Так кто же ныне, является оценивающим субъектом? Кто, или что в нашем существе, берёт на себя всю полноту ответственности, а значит и власти, как законодательной, так и исполнительной? В случае с человеком, это должно быть непременно «рациональный разум». (Так уж сложилось). И вот что интересно, так как сама иерархия в своей аподиктической юрисдикции, есть плод его, неминуемо предвзятого осмысления, то эта иерархия, – в сути своей, односторонняя, и по большому счёту, надуманная. «Рациональный разум» узурпировал власть, и причислил себе всю полноту истинности всяких оценок. Это с его точки зрения, вершина иерархии «тонкого мира» принадлежит «рациональному». Но с точки зрения «инстинкта», с его утончённой стагнацией и глубинной интуицией, иерархия имеет иное строение, она – формально иная. В этой иерархической лестнице, вершину занимает «идеальное». Но сами отношения, на этой лестнице, оценивает именно «рациональный разум», в силу его доминанты, и мы не можем быть объективны, мы судим обо всём, с точки зрения его оценок, оценок его обзора видимости.
Но часто случается перевес сил, и мы замечаем в себе перемену. Когда главенствование в оценках собственного мировоззрения, переходит на другое поле. Идеальное восходит на трон нашей осознанности, переводя всё рациональное на низшую ступень. (Так рождается искусство). Ведь, в конце концов, наша осознанность в своих доминантах, исходит из того, на чьей стороне по – преимуществу, находится «маятник нашего осмысления» в данный момент. И наша «тонкая иерархия», зависит от того, в каком лагере осознанности в определённое время, находиться наш мечущийся между «рациональным» и «идеальным», разум. Это мы, выстраиваем эту лестницу, и делаем это так, как нам диктует доминанта нашего разумения. Самой же иерархической лестницы, как формы отношения субстанций, в природе – не существует. Ведь сама природа смотрит, на всё это, совершенно иначе.
Вообще, такие понятия как, высшее, и низшее, конечно очень близки нам, привыкшим оперировать категориями иерархических отношений. Разума, смотрящего на вещи в мире, и создающего образ некоей «пирамиды», некоего застывшего в пространстве, всеобъемлющего становления. Где высшее, должно быть непременно главнее и важнее низшего. Где всё вокруг должно быть уподоблено нашей внутренней организации, и петь в унисон нашей внутренней иерархичности, с царём в голове. Но если попытаться абстрагироваться от собственных догм относительно мира, (хотя это не просто, ведь как я уже говорил, как бы мы не пытались уйти от себя, мы всегда приходим опять к самому себе). Попытаться окунуться в некое противоречие, (противоречие не ради противоречия, но ради истины), то в мире разрушаться всякие пирамиды. Попытки взглянуть на мир глазами «стороннего наблюдателя», дают иногда ошеломляющие результаты. В разуме, начинают расти новые «ганглии», и мир разрывает изнутри «сшитое пальто», оголяя свои латентные члены.
Так вот, если всё же попытаться абстрагироваться в своём воззрении от привычного взгляда, то в мире исчезнет всякая иерархия. И останется только «грубая» и «тонкая» материи. А точнее «грубое» и «тонкое» состояние одной и той же материи. Где одно, ничем не хуже и не лучше другого. Где всё равнозначно, и не знает доминанты в своём сокровенном. Где у каждого состояния материи, свои преимущества и свои недостатки.
В метафорическом смысле, всякие отношения в мире, можно отнести либо к камню, либо к воде, либо к огню. Эти три стихии, несут в себе все отношения в нашей действительности. И в своём синтезе, порождают всякую иерархию в существующем. Что, для камня – вода? Но вода камень точит. Что для воды – огонь? Но вода кипит и испаряться. Что для огня, – вода и камень? Но он пасует перед ними. Между этими стихиями, как и за ними, огромное количество градаций, бесчисленное множество форм материи, где-то относительно тоньше, где-то относительно грубее. В этом синтезе, как метафоре существующего, – всё живое и неживое.
