Бецкой и его государыня-дочь. Тайны царской династии в исторических романах - Николай Шахмагонов 5 стр.


Всё это непременно надо было сделать именно перед сражением с королём шведским. Конечно, беседа с польским королём оказалась очень и очень необходимой. Выбрал Пётр в спасители России польского короля, которого самого-то того и гляди с трона могли сбросить.

Бегство царя вылилось в трагедию для русской армии. Трубецкой помнил и об одном в первый момент непонятном эпизоде. Когда началась паника, вылившаяся в повальное бегство, рухнул единственный мост через Нарву. Казалось бы, частям и соединениям надо было ощетиниться против шведов, но не тут-то было. Паника не прекращалась.

Генерал-майор Иван Трубецкой продолжал командовать так, как умел, и его полки встретили врага стойко, насколько стойко можно было встретить в неразберихе, не имея прикрытия с флангов, подвергаясь ударам хорошо подготовленных шведских частей. Дивизия держалась около четырёх часов, но враг проявил упорство, захватил десять орудий главной батареи и фактически окружил дивизию.

Сколько попало в плен солдат, не счесть. Одних офицеров шведы взяли около 780, да генералов, кроме князя Трубецкого, ещё четырёх – Ивана Ивановича Бутурлина, князя Якова Долгорукова, Артамона Михайловича Головина, Вейде, да ещё Имеретинского царевича Александра.

Войска, брошенные сбежавшими генералами, оказались в таком положении, что сопротивляться было невозможно.

Но шведский король понимал, что всё это может измениться, стоит только найтись хотя бы одному мужественному и распорядительному командиру. Он знал простую истину – нельзя загонять в угол противника, надо дать возможность отойти русским войскам, огромной массе русских войск, иначе ведь они могут и повернуть против него сами, без своего сбежавшего царя, и тогда всё непредсказуемо. И король отдал уникальное распоряжение. Он приказал своим солдатам немедленно починить мост, чтобы разрозненные русские подразделения смогли отойти за Нарву. Всех же в плен не возьмёшь. Конвоировать некем.

Карл XII, в отличие от Петра I, был образован, он знал историю, знал, что прежде, до Петра, русские были непобедимы.

Увы, такого командира, который бы мог спасти положение, не нашлось. Грамотные, волевые, закалённые в боях и походах русские воины, имевшие за плечами опыт побед, были колесованы, обезглавлены и удушены в «утро стрелецкой казни», которое, по образному выражению историка, обернулось для России долгой непроглядной ночью.

Всё было потеряно: артиллерия, стрелковое и холодное оружие, военное имущество. Тысячи погибли под Нарвой, многие тысячи замёрзли и умерли от истощения и голода по пути к Новгороду, страшному пути по бездорожью, слякоти, топям и болотам. Тысячи были замучены и уморены голодом в плену.

Прежде чем говорить о побеге, князь Трубецкой попробовал вызвать Бутурлина и Вейде на разговор о трагедии под Нарвой. Интересно было услышать их мнение, узнать, кого они винят во всех бедах. Но они не сетовали на Отечество, не винили царя в случившемся. Они вообще не искали виноватых, хотя каждый для себя виноватого, наверное, всё-таки нашёл. Ведь память хранила картинки случившегося, одну невероятнее другой.

– Кто же мог себе представить такое? – говорил Бутурлин Трубецкому. – Помните князь, как всё начиналось?! Ясный, тёплый солнечный день. Перед глазами крепостные стены Нарвы. Грозные то грозные! Но, казалось, с такой силищей всё сметём. И вот заняли позиции, а ночью я посмотрел и подивился: насколько глаз хватает, костры, костры, костры – наши бивачные огни!

– Что же вы хотите?! – вставил генерал Вейде. – Тридцать шесть тысяч у нас. Тридцать шесть! Слышал, что и ещё в резерве шесть! Всего сорок две тысячи. А в гарнизоне Нарвы?

– У шведов было менее двух тысяч, – сообщил князь Трубецкой. – Если точно – тысяча девятьсот! Я сначала даже не поверил, когда узнал, что комендант Нарвы отклонил ультиматум о сдаче. Как отважился стоять против такой силищи! Нам нужно было сразу идти на штурм!

– Почему же не пошли? – спросил Вейде.

– А помните? – задумчиво спросил Трубецкой. – Помните первую бомбардировку крепости?

