться в институте, – и чтобы утешить мамашу, доктор продолжает, – ему лучше попробовать себя в военном деле». В мыслях врача: крупным планом взрыв и дымящиеся сапоги. КОНЕЦ. В кадр попадает худой подросток, пытающийся сфокусировать солнечные лучи у себя на руке. Когда получается, то от руки идет дым и пахнет палеными волосами. Парень с флюгерообразным носом морщится и отдергивает руку. Через секунду все повторяется. Врач на заднем плане громко вздыхает.

Легенда третья, фантастическая.

Инопланетяне внедрились в ряды военных, надев на своего шпиона человеческую кожу, как в фильме «Люди в черном». Зловеще, правда? Представляю, как ночью он снимал с себя кожу, закрывающую лицо, и шевелил щупальцами, моча их в сладком чае, причмокивая. Фу, мерзко!

Вот, примерно, и все легенды.

Голос его был очень тихим и, еле вываливаясь из непропорционально большой головы во время командования, переходил на писклявый фальцет. Когда ОН пытался кричать, то голос становился похожим на возгласы резиновой уточки, которую запускают в ванну детям. Поэтому «Равняйсь!» и «Смирно!» вызывали дикий хохот всего батальона, не только нашей роты. Звали его не помню как, но откликался он почему-то на «ЭЙ, Игорек!» А мы его как только не называли. Самое безобидное прозвище было Игорек-чаек (от слова чай)! И пришедшее вместе с выпускниками НВМУ, но твердо закрепившееся на практике ЛЕТУН.

В общем, он был «фантастически одаренным». Даже финансовая жилка в нем имелась. А вот и история, которая это вам докажет.

Наше новое для меня пособие-стипендия на военной учебе составляло 120 рублей. Еще одна интересная сумма, на которую военнослужащий должен подстричься, купить носовой платок, расческу, иголки, нитки, сигареты, мыло. Хотя сигареты и мыло выдавались. Но, пролежав на складах более чем четверть века, «ПРИМА» по крепости и вкусовым качествам напоминала лавровый лист. А мыло, имевшее звучное название «СЛОНЕНОК», отражающее ранимые души военных, отказывалось мылиться под холодной водой, которая только, как уже стало традицией, и шла из наших отечественных атрибутов сантехники. Стрижка в парикмахерской стоила от 60 до 100 рублей. Все зависело от выбора прически. Если ты простой брутальный парень, то налысо – 60 рублей. Если хочешь единственную модную стрижку во всей армии под названием «ЛОБОК» (это когда из головы на лоб пробивается чубчик, похожий на сорняк, а вокруг все так же лысо-коротко) – 100 рублей.

Поэтому эта смехотворная сумма использовалась в основном на стрижку. Но! У гения финансовых операций на это было свое мнение.

Собрав с роты (125 человек) по 120 рублей, он честно приобрел на всю сумму… туалетную бумагу. Учитывая, что рулон, носящий название «54 МЕТРА», стоил 5 рублей, это много, очень много. Кому и вправду интересно точное количество, может взять в руки калькулятор. Вы, наверное, засомневались в правдивости этих фактов, но я уверяю, что мы и сами смеялись, не останавливаясь, 24 часа в сутки 7 дней в неделю 365 дней в году. Иначе бы сошли с ума.

Его канцелярия оказалась забита купленным до самого верха, и в ней стало невыносимо тесно. Но он еще умудрялся находить место для складирования журналов эротического содержания. Не знаю почему, но он вдруг решил, что ОНИ под запретом и разлагают стройные ряды сексуально-активных военных. То есть служить можно, а на девушек смотреть нельзя.

– БРОМ? – спросите вы. А что бром? Скорее всего (спрашивать неудобно) он действует не на всех. Мне так лично кажется, что молодой организм, жаждущий эротических приключений, ничто не остановит.

