Еще наш дуэт занимался постановочными пантомимами, под играющие по радио музыкальные произведения. Самая удачная из них исполнялась под ремикс «Профессионала» Энио Морриконе, саундтрека из одноименного фильма с Бельмондо в главной роли. Мим-сценка исполнялась в любом месте, и жестами рассказывала о гибели главного героя от снайперской пули возле вертолета с включенными лопастями. Финал и сюжет клипа менялся как нам хотелось и когда хотелось, в зависимости от нашего видения вариантов происходящего. Сценку сложно передать на словах, но она всегда нам и окружающим очень нравилась и приводила в состояние хорошего настроения. Смешно до одури.
Внешность Кораллова описать словами трудно. Больше всего мне запомнились его глубоко посаженные, расположенные близко к переносице маленькие бегающие глазки, которые он постоянно жмурил, заставляя их исчезать в кожаных складках лица. Огромный, пористый, как губка, нос-картошка с прыщами и выпяченная полная нижняя губа. Его «коньками» были шепелявость и обаятельность. Поэтому даже летевшие от его рта брызги приобретали позитивный настрой, пока летели в лицо собеседнику.
– Хватит давить прыщи. Пойдем в роту, скоро построение, спать ляжем, а можем и раньше спать лечь, – говорю я, не в силах больше ждать, пока он вычистит лунные кратеры картошки и вконец испачкает зеркало.
– Да подожди ты, мой неуемный Попс. Одну секунду, мой неродной и ни капли не похожий на меня брат-близнец. Смею вас ошеломить, но в моем мозгу родилась прелюбопытнейшая идея, – он всегда, когда напьется, начинает говорить дворянским, как ему кажется, языком.
– Темыч, – перебиваю его, посмеиваясь, – не паясничай, а то заражусь от тебя сей сложный слог из уст своих я гневно изрыгать.
– О, как! – поднялись на лоб густые брови и многозначительно выкатились глазки Кораллова, – лучше и я бы не сказал.
Неожиданно, громко хохоча и поддерживая своими нетрезвыми телами стенки и перила лестницы, к нам спустились три относительно красивые и молодые подвыпившие девушки. Почему относительно? Наверное, из-за «телепортатора» в моем организме некоторые детали, касающиеся окружающего мира, искажались, и точно определить возраст и разряд ухоженности не представлялось возможным.
Они смотрят на нас. Мы смотрим на них. Мы в рабочих платьях, выцветших от стирок и глажки. На наших военных затылках пилотки. Изображаем павлинью осанку и гордо молчим. Они, завидев нас, хихикают в ладошки, демонстрируя ноготки, покрашенные в ядовитые цвета, делают вид, что смущены. Брачные ужимки с оценивающими взглядами продолжаются недолго. За это время все пьяные участники смогли сохранить лицо, не упав с лестницы (девушки) и не рыгнув газированным «телепортатором» (мы), который постоянно подкатывал к носоглотке волной сжатых газов. Едва они поравнялись с нами, мы, не сговариваясь, пустились отпускать ГРАЦЫОЗНЫЭ реверансы и поклоны, сопровождая их дворянским кряхтением БОЯРСКОГО: ТЫСЬАЧА ЧИРТЕЙ! КАНАЛЬЯ! КЛЯНУСЬ СЕДЛОМ МОЕЙ ХРОМОЙ ЛОШАДИ! СПОРИМ ЗЕНИТ ПОБЕДИТ!
– Не сочтите за дерзость, милые дамы, наше к вам обращение, – начал я, отпуская еще один поклон из третьей косолапой позиции, плавно переходящий во взмах широкополой невидимой шляпы с пером у самого пола. Артем также кланяется, время от времени что-то подбирая на полу и рассматривая.
– Не из любопытства, а из лучших побуждений и зова сердца интересуемся, откуда вы, прекрасные создания? Что привело в наш выцветший от отсутствия женской ласки пустырь, пронизанный холодными ветрами?
Говорить подобное в пьяном виде и с серьезным лицом достаточно трудно.
– И какие ваши имена? – добавляет Артем.
Девчонки настороженно смотрят на нас и быстро трезвеют от двух таких, бомжеватого вида, интеллигентов.
– Мы это… СИЧАС… прийдем… Ща… в туалет… тьфу… уборную… сходим, – и ушли. Как только они скрылись, я говорю, положив руку на плечо Артема:
– Прошу заметить, мне по нраву та, в розовой кофточке. Я думаю, что наша симпатия обоюдна, ведь она смотрела на меня тоже.