– Этого забыть невозможно, – сказал Бутурлин. Ярка я картина. Пушки на позициях, расчёты на местах. Всё готово. Вот сейчас, ещё минута, другая и разорвут тишину мощные залпы. А за ними – лёгкий шорох ядер и разрывы в крепости. Пожар. Паника.

Да, ожидать можно было именно того, о чём говорил генерал Бутурлин. Все ждали решительных действий. И вот уже царь торжественно занял свой наблюдательный пункт. Прозвучала команда. Загрохотало по всему фронту осады. С шипением вылетели из пушечных жерл ядра и… пролетев несколько десятков метров, зарылись в землю далеко от крепостной стены. Последовал ещё один залп – тот же результат, третий – не лучше.

Царь вскочил с походного трона, забегал перед шатром. Лицо красное, глаза на выкате. Сбил шапку с одного из приближённых, оттаскал за волосы другого. Никто и вякнуть не смел, ведь любое слово поперёк, стоило бы жизни. А сказать то можно было лишь одно: «Почто батюшка-царь гневаешься. Сам такие пушки и заряды к ним у шведов купил. Сам…»

Поскакали гонцы на артиллерийские батареи. Царь требовал продолжения стрельбы. Требовал, чтобы подсыпали пороху побольше. А разве ж это можно?! Ствол пушки не труба водосточная, в которую сколь воды не лей, всю пропустит постепенно. А тут какой напор газов-то пороховых! Мгновенно! Снова приготовились. Снова команда. Грохнули орудия, да как грохнули, разлетелось вдребезги несколько стволов, сокрушая всё на позициях, разбрызгивая кровь пушкарей из пушечных расчётов.

Снова безудержный гнев царя, снова полетели шапки с голов тех, кому царь головы готов был отсечь за свои то промахи.

Едва утихомирил его вездесущий «Алексашка» – чудодейственно уцелевший во время заграничного похода Александр Меншиков. Только он один мог утихомирить царя, да и то далеко не всегда.

Ну а что генералы русские – именно русские, а не инородцы, нанятые царём?

С горечью смотрели на эту артподготовку штурма Трубецкой, Бутурлин и другие.

Теперь, в плену, они не могли не вспомнить всё, что случилось, да говорить о том решались только в общих чертах. Всё же царь! Как его обсуждать, а тем паче осуждать. Но думать-то, думать разве запретишь? Вот и думали горькую свою думу.

Отчаянный шаг

В самые трудные минуты плена, когда шведы пытались сломить русских генералов холодом и голодом, и князя Трубецкого и его товарищей по несчастью спасали мысли о России, мысли и родных и близких. Когда заговаривали о доме, сразу оживлялись и словно на какие-то мгновения отступала промозглая погода, преследовавшая пленников даже за стенами сарая, потому как не спасали от ней эти стены, и даже голод забывался. У всех одно желание, одна мечта – вернуться домой.

Трубецкой не знал, ему ли одному или и другим генералам шведы предлагали перейти к ним на службу. Но видел одно, самое важное для него – Бутурлин и Вейде рвались домой, в Россию. И он откровенно заговорил с ними:

– Пропадём мы здесь. Если бежать, то сейчас? Потом поздно будет. Пока они держат нас не за семью замками, можно вырваться.

Бутурлин с тревогой посмотрел на Трубецкого, переспросил:

– Бежать? Да как же это возможно?! Если убежим, как дорогу найдём?

– И ведь ни у кого не спросишь, – прибавил Вейде.

Трубецкой, порадовавшись тому, что его сотоварищи тоже давным-давно, судя по реакции, думали о побеге, сказал:

– Пока везли сюда, я запоминал наиболее важные местные предметы: населённые пункты, реки, мосты, озёра.

– Ну и что? – снова заговорил Бутурлин. – Во-первых, не убежать. Часовые бдительны. Да если и убежим, тут же словят. Всё здесь чужое и все здесь чужие.

Трубецкой резонно напомнил:

– Если не убежим, сгноят нас здесь.

– Может, поменяют, – предположил Вейде.

– Чтобы менять, нужно пленить того, на кого менять, – заметил Трубецкой. – А наши, думаю, никого из ихних генералов в плен не взяли. Никого. Да что там генералов – офицеров-то вряд ли захватили. Так что-либо сами о себе позаботимся, либо здесь и сгинем. Неужто домой не хотите, неужто по женам, да детям не соскучились?

– Не о том речь, – проговорил Бутурлин. – Домой-то хотим. А ну как словят, да и.., – он провёл рукой по шее.

