«Из ученых, не принадлежащих к французской национальности, никто так много за ближайшие 30–35 лет не сделал для изучения французской революции и старого порядка, как русские историки, с которыми в этом отношении не могут быть даже сравнимы историки, принадлежащие к другим национальностям»[22].
Год спустя в другом обзоре научной литературы по той же тематике, сделанном для «Исторического обозрения», Кареев почти дословно повторил эту мысль, добавив: «Уже одно то, что успело сделаться известным во Франции, благодаря переводам, дало повод французским критикам говорить о существовании особой “русской школы” в историографии французской революции»[23].
В словах мэтра не было ни малейшего преувеличения: в конце XIX – начале ХХ в. многие труды российских специалистов по истории Революции действительно были переведены и опубликованы во Франции. Позднее, в конце ХХ в., многие из этих переводов будут еще и переизданы[24]. Никогда – ни до, ни после – российские исследования по французской истории XVIII в. не публиковались так часто за рубежом, как в тот период.
Примечательно то, что столь высокого признания российские историки добились за невероятно короткий отрезок времени. Если в других странах, к примеру, в Англии или Германии, истоки национальной историографии Французской революции восходили еще к трудам ее современников, то в России разработкой этой темы историки занялись довольно поздно – лишь в эпоху реформ Александра II. 6 сентября 1868 г. молодой преподаватель Московского университета Владимир Иванович Герье (1837–1919) открыл курс лекций о Французской революции, положив начало ее изучению в нашей стране[25]. И всего через полтора-два десятилетия в России появились труды о ней на уровне лучших образцов мировой историографии.
Неудивительно, что феномен «русской школы» исследований о Французской революции уже не одно десятилетие привлекает внимание историков. Существуют многочисленные работы, посвященные как «школе» в целом, так и ее отдельным представителям[26]. Тем не менее до сих пор далеко не все аспекты этой темы разработаны в достаточной степени. Большинство авторов охотно подчеркивают характерные особенности «русской школы», прежде всего ярко выраженный интерес к социально-экономическим и, особенно, аграрным проблемам, возникший под влиянием народнических идей. В то же время вопрос о точках ее соприкосновения или, напротив, расхождения с другими, современными ей, течениями мировой историографии Французской революции затрагивается гораздо реже. Между тем он представляется ничуть не менее важным, чем выявление характерных черт «русской школы», ведь, чтобы судить о роли того или иного направления в истории мировой исторической науки, необходимо соотносить его со всем спектром современных ему исследований.
Такая постановка вопроса тем более обоснована, что с начала своего существования «русская школа» была тесно интегрирована в мировую науку (в отличие, к примеру, от пришедшей ей на смену советской историографии, существовавшей, по крайней мере на первых порах, достаточно автономно). Показателен пример самого основателя «русской школы» – В. И. Герье. Его предки были своего рода «гражданами Европы»: дед покинул Францию во время Революции XVIII в., поселился в Гамбурге и завел там собственное книжное дело; отец в начале 1830-х гг. переехал из Германии в Россию, где женился на обрусевшей немке. Соответственно, для будущего ученого родными оказались сразу три языка, на которых говорили в его семье – русский, французский и немецкий[27]. Профессиональное становление Герье также проходило в нескольких странах. По окончании в 1858 г. Московского университета он защитил в 1862 г. магистерскую диссертацию[28] и продолжил образование в Западной Европе – в университетах Германии, Италии, Франции и Швейцарии. Особенно сильное впечатление на него произвели лекции и семинары немецких историков Р Кёпке, Л. Гейсера, Э. Дюммлера, Г. Трейчке и Я. Буркхарда[29].
Из-за границы Герье вернулся убежденным гегельянцем. История, считал он, должна изучать прежде всего развитие идей и государственных институтов. Эти соображения определили и выбор им темы докторской диссертации – «Лейбниц и его век», защищенной в 1867 г., а затем опубликованной в России и Германии[30]. Приступив к чтению лекционного курса по истории Французской революции, Герье изменил направление и своих научных штудий, Переключившись с германских сюжетов на французские, он занялся изучением творчества аббата Мабли, чьи идеи, по мнению Герье, оказали во многом определяющее влияние на мировоззрение революционеров конца XVIII в.
