– Выслушай меня хорошенько, – ответил я. – Ингибиторы протеазы – это действительно самая последняя разработка в области препаратов для борьбы с ВИЧ. И самое невероятное заключается в том, что они действительно работают. Я прекрасно понимаю, что ты устал от бесконечных провалов, и согласен с тобой, что все предыдущие эксперименты были весьма сомнительны. Но конкретно эти препараты ты все-таки должен попробовать. Они помогают.
Он снова и снова спрашивал меня, стоит ли оно того, пока я безапелляционно не заявил, что на этот раз попробовать надо. Тогда знакомый пообещал испытать новое лекарство и вот уже лет двадцать живет совершенно нормальной жизнью, обзавелся детьми и успешно трудится на благо семьи и на радость друзьям. Настоящее чудо.
Такая схема лечения, сочетающая ингибиторы протеазы с прежними препаратами, была названа высокоактивной антиретровирусной терапией, или ВААРТ. Конечно, это лечение не избавляет от ВИЧ, но пока человек несколько раз в сутки строго по часам принимает арсенал комбинированных препаратов, изо дня в день, из года в год, он клинически здоров. Правда, у этой схемы есть побочные эффекты, иногда довольно неожиданные: например, перераспределение жира в организме может привести к появлению отложений жировой клетчатки, напоминающих женскую грудь. В 2006 году появились усовершенствованные препараты с минимумом побочных эффектов, выпускаемые в форме комбинированных таблеток, которые позволяют избежать сложной схемы приема. С тех пор все пациенты с ВИЧ могут вести совершенно нормальный образ жизни и иметь детей. Но если прекратить прием медикаментов, вирус тут же дает о себе знать. Это лекарство не лечит от ВИЧ. Оно способно лишь подавлять его при соблюдении правильной схемы приема в течение всей жизни.
В 2006 году появились антиретровирусные препараты с минимумом побочных эффектов. С тех пор все пациенты с ВИЧ могут вести совершенно нормальный образ жизни и иметь детей.
Исследования, проведенные среди инфицированных детей в Сенегале (где у меня было несколько проектов, связанных с этим вопросом), показали, что примерно у 60 % из них в крови сохраняется вирус, устойчивый к лекарству. Вероятно, это происходит потому, что схема лечения не соблюдается. Возможно, когда за детьми присматривают не родные матери, о времени приема чаще забывают и в целом относятся к хлопотному лечению легкомысленно. В таком случае появляется и постоянно растет устойчивость вируса к лекарственным препаратам. К счастью, в Дании нет такой проблемы – пока. В настоящее время ведутся разработки инъекционной формы препарата – в случае успешной реализации проекта достаточно будет вводить пациенту по одному уколу в полгода. В некоторых группах риска, например среди африканских проституток, возможно применять это лекарство с превентивной целью. Профилактический прием препаратов против патогена называется предэкспозиционной профилактикой ВИЧ (ПрЭп). Практикуется и постэкспозиционная профилактика (ПЭП), к которой разумно прибегнуть, например, в случае изнасилования или использования медицинской иглы после инфицированного человека.
Интенсивно проработав более 30 лет над созданием вакцины от этого вируса, мы должны признать – это сложная задача. Но так было не только в случае с ВИЧ. На разработку многих надежных вакцин потребовалось долгое время – например, так было с желтой лихорадкой. Именно поэтому мы не должны сдаваться. ВИЧ – крепкий орешек, он бросает вызов нашему разуму. Он инфицирует иммунную систему, которая должна бороться с ним, – вот в чем сложность. Но я думаю, нам под силу расколоть его. Многие достижения в области вирусных технологий последних лет приближают момент разрешения этой задачи. Исследование этого вопроса является своего рода локомотивом всей вирусологии. Но ВИЧ – хитрая штуковина, и пока что ему удается впечатляющим образом уворачиваться от распознавания. Всякий раз, когда наша иммунная система начинает вырабатывать антитела, например, против его рецепторов, вирус мутирует и, возможно, «прикрывается» сахаридами от атакующих его антител. Это повторяется много раз – образование новых клеток этого типа способствует мутации с привлечением защищающих вирус молекул сахара. Экспериментальное лечение вакциной длительного действия имитирует этот процесс. Больному постепенно вводится несколько прививок разного действия, тем самым иммунитет направляется по извилистому, но верному пути, и в конце концов поражается большая часть вирусов. Кажется, это средство работает.