– По мне так – лучше рискнуть и домой прорваться, чем здесь ждать своего часа последнего, – продолжал убеждать Трубецкой. – От голода и холода передохнем. Кормят-то как? Нешто это еда? Хозяин собак так не кормит. Я даже не о добром хозяине говорю, а о злом, жестоком, ведь и тот так не кормит.

– Надёжи мало на то, что сложится дело наше, – наконец, сказал Бутурлин. – Ой, мало надёжи, но, ты прав, князь. Прав – что уж тут говорить?! Не выжить нам в плену, как пить дать не выжить. Так что решаться надобно… Надобно решаться. Ну? – повернулся он к Вейде. – Твоё слово теперь?

– Будь что будет, а только и мне тут не по душе торчать, – махнув рукой, решительно заявил Вейде.

– Тогда так… подсоберём еды немного. Ну хлеб хотя бы. Чтоб на первые дни. Здесь-то никуда не зайдёшь – сразу сдадут. А чуть дальше, глядишь, и придумаем что, – начал выкладывать Трубецкой свой давно продуманный план.

– Летом бы, – покачал головой Бутурлин. – Летом сподручнее, да и в лесу с голоду летом не помрёшь.

– Ясно, что летом лучше. Ясно, что сейчас замёрзнуть можно, да только до лета много воды утечёт. Может статься ещё дальше увезут. Или в острог запрут, – заметил князь. – Нет уж. Недаром говорят – куй железо пока горячо!

– Да вот только не горячо вокруг-то, – отозвался Бутурлин. – Ну да ладно. Готовимся. А покуда готовимся, и покумекаем.

– Должен вам ещё кое-что сообщить, – осторожно начал Трубецкой. – Слушайте…

И он в общих чертах поведал о тех предложениях, которые ему делали шведы. Ну и как бы подытожил:

– Так что обмена ждать бесполезно. Не поменяют. Будут держать и добиваться согласия служить им. Я согласия не дам, а потому конец для меня один. А потом и за вас возьмутся. Вы тоже на заметке. Недаром нас троих в столицу привезли.

Ну что ж, побег, так побег. Решили сначала часовых изучить – кто как ведёт себя, кто повнимательнее, а кто рассеян. Да и бдительность их усыпить своим примерным поведением.

Трубецкой сразу предупредил, что часовых жизни не лишать – связать крепко, да и запереть туда, где сами сейчас сидят.

– Отчего так? – спросил Вейде. – Нет, я не за кровь, а просто… Почему так?

– Не надо себе лишних проблем создавать. А то ведь глядишь и поводом это будет, чтоб нас.., – и он повторил красноречивый жест, который Бутурлин сделал в начале разговора.

Одна смена часовых показалась наиболее подходящей. Два немолодых уже шведа были как-то более спокойны и доверчивы. Пленники с самого начала вели себя смирно, ну а теперь и подавно старались показать, что ничего крамольного у них и в мыслях нет. Впрочем, часовым даже в голову не могло прийти, что русские генералы бежать вздумают. Куда же здесь убежишь?! До России не дойти.

Сарай стали слегка подтапливать, понимая, видно, что не выживут пленные в холоде, никак не выживут. Вот тут-то и сложился окончательно план побега. Во-первых, хлеба немного насушили. Во-вторых, подсушили солому и лапник. Да и серники подсобрали. И вот в ненастный день, когда морозы, было наступившие, снова сменили снег с дождём, изобразил Трубецкой, что плохо ему, а видно часовых предупредили, которого из пленников не только стеречь, но и беречь надобно. На то и расчёт. Прибежал один часовой. Руками развёл, напарника своего крикнул, и велел ему поспешать куда-то и кому-то сообщить о том, что случилось с пленным. А через минуту оставшийся с пленниками швед уже лежал с кляпом во рту и связанными накрепко руками. Причём связан был его же собственными ремнями.

Пленные бросились к лесу. Лес, что начинался неподалёку, был достаточно густым, и мог стать первоначальным убежищем. Погода же была такой, что следов не оставалось на земле. Важно только было выбрать какое-то неожиданное для преследователей направление, чтобы не вышли на след и не догнали.

Трубецкой понимал, что второй часовой наверняка уже сообщил о случившемся, да только ведь никто особенно не будет поспешать, чтобы взглянуть на пленного. Подумаешь… отлежится, да оклемается.