Как и любой исследователь, обращавшийся к теме Французской революции, Герье должен был так или иначе определить свое отношение к современным ему направлениям ее историографии. В 1870-е гг., когда он работал над своими первыми трудами об эпохе Революции, в центре внимания не только ее профессиональных историков, но и широкой читающей публики и Франции, и России оказался труд французского исследователя Ипполита Тэна «Происхождение современной Франции», первый том которого увидел свет в 1876 г.[31]
Сочинение Тэна встретило довольно неоднозначный прием. С одной стороны, либеральная публика, воспитанная на апологетических по отношению к Революции произведениях А. Тьера, Ф, Минье, Ж. Мишле и других классиков историографии этой темы, была чрезвычайно раздражена тем критическим тоном, в котором Тэн писал о революционном движении, и окрестила его труд «реакционным памфлетом»[32]. С другой стороны, даже те, кому работа Тэна решительно не нравилась, были вынуждены признать впечатляющую эрудицию автора, поскольку сочинение изобиловало ссылками на архивные фонды. Позднее автор посвященной Тэну редакционной статьи либерального российского журнала «Современный мир» так описывал двойственное впечатление у поклонников Французской революции от его книги:
«Тэн был общепризнанным авторитетом; с ним, скрепя сердце, считались даже люди, ненавидевшие его воззрения, – и все потому, что его эрудиция – даже в самых отъявленных врагах его – не встречала сомнений»[33].
В 1878 г. Герье подробно проанализировал труд Тэна в пространной статье, опубликованной в четырех номерах журнала «Вестник Европы»[34]. Его отношение к этому сочинению разительно отличалось от преобладавшего среди либеральной общественности мнения. Герье решительно отверг любые идеологические интерпретации работы Тэна – как за, так и против – и призвал судить о ее достоинствах исключительно с научной точки зрения:
«Сочинение Тэна вовсе не имеет характера политического памфлета.
В нем меньше риторики, чем вообще во французских книгах, в нем даже мало общих рассуждений, но зато оно наполнено фактами и цитатами из источников – изданных и не изданных – в таком изобилии, как никогда до Тэна не дозволял себе предлагать французской публике ни один из ее любимых писателей.»[35]
Высоко оценив научное содержание работы Тэна, Герье, однако, высказал о ней и ряд критических замечаний, обвинив автора в определенной «односторонности». Ее причину он видел в примененном французом исследовательском методе, который сам Тэн называл «натуралистическим» (то есть аналогичным принятому в естественных науках), но который сегодня принято называть «позитивистским»: Тэн стремился опираться в своем исследовании прежде всего на первичные, конкретные факты и, только установив их, переходить от частностей к обобщениям. Такой подход представлялся Герье излишне ограниченным:
«Тэн, по нашему мнению, сделал все, чего может достигнуть талантливый писатель посредством этого метода; он, можно сказать, извлек из своего микроскопа всю пользу, какую можно было из него извлечь; но дело в том, что это был микроскоп, который годится не для всякого рода наблюдений. Наша критика сводится к тому, что Тэн. вооружившись своим методом, стал изучать французскую революцию с такой стороны, на которую прежде обращали недостаточное внимание; но при этом сам упустил из виду главные стороны дела»[36].
«Главным» же во Французской революции Герье, являвшийся тогда убежденным гегельянцем, считал некое «духовное содержание», которое, полагал он, по-своему присутствует во всех крупных исторических событиях, являясь частным отражением общего смысла истории. По его мнению, Революция XVIII в. «представляет собою, прежде всего, попытку осуществить и провести в жизнь идеи и доктрины, развитые рационалистической философией в области религии, этики, политики и вообще человеческой культуры»[37]. Помимо «переворота в умственной жизни» Герье относил к главным аспектам Революции и «чисто государственный переворот» – централизацию власти, разрушение «феодализма» (этим понятием он обозначал систему прежних государственных и правовых институтов в самом широком смысле слова) и утверждение принципа демократии[38].
Ну а поскольку те максимально «заземленные» факты истории революционной повседневности – будней революции, которые приводил Тэн, опираясь на архивные источники, практически никак не были связаны с подобными генерализациями, Герье счел исследовательский метод французского историка недостаточным для понимания общего смысла происшедшего:
«Французская революция имеет свое духовное содержание, подобно другим великим историческим событиям. Это-то духовное содержание, заключающееся в революции, Тэн не мог усмотреть по вине усвоенного им исторического метода»[39].
Таким образом, в отличие от большинства других либеральных авторов Герье критиковал Тэна только за методику исследования, а не за политические или идеологические воззрения.