– А, по-моему, она смотрела в стенку, а второй ее стеклянный вставной глаз сбился и таращился на потолок, – говорит напарник и прерывается, запустив в ноздрю указательный палец. Он извлекает на СВЕТ БОЖИЙ козявку, подносит ближе к лицу, придирчиво рассматривает, как произведение искусства, и пытается щелчком стряхнуть ее с пальца, но та прилипает к другому вновь и вновь. Зарядка для пальцев заканчивается, когда он проводит пятерней по стене и комментирует:
– Вот, что я называю РАЗМАЗАТЬ ПО СТЕНКЕ. Мне-то тоже сиськи в розовой кофтенке приглянулись. Да и попа тоже ничего. Так что ХУЙ вам, сударь, а не красную кофточку.
Мы смеемся.
– Ты видел, какие у них глаза круглые стали? Как блюдца, – прыскаю я.
– Ага, у моего кота, когда какает, такие же зенки. Сидит и тужится, вдаль смотрит, о проблемах мироздания думает.
– Тихо, кажись, идут.
Вытираем слезы от смеха и делаем серьезные лица «а-ля СУПЕРСАМЦЫ». В голове почему-то образ кота Куренного. Мне кажется, мы выглядим так же, как он: молчаливо, задумчиво, подтянуто, натужно.
– Давайте знакомиться, мальчики. Только вы больше нас так не пугайте шекспировским хореем и ямбом. ОК? – говорит Розовая кофточка.
Вспоминается шовинистский анекдот: «Знаете, зачем женщинам грудь? Чтобы было на что смотреть, когда с ней разговариваешь».
Тема и я смотрим на грудь и киваем, мол, да, ОК.
– Лена!
– Катя!
– Оля!
Каждая по очереди называет свое имя.
– Э-э-э-м-м, – мычим мы, и в ответ протягиваем навстречу потные ладошки.
– Арт-Тема!
– Саша! Точнее, Александр.
– Артемий – не звучит как-то.
– Да-да-да, – подтверждаю опасения друга гнусавым голосом первых переводчиков зарубежных фильмов.
– Хорошо, что вас не зовут ФРОСЯ, ПАКЛЯ и ТРАКТОРИНА, – говорю под конец знакомства я.
– ??? (пауза), – девочки переглядываются.
– Иначе мы бы рассмеялись, – закончил мою мысль Артем. И теперь все начали смеяться.
Оказалось, что они школьные учителя, и сегодня у них праздник. Девчонки ожидали, что праздник, проходящий на территории училища, будет в изобилии украшен особями мужского пола в форме. Но облом! Кроме нескольких пьяненьких учителей труда и физкультуры, остальные девяносто процентов празднующих были девушками разных возрастов. Начальник нашего училища (не помню его фамилию) из лучших побуждений никого из нашего числа на праздник не позвал.
– Но еще не все потеряно, – продолжает Оля и тянет меня за руку вверх по лестнице. Кораллова под руки тоже тянут в этом же направлении остальные две девушки. Да он не особо и сопротивляется.
– А ничего, что мы в тряпье? – спрашиваю я, одновременно поворачивая голову назад, в сторону Артема и показываю фиолетовый язык, что значит: «Розовая кофточка со мной, понял?».
Артем глазами тикает по сторонам и оголяет оранжевый язык, показывая: «А у меня зато две, вот». И скашивает глаза, намекая на выдуманный нами стеклянный глаз. Под конец жестикуляции показывает еле заметный ФАК.
– Мальчики, какие же вы дураки. Нет нам никакой разницы, во что вы одеты, – ускоряя шаг, говорит Ольга. – Вы сейчас увидите, как вам будут рады. У нас же, из-за специфики профессии, мало вариантов часто видеть мужчин в их реальной среде обитания.
– У нас тоже, – к чему-то говорит Кораллов.
Я смеюсь и дополняю:
– Тоже не видим мужчин.
Но она, наверное, не услышала из-за грохота приближающейся музыки.
С этими словами мы вваливаемся в темноту клубного помещения, в котором несколько сотен изголодавшихся по мужскому вниманию женщин и девушек с хищным блеском в помутневших от выпитого спиртного глазах. Попадаем сразу же в самую середину темной танцплощадки, куда даже не отсвечивают блики «совдэповской» светомузыки от обилия плотного кольца девушек вокруг нас. Начинаются пляски под «Дискотеку Аварию» и «Х.Х.Х. и Р.Р.Р.»
– Ну, Темыч, не посрамим честь, если она есть. Нам вдвоем придется защищать легенды о повышенном либидо военных!