Так оно и было. Прибежал часовой, постучал в дверь, где располагалось ближайшее его начальство. Погода ненастная, вечер длинный. В доме все спали. Пока соображал проснувшийся офицер, что там случилось, пока одевался, не спеша, пока собирался, времени прошло вполне достаточно, чтобы беглецы могли добраться до леса и углубиться в него.

Когда скрыла спасительная чаща, у Трубецкого мороз пробежал по коже – он вдруг понял, что осенний, промокший от дождей со снегом лес для них столь же спасителен, сколь губителен.

– Ну вот, мы и убежали, – сказал Бутурлин, переводя дух. – Что дальше?.. Дальше-то что?

– Дальше? – переспросил Трубецкой и тут же ответил: – Когда везли нас, я запомнил, что от развилки свернули вот сюда, в это предместье. Значит, нужно теперь идти, прижимаясь вправо, чтоб не заплутать. Идти вдоль дороги, но к ней не приближаться. Она выведет на большой тракт. Ну а оттуда я путь знаю, – и повторил: – Сейчас важно не заплутать… Ну а дальше? Дальше разберёмся.

– Как бы нас возле этого самого тракта и не сцапали? – сказал Бутурлин. – Но как без него? Не пройдём мы долго по бездорожью.

– Ничего, не сцапают, – возразил Трубецкой. – Днём в чаще отсиживаться будем, подальше от тракта, а ночью можно и по дороге пойти. Чуть что – в лес. Одно плохо – искать они нас, конечно, будут к югу от того места, где в сарае содержали. Но не пойдём же мы в северном направлении. Можно было бы, конечно, для отвода глаз, да ведь силы не безграничны. Не хватит сил-то ложные манёвры производить.

Чуть-чуть передохнув за разговором, беглецы поспешили в выбранном Трубецким направлении.

– Эх, карту бы какую-никакую, – приговаривал он, пробираясь сквозь чащобу. – Ну да ладно, примерно помню. Да ведь и тракт ведёт в нужном нам направлении.

До тракта добрались благополучно. Была ночь, тёмная ненастная ночь. На тракте ни души. Когда вышли на опушку, Трубецкой некоторое время размышлял, потом сказал вполголоса:

– Ну вот, видите впереди просвет? Это лес обрывается на берегу. Там мост. Может и вы помните?

– Я помню, – сказал Вейде.

– Да и мне что-то здесь знакомо, – отозвался Бутурлин.

– Тут самое опасное место, – предупредил Трубецкой. – Если нас хватились, могут устроить засаду именно у моста. Ведь эта дорога, если и не в саму Россию, то в направлении русской земли ведёт. Реку перейти можем только по мосту. Не та погода, что бы плавать.

Дальше двинулись осторожно. Трубецкой предупредил:

– Всё, молчим. Больше ни слова.

Немного прошли по дороге. Совсем немного, всего метров сто. Потом всё же свернули в лес, углубились и двинулись дальше, стараясь не удаляться далеко от тракта.

Скоро услышали шум реки. По реке шла шуга. Никак не могла встать река – морозы ещё не окрепли.

Остановились. Прислушались. Долго тоже стоять было нельзя. Ведь преследователи, если ещё не вышли к мосту, могли выйти в любой момент. И тогда всё значительно усложнится.

– Ну, будь что будет, – шепнул наконец Трубецкой. – Идём молча, старайтесь ступать осторожно. Шуга нам на руку: скрепит, трещит, ломается нетвёрдый лёд.

У самого моста постояли ещё немного, прячась за деревьями.

– С Богом! Вперёд! – скомандовал шёпотом Трубецкой.

Собрав последние силы, перебежали мост и тут же снова углубились в лес, благо он и на противоположном берегу довольно близко подходил к реке.

Трубецкой лишь на миг задержался у перил. Потом пояснил, что запомнил их – эти перила. Мало ли в темноте то… Как бы тракт не перепутать. Кто ж знает-то, вдруг и ещё дороги похожие поблизости есть, да и реку не ту можно перейти. Теперь успокоился. Определил, что направление взято верное.

Впрочем, верное-то верное, а сколько ещё идти?! По прямой-то не близко, а петляющими дорогами вёрст не счесть. А реки как преодолевать? Где обогреться, где обсушиться? Не то чтоб сомнения иногда наваливались, а всё ж мороз пробегал по коже. И он снова и снова думал, верно ли поступил, что товарищей своих подбил на этот побег? Чем может он обернуться? Не смертью от холода и голода?

Назад Дальше