В 1880-е гг. выходили в свет все новые тома Тэна, и каждый из них вызывал и во Франции, и в России очередной всплеск эмоционального обсуждения. Принял в нем участие и Герье, опубликовав в 1890 г. большую статью о творчестве Тэна в целом.
Те двенадцать лет, что отделяли новую работу Герье о Тэне от предыдущей, явно не прошли даром для российского ученого: его восприятие позитивизма стало за это время намного более толерантным, причиной чему, в частности, было благоприятное впечатление от тех научных результатов, которые Тэн получил, применяя позитивистский метод исследования. Гораздо мягче стало и отношение Герье собственно к Тэну, которого он теперь оценивал как одного из «самых талантливых и влиятельных историков нашего времени»[40].
Если ранее Герье относился с известным скепсисом к привнесению в историографию его французским коллегой методов, заимствованных из других наук, то теперь, когда накопилось достаточно материала, чтобы судить об эффективности применения таких методов, Герье счел подобное новаторство одной из несомненных заслуг Тэна:
«Верный общему направлению своего ума и всей своей ученой деятельности, Тэн пытался самую историю поставить на научную почву, выработать для нее общую теорию и придать ей такую же точность и систематичность исследования и такую же безошибочность результатов, какими обладают науки естественно-исторические и математические»[41].
Особенно высоко Герье оценивал усилия Тэна по исследованию культурной среды изучаемой эпохи и «национального духа», под которым понималась совокупность массовых представлений и традиционных практик того или иного народа, то есть нечто близкое к тому, что сегодня обозначается понятием «менталитет». Изучение подобных аспектов позволяло, по мнению Герье, раздвинуть границы исторических исследований и использовать в качестве источника практически любой объект культуры:
«Мы видели, что, применяя исторический метод к объяснению литературных и художественных памятников, Тэн расширил пределы истории. Мы видели, как он обогатил историю новыми документами и новым фактическим материалом, обращая самые сухие памятники литературного творчества в живые свидетельства прошлого. <…> Теперь, став отражением общей истории, литература и искусство получили характер исторических явлений, и изучение их сделалось изучением исторического прогресса народной жизни»[42].
Другим важным достижением Тэна Герье считал применение в исторических исследованиях психологического метода. Действительно, французский ученый являл собою редчайший пример энциклопедически эрудированного исследователя, внесшего значительный вклад в развитие столь не схожих и далеких друг от друга дисциплин, как история и психология. И хотя сегодня о заслугах Тэна в области психологии вспоминают в основном лишь специалисты по истории науки, в свое время его труд «Об уме»[43] стал одной из важнейших вех в становлении этой дисциплины. В 1890 г., когда Герье опубликовал свою статью, Тэн являлся признанным авторитетом в области психологии. Применение же психологического метода в исторических исследованиях и вовсе было принципиально новым словом в историографии. Как позднее признает классик изучения Революции XVIII в., французский историк Ж. Лефевр, именно благодаря Тэну «коллективная психология стала для историка необходимым инструментом исследования»[44]. Но еще раньше эту заслугу Тэна отметил Герье:
«Тэн не ограничился провозглашением принципа, что история должна быть прикладной психологией, что историк, изображая известную эпоху или людей известной эпохи, должен сделаться психологом; он сам следовал этому принципу, и во многих его сочинениях мы можем встретить применение его психологического метода»[45].
И, наконец, Герье воздал Тэну должное за то, что французский историк словно средневековый номиналист отвергал реальность существования отвлеченных понятий и старался идти от сугубо эмпирического материала[46]. Впрочем, в этой констатации Герье ничего принципиально нового не было: как мы видели, нечто подобное он отмечал у Тэна еще двенадцатью годами ранее, правда, тогда это скорее было поводом для упрека, теперь же, напротив, для похвалы. Очевидно, методологические предпочтения самого Герье за эти двенадцать лет тоже эволюционировали.
Однако неизменным в позиции Герье и двенадцать лет спустя осталось то, что основатель «русской школы» историков Французской революции по-прежнему, в отличие от других критиков Тэна, анализировал его работы исключительно с профессиональной точки зрения, абстрагируясь от политических взглядов автора. Позднее, в советское время, подобное отношение Герье к творчеству Тэна станут объяснять «реакционностью» политических взглядов обоих. Так, в известном коллективном труде 1941 г. о Французской революции говорилось:
«За разработку французской революции брались и реакционные русские ученые (Герье, Ардашев), полемизировавшие с передовыми представителями буржуазной историографии и солидаризировавшиеся с реакционными французскими историками – Тэном и другими авторами того же направления»[47].