– Не посрамим! – и уже уткнулся кому-то промеж грудей и завихлял задом с должным обаянием мачо-мутанта. Моя попа тоже крутит восьмерки возле рук и глаз еле трезвых и визжащих от восторга девчонок и женщин. Появлявшиеся из темноты руки подносили к нашим губам стопки и бокалы алкогольных напитков разноградусной масти. Музыкальные композиции менялись одна за другой и наши опасения о возможном наказании за вторжение на эту «ПАТИ» таяли вместе с нашей одеждой и скромностью. Зато возрастало количество выпитого. И количество следов губной помады с «засосами» на наших телах.
Мы гвозди этой вечеринки.
Мы супер-звезды.
Мы популярны.
Мы пьяны и веселы.
За один медленный танец мы умудрялись сменить до десяти партнерш, с каждой зажигая не хуже Патрика Суэйзи в «Грязных танцах». Эротика лилась из нас, как майский ливень, обычно идущий в День города, когда уже пора разгонять празднующих по домам. Не знаю, что нас опьянило больше: выпивка или количество женского внимания. Но апогей вечеринки наступил, когда я под светом кем-то включенных прожекторов в одних черных трусах танцевал на столе эротик-дэнс. Пускаю волну, изгибаюсь и двигаю бедрами, распаляя воображение визжащих зрительниц. На стол меня водрузили они же. Темыч сослался на пьяную боязнь высоты и зажигал у подножья, пока еще в штанах, но с заплетающимися ногами и языком.
Пытаюсь сделать очередное ПА и спотыкаюсь о голову какого-то спящего пьяного трудовика, уткнувшегося лбом в стол. Этого хватило, чтобы потерять ориентир в пространстве. Ослепленное и освещенное прожектором мое тело, не в силах совладать с атмосферным давлением, рухнуло на стол. Звон тарелок и подпрыгнувшие в воздух столовые приборы, как восклицательный знак в моем танцевальном соло. Раздались оглушительные аплодисменты и крики «БРАВО!»
«Блин, что-то совсем нехорошо», – подумалось мне, когда чья-то женская рука сунула в рот сигарету, и я затянулся, языком сместив ее на уголок губ. Вот так, лежа на столе, в трусах, мокрый, пьяный и довольный, весь в засосах и помаде, с тлеющей сигаретой во рту и в окружении десятка поклонниц, я увидел ЕГО. ОН, оказывается, все это время сидел здесь и смотрел на нас. ОН улыбался и хлопал себе в ладоши. Мне ОН видится вверх тормашками, ведь у меня, лежачего запрокинута голова. ОН – это контр-адмирал, фамилию которого я не помню, начальник моего нового училища, царь здешних мест. Но похоже, он не так уж и зол от нашего присутствия. По-моему, даже гордится, судя по выражению лица. Мол, вот как настоящие моряки отдыхают! Знай наших! Стольких девок вокруг себя хороводами водить, ай молодцы!
Далее дежурный по училищу вместе с дюжиной курсантов помогает нам попрощаться со всеми девушками и провожает-относит нас в роту вместе с остатками найденной нашей одежды.
Вот так вот было весело. А потом, когда нас с Темой спрашивали о том, как там было, мы в ответ пожимали плечами и говорили: «Не помним, пьяные были». А сами балдели от воспоминаний о непередаваемых впечатлениях десанта, высадившегося на острове амазонок-учительниц…
Давясь от смеха, глядя на нас и прислонив ладошку к срезу фуражки, начальник факультета пытается что-то произнести:
– За… (задумался) за… (опять задумался) за… (хихикает) за исполнение ГРЯЗНЫХ ТАНЦЕВ в клубе училища во время проведения там торжества Дня учителя объявляю вам два наряда на службу.
Вся рота и весь факультет гогочут во все горло. Такого еще не было, такой формулировки. Поначалу я и Артем старались сделать серьезно-грустные лица (мы ведь наказаны), но все же не сдерживаемся и начинаем смеяться вместе со всеми. И стены дрожали от нашего общего смеха.
Глава 30. Еще немного мистического
Есть такое кино «Республика ШкиД». В нем показывают жизнь детей-сирот в приюте. По сюжету они убегают из него и пытаются попасть в Крым, потому что там тепло и яблоки. Так вот, для тех, кто не знает, здание этого приюта существует и поныне в нашем мире. Здание располагается у метро «Балтийская», напротив небольшого памятника Лермонтову. Сейчас в его стенах располагается учебный корпус Военно-морского института им. Петра Великого, по старому ВМУПП им.Ленинского комсомола. На втором этаже здания висят черно-белые фотопортреты адмиралов. Для меня это было очень жуткое место, хоть и проходил мимо него каждый день в столовую. Сильная энергетика непонятной природы исходила сильней всего от фотопортрета одноглазого адмирала со шрамом на лице, в белом кителе с орденами. На стене под изображениями виднелись плохо замазанные пулевые отверстия.