ВИЧ – хитрая штуковина, ему пока удается уворачиваться от распознавания.
ВИЧ приспосабливается к своему хозяину, закрепляется в инфицированных генах, становясь их частью, и пытается выжить. Ученые продолжают обнаруживать все новые хитроумные способы, которыми вирус достигает своей цели. В будущем, когда прививка от него наконец будет разработана, дело наверняка не ограничится только ей. Скорее всего, это будет несколько разных типов вакцин с абсолютно разными механизмами действия. Некоторые из них будут применяться для профилактики ВИЧ у новорожденных, другие – в качестве лечебных вакцин для уже инфицированных людей. Возможно, будут даже разработаны средства для жителей разных географических зон или для людей с разными лейкоцитарными антигенами.
Естественные хозяева вируса – многие виды африканских обезьян – за долгие века и тысячелетия приспособились к ВИО/ВИЧ. И хотя мы считаем, что у нас нет времени ждать, пока природа осуществит естественный отбор и превратит людей в таких же естественных и вполне здоровых хозяев вируса, как приматы, наверняка это случится само собой, даже если мы не станем предпринимать совсем ничего или почти ничего. Такой исход возможен и в том случае, если вирус разовьет большую устойчивость к существующему на данный момент препарату. Конечно, проблема состоит в том, что очень многим придется умереть за долгие годы эволюции. И все же даже в этом случае человечество выживет как вид, правда, вирус победит и укоренится в нас.
Многие виды африканских обезьян за долгие века и тысячелетия приспособились к ВИЧ.
Будем надеяться, что все случится иначе. Хотелось бы думать, что нам удастся изобрести хорошее лекарство, доступное всем носителям ВИЧ, и мы найдем различные формы и способы его применения (такие, как ПрЭП и ПЭП). Хочется верить, что мы разработаем простые и эффективные способы обнаружения не подозревающих о своем диагнозе инфицированных людей, во-первых, чтобы своевременно начать терапию, а во-вторых, чтобы препятствовать дальнейшему распространению вируса. Кроме того, я очень рассчитываю, что скоро будет выпущено несколько действенных вакцин против ВИЧ, которые можно комбинировать. Судя по всему, для изобретения надежного профилактического средства у исследователей пока не хватает информации о вирусе. В 80-е и 90-е годы мы не могли создать вакцину в том числе потому, что не знали о наличии нескольких рецепторов ВИЧ, о скорости его воспроизводства, не имели возможности сделать его трехмерное изображение и достаточно точно измерить клеточный иммунитет, а также не представляли себе механизм защиты антител. В то время отсутствовала масса необходимых знаний и технологий. Но и теперь, приобретя эти знания и развив эти технологии, мы по-прежнему упускаем какую-то важную информацию об этом вирусе, о его взаимодействии с иммунной системой, а потому никак не можем разработать эффективную профилактическую вакцину против него. К сожалению, неизвестно, чего именно мы не знаем.
Глава 2. Вспышки. Вирусы Эбола, Марбург и Ласса
Я продолжал работать в США над вакциной против ВИЧ. Одним прохладным серым ноябрьским вечером 1989 года случилось кое-что вызывающее беспокойство. Грузный закупщик обезьян сидел напротив меня за столом в офисе нашей вирусной лаборатории Твинбрук-2, отделение Национальных институтов здравоохранения в Роквилле, штат Мэриленд, чуть севернее Вашингтона, округ Колумбия.
С ярко выраженным техасским акцентом он разговаривал с коллегой из Центра исследований приматов в Рестоне, Виргиния, а именно – из отдела, где прибывающие из Африки и Азии животные проходят карантин. Насколько я понял, у них возникли проблемы с приматами из нескольких отсеков. Это были сотни диких длиннохвостых макак-крабоедов, совсем недавно прибывших из джунглей с филиппинского острова Минданао.
