Скажу больше. Тот, кто способен достаточно глубоко опуститься в колодец познания идеальности природы, поймёт, насколько сам «взрыв» как таковой, родственен нашей биологической природе, нашему сакральному естеству. Ведь как я отмечал выше, мы с вами представляем собой тот же «взрыв химических реакций», лишь сбалансированный, – лишь растянутый во времени. И только поэтому он представляется нам чем-то чужеродным «хрестоматийному взрыву», как таковому. Мы, своей субстанциональностью, своими механизмами напоминаем нечто вроде реакции в атомном реакторе, заторможенном графитовыми стержнями. – Текущий сбалансированный взрыв.
Феноменизирование одной составляющей мира, и противопоставление её другой, только потому, что эта составляющая ближе нам по своим механизмам, по морфодинамической модуляции и скоростям, есть естественная потребность нашего разума, основанная на генетической природе его архаического дуализма. Она зиждется на разделении и противопоставлении всего, что попадает в его поле зрения, и последующего определения и назначения «близкого», «родного», с обязательным определением противоположного – «чуждого», «далёкого» и «чужеродного». Основанном на необходимом для жизни делении бытия и мира на «родной», – расположенный, и «чужой», – враждебный. И критерием истины здесь, как и в любых иных исследованиях, возбуждающих и удовлетворяющих наш разум, – служит заключенная в динамической музыкальной гармонии для нашего слуха и нашего глаза, общая полифония мироздания. Ведь по большому счёту, истина, какими путями она бы нас не водила, в какие дебри не заводила, её утверждаемая схоластическая основа всегда гнездится в музыкальной орнаментике и выверенной фразировке, основополагающим принципом которой является законченность диссонансно-консонансного континуума нашего сознания. Повсеместно воплощающегося континуума, присущего нашей воли, и отраженного наиболее непосредственно в глубинной музыкальности всякой воспринимаемой и изучаемой вещи нашего бытия. Ведь музыка, есть воплощённая в звуках суть не только жизни, но и бытия действительности. И в том числе поэтому, она так завораживает нашу душу. И как сама полифония всякого музыкального произведения противопоставлена каденции, так жизнь в нашем бытии противопоставлена смерти. И как каденция – важна и необходима для музыкального произведения, так и неопровержимо важна смерть – для нашей жизни.
Религии, на нашей многострадальной земле, рождались в том числе и на почве одушевления неодушевлённых предметов. В каждом предмете феноменального мира есть душа. Люди всегда подсознательно глубоко чувствовали это, особенно древние. Ибо тогда, на заре расцвета идеального познания, все их мысли были ещё слишком близки к инстинктам, и почти не были «отформатированы» на лад разумной полезности и целесообразности. Они были менее конъюнктивными, а значит были более близки к самой истинности мира. И поэтому мы находим в древнейших религиях то, чего и в помине нет в более поздних. К примеру «Синтоизм». Где одушевляются всякие предметы, имеющие свою форму, и в особенности необычную форму. Где Бог гнездится в каждом листочке, не зависимо от того, висящем ли на дереве, или уже упавшем на землю и засохшем. Наши предки чувствовали мир иначе. Их глубочайшая интуиция, их инстинктивно-идеальный разум, в своих запредельных возможностях – доминировал над всем остальным сознанием. И я не случайно для примера привёл именно «Синтоизм», как религию идеального самопознания. Как не только одну из древнейших религий, но в первую очередь как некую теистическую дисциплину сверх соматического восприятия природы. Зародившуюся в том месте на нашей планете, в том социуме, где утончённость, гибкость, глубина и изысканность имели и имеют поныне, важнейшее значение для жизни. В противоположность относительной грубости форм присущих древним религиям запада, их инертность и закостенелость, – их поверхностность.
Вообще, всякая религия имеет своим началом, своим фундаментом – подсознание. Но подсознание имеет разные глубины, и то, во что развивается та или иная религиозная дисциплина, всегда говорит о том, на каких глубинах она имела своё начало. И на какой глубине созерцания находилось общество, породившее её. Я не стану здесь вдаваться в теологические аспекты и религиозные лабиринты, это отдельный огромный пласт нашего разумения, который в сути своей, как всё Великое, является сложным в своём развитии и становлении, и достаточно простым в своих истоках. Но именно поэтому требует к себе серьёзного подхода, углублённого обдумывания и строгого аподиктического и даже ассерторического анализа.