В этом училище я находился относительно недавно, только перевелся из другого, и ничего про это место не знал. Но однажды, стоя с еще семью курящими курсантами возле лестницы, ведущей на камбуз этажом выше, я спросил у Башкирова:
– Там, на втором этаже, дырки от пуль в стене… Кто-то охотился с «Калашниковым» за мышами?
Башкиров был добрым парнем, с огромным, как мне тогда казалось, багажом знаний, касающихся философских и вечных вопросов. Поэтому я часто любил с ним рассуждать о религии и существовании параллельных миров. Его тоже считают странным. Он, с серьезным лицом, придвинулся ко мне ближе и заговорил:
– Ты, конечно же, можешь не верить, твое дело. Я, например, верю, потому что что-то чувствую здесь. Не могу объяснить это, но что-то чувствую.
(Дальше продолжу рассказ от первого лица, чтобы было легче уйти от грамматических ошибок).
Говорят, около трех лет назад на втором этаже в этом здании, как и сейчас, стояла вахта, охраняющая запертый до утра учебный корпус от возможных грабителей или воров. Разница в том, что в то время на эту вахту выдавали автомат. И вот, в одну ночь дежурный курсант сидел за столом и читал газету. Было давно уже за полночь, и беспокоиться было не о чем, как и нечем заняться. Закинув ноги на стол, он уткнул в колени угол печатного издания и, пробегая по его строчкам глазами, ел семечки – русский попкорн, сплевывая шелуху в целлофановый пакет.Отодвинув в очередной раз газету в сторону, чтобы стряхнуть с одежды шелуху, дежурный увидел боковым зрением стоящую в нескольких шагах от него девочку. Не успев среагировать, он уткнулся опять в газету и только потом начал покрываться холодной испариной от осознания увиденного. Курсант резко, с хлопком, как бы желая напугать кого-то, положил печатную продукцию на стол и чуть не упал со стула, рывком снимая со стола ноги. На расстоянии вытянутой руки перед ним стояла девочка с длинными волосами, заплетенными в косички, одетая в какие-то лохмотья.
– Теперь ты водишь! – сказала девочка и, засмеявшись, убежала куда-то сквозь стену.
Дежурный схватил автомат и в состоянии легкого шока, подошел к двери, ведущей в том направлении. Осмотрел печать: цела. За стеной вновь раздался звонкий заливистый детский смех, и дежурный ногой выбил дверь.
Бах! – эхом разнеслось по этажу, и тишина вновь заняла главенствующую позицию, когда парень зашел внутрь. Биение сердца гулко отдавалось в его ушах, заставляя крепче сжимать автомат. Никого не обнаружив, он закрыл перед собой дверь и повернулся на сто восемьдесят градусов, уже готовясь пойти и доложить все дежурному по училищу. Но на пути перед его взором, облокотясь о бетонный арочный проход, стоял худой подросток лет тринадцати, в кепке, и с хрустом ел яблоко. Хрум. Хрум. Чавк. Чавк. Чавк.
– Дяденька, вы мою сестренку не видели? А то она у меня такая озорница, вечно куда-нибудь убегает.
Дежурный побледнел и вскинул автомат:
– Кто такой?! Почему здесь?! Стоять, стрелять буду!!!
– Ха! Ха! Ха! – держась за живот, засмеялся мальчик и растворился в воздухе.
Вахтенный до побелевших костяшек сжал в руках автомат и нажал на спусковой крючок. Пули с соответствующими громкими хлопками устремились в то место, где секунду назад стоял чавкающий подросток, и врезались в стену. Магазин быстро опустел, и в тишине, нависшей в запахе пороховой гари и учащенного дыхания парня, стал слышен еще один звук. Звук тяжелых шагов и чего-то звякающего приближался к нему со спины. Боясь повернуться, дежурный все же сделал это и увидел перед собой того самого адмирала с фотопортрета. Тот смотрел на дежурного единственным глазом и, прихрамывая, двигался к нему. С каждым шагом ордена и медали на его белом кителе брякали друг о друга, и звон разносился по этажу. Страх на некоторое время парализовал парня. Казалось, что замер не только он, но и его легкие и сердце. Он не дышал, глядя на приближающегося одноглазого адмирала с недоброй улыбкой на лице.