Условные отношения между стихиями, образующими всё сущее нашего мира, можно нарисовать в простой картине физического отношения предметов. Так камень – более инертен, более стабилен, а значит, менее уязвим и долговечен в своей форме. Вода же, более подвижна, более нестабильна, и свободна в своих возможных динамических трансформациях. Огонь, – самая агрессивная, из доступных нашему чувству, стихий. Она меняет свои формы с такой скоростью, её движение так произвольны, и в тоже время, осознанны, что это даже вызывает ощущение произвольной мыслящей субстанциональности. (Что вполне закономерно). У каждого из них, свои преимущества, каждый существует в своём мире. Тонкая, агрессивная материя (энергия), впитывается грубой материей, стабильной и основательной. Грубая, под воздействием тонкой и агрессивной, трансформируется в более тонкую. А в «синтезе противоречащих стихий», создаётся нечто метафизическое, некое синтетическое объединение, – «альянс тонкого и агрессивного, с грубым и инертным». – Нечто живое. Производя тем самым, на свет всевозможные системы, – целокупные синтетические упорядоченные конструкции, способные форматироваться в соответствии с окружающей средой в бесконечно возможные формы бытия, и образующие тем самым, всю нашу живую биодействительность.
И как тонкая материя может утончаться до бесконечности, принимая формы, не доступные нашему осмыслению, так и грубая материя, на пути своего огрубения уходит в перспективу, за границы нашей восприимчивости. К примеру, грубость эта, может воплощаться в такую почти мистическую, гипотетическую субстанцию, как «Чёрная дыра». Где «огрубение материи» таково, что внутренняя иерархия, теряет всякий смысл.
Мы, люди, как «материальные синтетические субстанции определённой структурности», не являемся вершиной мира. Мы лишь «относительная субстанция», – субстанция данной тонкости, и данной грубости». Мы – синтез определённого «грубого», и определённого «тонкого», в отношении нашей действительности. В нас имеет своё место, как всё грубое от мира, так и всё тонкое того же мира.
Произвольность нашего мышления, наша метафизическая произвольность, а также гибкость и долговечность, определяется именно «тонкостью» и «грубостью» материи нашей субстанциональности, и их сочетанию в собственных соотношениях. А наше преимущество, перед более грубой формой, только в нашей гибкости и агрессивности, в самом широком смысле слова. Недостаток же, в нашей уязвимости перед натиском из вне, наиболее грубой силы, в те моменты, когда мы волей-неволей попадаем на её поле ответственности.
Я ещё допускаю существование некоей пирамидальности мира от тонкого к грубому, или наоборот. Но никак не иерархичности. Повторяю, выстроенная иерархия, это побочный продукт нашего «линейного осмысления». Мы видим в мире то, что хотим видеть, подгоняя его под себя, под собственную «линейность», «трёх мерность», и соответствующую иерархичность. Мы делаем мир вокруг себя, удобным насколько, насколько он нам это позволяет. Мы выстраиваем в нём последовательность, причастность, и относительность. Мы смотрим на мир сверху вниз, и он предстаёт нашему взору таким, какова перспектива нашего воззрения, в силу нашего местоположения на полях собственной осознанности. Но взгляните на мир с другого угла зрения, и вся его пирамидальность перевернется.
«Вы хотите полной ясности? Тогда ищите «грубое и простое» … Ибо «тонкое и сложное» никогда не бывает достаточно ясным» …
Но вот вам, противоречие. Без пирамидальности и иерархичности, нет и быть не может существующего, как такового. Всё существующее в действительности, как и сама действительность, строго иерархичны и пирамидальны. Эти понятия неотделимы друг от друга, как неодолимы понятия материи и формы. В мире существует иерархия потому, что мир не существует без неё. Они одно целое. И только наш пытливый ум, всё стремиться разделить и обозначить, как и слить и размешать. Он словно дитя, играющее в песочнице.