И так. Для того, кто настроился на мою волну размышления, кто встал рядом с моим углом зрения, для того уже не должно остаться «неживых предметов» в действительном мире феноменальной реальности нашего бытия. Для нас – «неживой» – значит лишь другой формы жизни. Ведь по большому счёту материя, в каком виде она бы не находилась, никогда не будет в состоянии полного покоя, и даже в камне происходит своя динамика, свой сакральный метаболизм, а значит своя жизнь. Но «человек поверхностного суждения» всегда будет расценивать камень, – как нечто мёртвое. Ведь он никогда не осмыслит то, что может быть совершенно иная, не похожая на нашу, форма жизни. Что она может опираться на абсолютно иной пространственно-временной континуум существования. Для такого «поверхностного наблюдателя», как мир – един для всего и вся, так и форма жизни единая для всего и вся. И там, где он её не видит, там её и не существует. Для него лишь иерархия является основополагающим аспектом существующего. Для него не существует никаких параллельных миров. Для него только неопровержимая очевидность, есть единственно возможное для умопостижения ремесло и цель. Для него истинность – в разумности большинства. Большинства, чья разумность полагает обозначенное только им живое, – единственно возможным феноменом жизненности, и в то же время неким божественно-чудесным произволом природы. Он ставит собственную жизненность во главу угла, веря в неё, и не оставляя и тени сомнения для своей сакраментальной веры. Он сам водрузил себя на пьедестал мироздания, возвёл себя в культ, и превратил всё отнесённое им к «неживому» в плаценту, в атрибут лишь обеспечения собственной власти.
Чувствуете, как глубоко скрыты наши психологические воззрения, откуда исходит наш психотип в целом. Как умело скрывается за латентными покрывалами суть нашего сакраментального стремления к власти, к покорению природы. Без разделения и изолирования, – невозможно покорение, не возможна власть «сильного» над «слабым», как невозможна была бы сама иерархия мироздания.
Каждый, кто когда-либо задумывался над этим коварным, сложным для осмысления, но очень важным вопросом, подходил к нему со своей точки зрения, улавливая во внешнем мире свои, родственные только ему, резонирующие только с его подсознанием флюиды. Большинство из которых сосед, – просто не в состоянии заметить, идентифицировать и оценить. Ведь если у каждого «живого существа» свой неповторимый мир, то у каждого мыслителя, ещё и своя неповторимая оценка. Ведь каждый из них, обладая уходящими в запредельность «ганглиями» собственного единственно существующего мировоззрения, ещё обладает своей градационной живой утончённостью тонких простраций созерцания.
Суждения разных людей очень часто противоречат друг другу. И это противоречие – вечно, как само бытие. Но часто замечается некоторая схожесть в самой сути вопроса, хотя и подход с совершенно разных сторон.
Взгляд физика на проблему «живого и неживого», – всегда будет оставаться за пределами взгляда эзотерика. И оба эти взгляда всегда будут вразрез взгляду метафизика. Каждый создаёт свой неповторимый, в своей утончённости непохожий мир. И оценивает затем этот мир, через призму своего мировоззрения, граней у которой может быть бесконечное множество. И здесь немало зависит от окружения, в котором находился тот или иной мыслитель во время своего созревания. Ведь созревание плодов разумения, в своей сакральной основе нисколько не отличаются от созревания яблок на дереве. Всякое созревание строго зависит от условий окружающего ландшафта, в самом широком смысле слова, от климата внешней действительности. Которые либо позволяют, либо не позволяют развиваться определённым «ганглиям сознания». И «ландшафт» этот включает в себя многие условия. Одно из таких условий это – образование. Другое – воспитание. Третье – гены, переданные от предков, и вскормленные личностью, несущие в себе некие особенности разумения, и т. д. И в зависимости от условий, каждая из образующихся граней созревающего сознания, уходит в перспективу собственного бесконечного гранения.