Так вот, наш командир неожиданно подходил со спины и, как коршун, резким выпадом, с кряканьем выхватывал костлявыми руками журнал у витающего в эротических фантазиях паренька. И хихикал очень зло и тонко: «ХИ-ХИ!»Сопротивление оказывать нельзя – нарушение устава, да никто и не успевал.

Как-то раз «коршун» опустился с неба и на мой журнал. Две «стихии» сцепились не на жизнь, а насмерть. Своего я отдавать не собирался, но он, похоже, уже считал, что журнал принадлежит ему, и усердствовал не меньше моего. Одна часть журнала была крепко схвачена его цепкими потными ручонками. А вторая часть была в надежных руках вашего покорного слуги, не ослабляющего внимания за своими вещами. Такого поворота событий ОНО не ожидало. Но, закусив губу гниленькими крысиными зубками, пыхтя и краснея, тянуло в свою сторону полиграфическое издание «Для детей от 18 лет». Я, в свою очередь, тянул на себя. Вот так кино! Камера! Мотор! Крупным планом мои глаза, затем его. Мое готовое разразиться хохотом каменное лицо, затем его раздувающиеся ноздри с черными колосками-щупальцами, которые отвратительно завораживают.

– Отпусти! – пискнул он.

– Нет! – прыснул я.

Весь взвод, сидевший в это время за партами, молча наблюдал за процессом, водя головами из стороны в сторону, как на просмотре теннисного матча с боковой трибуны. Волна сдавленного смеха начинала нарастать. Я почувствовал себя снова в детском саду, где делил игрушку с «врагом детства» Вовкой, и мне снова четыре года. Я засмеялся, не пытаясь более сдерживаться. Эта мышиная возня (по-другому не назовешь) забавляла меня. Зато инопланетное существо, принявшее облик человека, всерьез пыхтело, подергивая сухожилиями и стуча по полу ножками.

ВНИМАНИЕ! Запрещенный прием! Перестав смотреть в его глазки, я немного присел и устремил свой взгляд на «Аншенвальский дремучий лес» в его носу. Спустя десять секунд он перестал подергивать журнал и попытался зрачками проследить траекторию моего взгляда, скашивая глаза. Спроецировать взгляд не удалось из-за длинного носа, и оно пропищало: «Чо?» А я в ответ сострил, не отрываясь от «зачарованного леса» и не выпуская из рук журнала: «Я знаю одного хорошего парикмахера…»

Класс взорвался хохотом, а АГЕИЧ, скривив губки в обиде, принялся с удвоенной силой бороться за обладание антиобщественной литературой. Но поскольку она являлась для меня единственной утехой в личной жизни, протекающей где-то в лесу, то позволить завладеть ею я не мог. Класс вовсю ржал и скандировал мое второе имя: «ПОПСА! ПОПСА! ПОПСА!»

И все было бы, наверное, по-другому, если бы кто-то в шутку не крикнул: «ИгорЕК, ЖГИ!» ИгорЕК собрал остатки своих сил и дернул эротику на себя. С треском двухмерный бюст Памелы Андерсен отделился от тела, оставив в моих руках филейную часть, и по инерции влепился в сосредоточенное лицо командира. Половины журнала оказалось достаточно для придания приличного ускорения, и ОНО улетело в открытую дверь, кувыркнувшись через голову.

Мои юношеские ассоциации сошлись на том, что этот момент более всего похож на финальную часть известного фильма «Чужие-2». Тот, в котором главная героиня выкидывает страшную галактическую «ЗЮКУ» в открытый космос…

Глава 20. Мистическая

Можете, конечно, не верить, но в моей жизни происходили странные, жуткие и необъяснимые события, каждое из которых оставило отпечаток в моей душе. Предупреждая ваш сарказм, хочу сказать, что до этих случаев я был ярым атеистом. Но некоторые необъяснимые судьбоносные обстоятельства изменили мою точку зрения относительно религии. Об одном из таких событий я и хочу рассказать…

Назад Дальше