Откуда же берётся эта иерархичность, так не присущая собственно, миру в себе? И где, на самом деле, находится человек в этой пирамиде? Риторические вопросы. Как я говорил в начале, как только открывается глаз, и происходят первые удары молоточков в среднем ухе, мир начинает выстраиваться в пирамидально-последовательную структуру, которая требует иерархичности, как требует всякая звуковая гамма, – гармонии. Почему мир таков? Потому, что мы таковы в своих внутренностях. Наша внутренняя устроенность, накладывает на весь внешний мир, свою печать. Мир существует в рамках нашей парадигмы осмысления, и в другой, существовать не может. Поэтому говорить; где-то там нет иерархии, всё равно, что говорить; где-то там нет мира.
Противопоставленные миры.
И так. Трансцендентальная причина существования «живого» и «неживого», лежит в самой возможности нашего осмысления. МЫ, своим строго зависимым от собственной природы, разумом, создаём всю последовательность, и всю категоричность алгоритмов, относительно «живого» и «не живого», на основании формы его мышления и созерцания. И всевозможные границы чертим, на основании той же формы. Ведь для нашего рассудка, без очерченных границ, нет ни целого, ни целокупного. А значит, нет ничего объектативного.
При всей кажущейся собственной наполненности, и нашего осмысления этой наполненности понятий «живого» и «не живого», наше определение и осмысление этих столпов-понятий, как существующих непримиримых объективно антиподов, имеют один корень с определениями столпов-понятий «добра» и «зла». Этот корень растёт из нашего биполярного разума. Из тех глубин нашего подсознания, где зарождается материальное, как нечто противостоящее в себе, нечто разноплановое и противопоставленное. Материя нашего разума, ничем не отличается от материи вообще. Материи, которая в сути своей, есть противостояние стихий, условно обозначенных мной, как сил гравитации и антигравитации. Баланс которых, с нарушением в сторону антигравитации, определяет наличие объектарности, то есть самой материальности, как таковой. И наш биполярный разум, для которого общая картина мира, всегда и во всём делилась, и будет делиться на две части, отражаясь в нашем разуме, как в склеенных обратными сторонами зеркалах, черпает такую динамическую конструкцию мира, именно из своей изначальной архаической природы.
И всякая философская доктрина, как «существо метафизической системности», живущее в мире трансцендентального опыта познания, и есть, по сути, это двойственное отражение. Отражение, хотя и у каждого под разными углами, но всё же, всегда в раздвоенности, порождающей и укрепляющий повсеместный дуализм мироздания. И каждая личность, рождаясь и развиваясь, порождает новое «зеркало», свой новый мир, не похожий на иные, в силу разности и непохожести «зеркального искривления». Прямых зеркал – не бывает. И каждый новый мир, есть новая доктрина, сама в себе истинная. Ведь, как не существует общего мира феномена, так и трансцендентального, идеально истинного мира, – не существует. Общий для всех мир, единое существующее независимо от наблюдателя пространство, – что может быть абсурднее? Каждый индивидуум, «рожает» новый, единственно существующий мир. Он – начало и конец всякого мира. Он – не отражает существующее, но порождает его, «продуцирующими ганглиями собственного сознания». Каждая из которых, неповторима и неповторяема.
Может быть, следующее покажется полным абсурдом, но всё же попробуйте представить себе на минутку такого наблюдателя, который не принадлежал бы ни к «живому», ни к «не живому» миру. И который, в силу этого, был бы полностью объективен, в своём взгляде на общий мир. (Если, опять же, представить себе существование такого.) Каким увидел бы он, наш мир?
Во-первых, я уверен, что он никогда не смог бы провести черту, между «живым» и «не живым». Для него вообще не существовало бы такого вопроса. Весь мир, слился бы в единый конгломерат, не имеющий никаких границ внутри себя. Мир, где блуждающие сгустки энергии, в бесконечно различных формах, сталкиваются в безграничном пространстве, образуя тем самым всё новые и новые формы, сохраняя старую, незыблемую сущность. Вся наша действительность в своей метафизике прошлого и будущего, верха и низа, живого и не живого, добра и зла, как воплощённое осмысливание собственной действительности, подобна сталактитам и сталагмитам в пещере. Некие формирующиеся в нашем трансцендентальном сознании «сущности», разделённые потолком и полом, но тянущиеся друг к другу всю жизнь, благодаря гравитации и падающим каплям «воды времени», и, в конце концов, сливающихся в сталогнаты, после смерти.