И в этом смысле самым светлым взглядом, был бы тот, что не имел бы груза налипших на него вместе с образованием и воспитанием предрассудков и недоразумений. Но это чревато другими недоразумениями. Ведь для обеспечения абсолютной чистоты, он не должен иметь никакого образования? А в этом случае, он, хотя и будет свободен от «налипания», но в то же время пуст, свободен и от материала, из которого он смог бы строить свои умозаключения. И его взгляд, лишенный этого материала, не будет иметь никакой возможности для формирования гармоничных цепей умозрения. Он не будет способен к построению вовне архитектоники и музыкальной гармонии собственного гения. Некоей Полифонии, единственно с помощью которой, может достигаться формирование истинности, как в образах идеального, так и в последовательных согласованных алгоритмах рационально-аналитического.
Что мог бы написать художник, не будь у него под рукой палитры разноцветных красок? Что мог бы построить зодчий, не будь у него под рукой кирпичей? Что мог бы создать философ, не будь у него под рукой инструментариев языка и понятий? Здесь, как нигде важна дозированность, воплощающаяся в гармонию соотношений образования и собственного идеального знания, собственного ума. Сколько ты готов, сколько способен нести груза образования, не в ущерб собственному глубинному умопостижению. И сколько ты способен вынести свободы собственного умопостижения, не в ущерб здравому смыслу, – дисциплине чистого разума. Вопрос, который своей серьёзностью и важностью уступает лишь вопросу соотношения в твоём разуме, рационального и идеального полей воззрения.
Невозможная объективность
Посмотрите внимательнее на наше отношение к окружающему миру. Мы, практически никогда не бываем по-настоящему объективны. Мы, в своих обобщённых апперцепциях и дефинициях придаём чудесный ореол появлению жизни на земле, считая это тайной за семью печатями. И в то же самое время в своих локальных восприятиях её реальности, обывательски смотрим на такие, по-настоящему чудесные вещи, как развитие из яйцеклетки, оплодотворённой сперматозоидом, такого грандиозного явления как человек, с его колоссальными возможностями, и необузданными желаниями в познании. Мы даже не пытаемся достаточно глубоко вдуматься в суть оплодотворения как такового, в его непостижимую тайну.
Что есть оплодотворение? Я знаю, что здесь таится вся суть вещей, здесь скрывается тайна всего «живого». Но что оно могло бы представлять собой с точки зрения глубокого проницательного разума, стремящегося как к истокам, так и к обобщённому анализу совокупного воззрения, где параллели не менее важны, чем устоявшиеся хреоды осмысленности.
Мы назвали появление жизни на земле феноменом, а её последующее развитие – естественным процессом. Но ведь, по сути, эти явления одного плана, одной цепи превращений. Отличие лишь в нашем подходе к осознанию явления, в нашей субъективной оценке. Наш разум способен лишь знать начало, иметь его, но не понимать его. Ведь чтобы его понять, необходимо знать и понимать то, что до начала, а это – невозможно. И поэтому как «начало человека», так и «начало природы», всегда будут уходить от нашего сознания, в перспективу трансцендентальных облаков, где наше разумение, попадая в разряженное поле собственной осознанности, отворачивается, и стремиться как можно быстрее вырваться из этого белого тумана, на прозрачные и понятные просторы обывательского бытия.
Мы привыкли к этике, как к чему-то естественному, чему-то вроде самого бытия человека, но её зачатие и последующее развитие, с филигранной точностью повторяет зачатие и развитие человеческого плода. «Метафизические и трансцендентальные сущности», как бы они не казались далеки от «физических», имеют ту же последовательность, и ту же принципиальную схему, и динамику своего зарождения и становления.
Где находится, то зерно? На каком уровне? Где та точка отсчёта, которую мы вправе назвать, – началом жизни? Она так глубоко, что нам её, никогда не достать. Где-то, на недосягаемом уровне, в недрах «неживой» материи, на самом деле, гнездится наша жизнь. И как бы мы не пытались проникнуть в глубины, как бы ни пытались отыскать эту точку отсчёта, мы никогда не достигнем её, ибо это всё равно, что достигнуть крайней точки фундаментальности материи. Ибо, это всё равно, что найти неделимую точку пространства, или времени. И это, пожалуй, единственное доказательство того, что мир вокруг нас, создаётся нашим разумом. В противном случае, он имел бы свою собственную изначальность, свою непосредственную аподиктическую законченность.