Закупщик пытался выяснить, каким маршрутом они прибыли, а я старался уловить суть проблемы. Стало понятно, что обезьян отправили с Минданао на одну из ферм неподалеку от столицы Манилы, где со множеством сородичей их поместили в большие клетки и отправили в Амстердам. Там их рассортировали: извлекли мертвых, высадили особей, конфликтующих с другими доминантными самцами, оставшихся самолетом отправили в Нью-Йорк. Из аэропорта Джона Кеннеди по Восточному побережью приматов доставили на грузовиках в Рестон, штат Виргиния. Во время телефонного разговора закупщик не переставая делал какие-то пометки у себя в записной книжке.
– Что случилось? – поинтересовался я в промежутке между двумя тревожными звонками. И он объяснил, что в одном из отсеков центра в Рестоне обезьяны начали умирать от какой-то загадочной болезни. В течение трех недель эта участь постигла треть из сотни недавно доставленных приматов. У них внезапно поднималась температура, начинались кровотечения из всех отверстий, а затем следовал летальный исход. Очень странная ситуация. К счастью, с обезьянами, предназначенными для наших исследований, все было хорошо. Но это пока.
Большую часть приматов мы получали из другого места: с острова Морган в Южной Каролине или от нашего основного поставщика макак в Пуэрто-Рико. Там животные находились на карантине продолжительное время и были абсолютно здоровы. Однако ветеринар из Рестона был обеспокоен тем, что неведомая болезнь может распространиться на все здание.
Наш закупщик по телефону посоветовал своему коллеге и ветеринарному инспектору обратиться с просьбой к вирусологам из Американского военно-медицинского института исследований инфекционных заболеваний (USAMRIID) в Форт-Детрике, штат Мэриленд, исследовать больных и скончавшихся обезьян. У специалистов этой организации было больше опыта в области редких и экзотических вирусных заболеваний приматов, там можно было производить вскрытия и осуществлять диагностику. К тому времени рестонский коллега уже отослал материалы биопсии от одной из умерших обезьян вирусологу USAMRIID Питеру Ярлингу. И теперь исследователи из Форт-Детрика запрашивали дополнительные пробы. Наш поставщик животных опять созвонился со своим коллегой из Рестона, я держал ухо востро. Он предложил предоставить в распоряжение вирусологов из USAMRIID несколько тел мертвых обезьян, чтобы ученые сами выбрали участки тканей для исследований. Они еще некоторое время обсуждали, каким образом следует упаковать тела животных в полиэтиленовые пакеты, чтобы отвезти на машине в институт, расположенный примерно в часе езды от Рестона на противоположном берегу реки Потомак. Наконец закупщик положил трубку, встал и направился к выходу.
– И где же в итоге они договорились встретиться? – полюбопытствовал я.
Он сказал, что встреча состоится на бензозаправке. Там можно спокойно перекинуть из багажника в багажник двойные пакеты с телами обезьян. Надев пальто и кепку, поставщик поспешно покинул офис.
– Неужели они собрались разъезжать с обезьяньими трупами в багажниках? – крикнул я ему вслед, но он уже убежал.
Я отправился к начальнику Филу и коллеге Ванессе и рассказал им об активных телефонных переговорах и проблеме, возникшей в Рестоне. Наш начальник поделился слухами о том, что в другом центре передержки обезьян, в Новом Орлеане, произошла вспышка вируса симианской геморрагической лихорадки, откуда также отправили в USAMRIID образцы тканей на исследование. Он предположил, что и в Рестоне, наверное, происходит нечто подобное.
– Симианская геморрагическая лихорадка – что это вообще такое? – поинтересовался я.
Фил рассказал мне, что это высокозаразный РНК-вирус из семейства артеривирусов (Arteriviridae), который буквально выкашивает колонии обезьян, но для человека он не опасен. Он вызывает смертельные кровотечения и способен уничтожить всех приматов в Рестоне. Если это, конечно, он. Через пару дней начальник собирался отправить в USAMRIID на вскрытие несколько наших обезьян, чтобы выяснить подробности.