Если вы посмотрите на мир глазами этого «стороннего наблюдателя», то даже в наших социальных взаимоотношениях, вы найдёте отражение механизмов и принципов, присущих более «не живой» природе. Общие механистические формы движения, связывающие некоей божественной нитью природы, всё и вся в единый и неделимый мир. Где родственно всё, без исключения. Мы ведём себя так, как диктует нам наша общая со всем миром, глубинная субстанциональность. Эта «субстанциональность», уходит своими корнями далеко в древность, и далеко в сущность. Туда, где перестаёт существовать какое-либо деление, где стираются всякие признаки, по которым можно было бы что-либо делить. В ту глубину, где абсолютный баланс сил, создаёт лишь то единственно возможное при абсолютном балансе, – пустоту.
Я чувствую, где-то близко пещеры настоящей глубины, пещеры в которых захватывает дух у всякого путника. Где холод отрезвляет ум, и заставляет дрожать конечности, словно при встрече с громадным, ужасным и прекрасным чудовищем. При встрече с вашим самым потаённым, тонким, и в то же время, мощным разумением. Но не спешите, потихоньку, вам надо привыкнуть. Ведь здесь, на этом пути, таится самая коварная, и самая большая опасность.
Объектарность альянса
Мы, люди, наивно полагаем, что у нас есть свобода, что у нас есть выбор, что мы реагируем так, как нам вздумается. Уже в этих понятиях; реагируем, и свободно, – есть противоречие. Мы думаем, что мы свободны в своих поступках, что наше свободное поведение диктуется только нашим внутренним «я», находящемся глубоко внутри нас, и в сути своей, абсолютно произвольным. И это самая большая, и в тоже время самая великая, самая необходимая для жизни, иллюзия. Она даёт нам ощущение присутствия в нас, той независимой воли, которую мы придаём всему скрытому и изначальному в своей сакральной существенности, всему божественному, обладающему свободной волей и собственным независимым ни от чего, произволом. Она даёт нам иллюзию свободы собственной воли, без которой мы бы не смогли жить.
Надо отметить, что свобода, как нечто абсолютное, как нечто само в себе дифференцированное и самостоятельное – миф. Она не существует потому, что ей, в отличие от «не свободы», не на чем базироваться. Когда мы говорим о свободе, то мы всегда говорим относительно не свободы. Ведь в нашей действительности, освободившись от одного, тут же неминуемо, попадаешь в зависимость от другого, и никак иначе. Я ещё остановлюсь на этом вопросе подробнее, в следующих разделах.
Мы, как любая другая структура мира, только реагируем. И наши реакции так же необходимы, как и любые реакции «не живого мира». Другое дело наши реакции, в силу усложнённости нашей общей структурности, мета устроенности нашего организма, и не возможности упрощения, не осмысливаются нами трансцендентально, как нечто фатально-необходимое. Наше чувство собственного произвола, идёт из незнания, неосмысленности до конца, всех перипетий и хитросплетений, всех последовательно-объективных движений и их совокупностей. В силу того, что чаще всего, мы не в состоянии уловить и осознать до конца, все мотивы наших реакций, и их фатальных необходимостей. И не только в силу самой сложности, но и в силу того, что они в большинстве своём, происходят на недоступных к фиксированию нашим рациональным разумом, уровнях, глубоко внутри, под коркой нашего мозга. Наше осмысливание ограничено технически, если можно так выразиться. Но всё же мы реагируем на мотивы, (которые подчас скрыты от нас так же, как скрыты истинные мотивы возникновения природных катаклизмов), с такой же необходимостью и такой же фатальностью, как реагирует всякая природная структура «не живого мира».