Вы скажете, что отличие «живой» материи от «неживой», – очевидны, к чему вся эта демагогия? Но постарайтесь посмотреть не предвзято, глубже, с несколько иного угла зрения. Ведь то, что очевидно, – на самом деле является большой иллюзией. Мы видим то, что хотим видеть. – Истина, всегда где-то там. Очевидность эта, явна – лишь на «полюсах». Как только ты начинаешь смотреть в суть, искать границы и пересечения, всякая очевидность – пропадает.
Наше отношение к «живому», это отношение «сына к матери». То есть, вне всякой хладнокровности, где нет, и быть не может никакой объективности. Но когда мы пытаемся, насколько возможно, смотреть на мир хладнокровно, мы начинаем видеть несколько иную картину. От нашего созерцания, одно за другим, начинают отпадать старые заблуждения, мы постепенно прозреваем, и мир вокруг нас, становится иным. А по сути, лишь готовым к обрастанию новыми заблуждениями. Ибо он не может существовать без «чешуи». Мир – словно змея скидывает старую шкуру, и его новая, такая нежная, светящаяся молодостью и новизной, кажется абсолютно истинной, абсолютно совершенной. Но и ей суждено задеревенеть в своё время, и так же отвалиться.
Резюме
Возвращаясь к вопросу появления «живой ткани» на «безжизненной планете», я хочу попытаться посмотреть на эту проблему сквозь призму происходящих во всей природе доступных нашему оку, процессов. В частности, переход энергии из одного состояния в другое, повсеместное перевоплощение материи, её трансформации на всех без исключения, уровнях. Нет никакого сомнения, что динамика появления «живой ткани» обусловлена этими повсеместными, присущими всему материальному, каузальными цепями, и перевоплощениями материи из одного состояния, в другое. Упрощённо: Как вода превращается в лёд, камень – в лаву, всевозможные кристаллы в гибкое, хаотичное, или твёрдое, организованное состояние, а при появлении необходимых благоприятных условий начинают расти, продуцируя и умножая собственное тело, как материя металла, под воздействием собственных агрессивных форм, превращается в нечто сверхтонкое, своеобразно упорядоченное, определённо организованное и сверх агрессивное и мобильное, в магнитное поле, так и «живая ткань», – суть необходимая последовательная трансформация «неживого мира», и её появление обусловлено стечением обстоятельств, возникновением тех условий, при которых она – не могла не появиться. Банально? Может быть. Но вот, собственно, к чему я.
Как было сказано выше, совершенно невозможно появление из определённой материи, чего-то совершенно чужеродного, чего-то – вне его существенности, или сверх его существенности. «Живая ткань», это естественная последовательность перевоплощения грубой инертной и хаотической формы материи, в относительно агрессивную, гибкую и упорядоченную на определённый лад, – лад зацикленной динамики круговых и повторяющихся обменов, в строгой последовательной и целокупной форме определённого характера, (суть организма), и лоббирующего и закрепляющего собственные критерии и оценки, во внешней среде пребывания. Её утончённая сбалансированная форма, её доминанта, – в синтезе противостоящих грубых, инертных, и агрессивных мобильных материальных тканей. А главное, это её особенная, «палеокинезная упорядоченность».
По большому счёту, все её свойства, не выходят за рамки общих свойств всякого вида материи, принадлежащего нашему феноменальному миру. Если только ты сам, не причисляешь эти свойства, – к сверхъестественным и чудесным. Наше отношение к «живой ткани», как к чему-то «сверх сущему», чему-то «над всем», это лишь вопрос восторженности её возможностями, и её способностями. Благодаря, в частности, её невероятной гибкости, агрессивности и мобильности, её сверх упорядоченности, и сохранению системности, – вызывающих полную уверенность даже в произволе, как в чём-то действительно реально возможном, и существующем в природе. Уверенность, впитавшаяся нам в кровь, черпающая свои силы, не столько в восторге её возможностями, сколько в убеждённости в отсутствии таковых, – у «посторонних», чужеродных субстанций, не имеющих подобных возможностей, обозначаемых нами, как «неживые системы», или «неодушевлённые предметы».