И вот в пятницу, спустя несколько дней после телефонных переговоров нашего закупщика, мы с ним и Ванессой сами отправились в USAMRIID в огромном фургоне Фила с раздвижными дверями и несколькими рядами сидений, как в мини-автобусе. У него ведь семья, две здоровенные собаки, к тому же он играет на электрогитаре в группе, так что ему просто необходима большая машина. Так он мне объяснил. Как будто в США существовали маленькие автомобили. По дороге мы обсуждали наши эксперименты с обезьянами, пытались представить себе суматоху, наверняка охватившую рестонский центр в связи со вспышкой геморрагической лихорадки. И посмеивались над нашими лихими закупщиками и их альтернативным логистическим планом, предполагавшим разъезды по двум штатам с мертвыми макаками в багажниках. Только подумайте: если этот вирус опасен для людей, наши старики станут инициаторами смертоносной эпидемии на территории всей Виргинии, Мэриленда и Вашингтона!
Наконец мы добрались до места назначения, встретились с вирусологом Питером Ярлингом и ветеринаром Марком Льюисом и приступили к обсуждению наших испытаний и результатов вскрытия обезьян. Не могли мы обойти вниманием и загадочное происшествие в Рестоне. Майор Фил Зак находился в библиотеке вместе с нами, но, как обычно, разговаривал по телефону.
Мы только что стали свидетелями проведенного ветеринаром вскрытия одной из наших обезьян в рамках исследования ВИО. Во время процедуры один из военных охранников неожиданно спросил у меня, не являюсь ли я случайно иностранцем? Видимо, заподозрил неладное, услышав мой акцент. Я с радостью ответил, что да, я действительно иностранец. После такого признания военный приказал мне стоять на месте, пока он будет собирать сведения, и удалился. Спустя 10 минут охранник вернулся и сообщил, что я был признан негодным к военной службе из-за аллергии на морских свинок. Он был абсолютно прав. Хотя я никогда не понимал, каким образом можно пересечься с этими животными на службе в армии. Он перечислил множество деталей моей биографии – кажется, ему было известно обо мне и моей семье гораздо больше, чем мне самому. И все это он выяснил за десять минут – в 1989 году! Как бы то ни было, мне позволили остаться, правда, пришлось перенести встречу из кабинета в библиотеку.
Я был негодным к военной службе из-за аллергии на морских свинок.
Мы поговорили о направленных к ним на исследования обезьянах, а затем Питер Ярлинг принялся рассказывать нам о видоизмененной селезенке приматов, поступивших из Рестона. Селезенки были очень отечными и кожистыми и напоминали толстые кровяные колбаски, а в большинстве внутренних органов были зафиксированы точечные кровоизлияния. Вирусолог сообщил также, что они пытались выделить вирус из образца ткани мертвой обезьяны из того центра. Но, к сожалению, в культуре, видимо, уже начался рост бактерий – жидкость с клетками ткани в чашке Петри помутнела через сутки. Короче говоря, культура уже не могла считаться стерильной и свободной от посторонних бактерий. Все мы, естественно, согласились с этим выводом. Странным было лишь то, что содержимое сосудов не имело запаха, характерного для псевдомонадных бактерий. Со времен работы в отделении клинической микробиологии Королевской больницы я прекрасно помнил этот запах: терпкий, сладковатый, его невозможно не почувствовать. Вообще же, недуг, поразивший приматов из Рестона, сильно смахивал на ту самую симианскую геморрагическую лихорадку, возбудитель которой был только что обнаружен Питером Ярлингом в образцах, доставленных из Нового Орлеана. Так что поначалу исследователь не сильно волновался. В общую картину не вписывался лишь способ распространения этого заболевания: в Рестоне заразились обезьяны, содержащиеся в разных отсеках, но вирус симианской геморрагической лихорадки не передается воздушным путем. А в таком случае – возможно, у обезьян из разных центров все-таки разные болезни?