При таком состоянии поместий большое значение приобретало государево денежное жалованье. Но и оно не превышало 14 рублей и «выдавалось смотря по службе, а если служб не бывало, то в известные сроки, раз в 3–5 лет и даже реже». В 1607 году из 316 нижегородских дворян и детей боярских только 14 получали жалованье ежегодно.
Родовитые семьи были редкостью. Во всем уезде была лишь одна княжеская семья Болховских, захудалая и переведенная на службу в Нижний из Владимира во второй половине XVI века. Жедринские – одна из родовитых дворянских семей – предположительно были переведены в Нижний из Новгорода великим князем Василием Васильевичем. Оттуда же, вероятно, появились в Нижнем и Доможировы, а также, возможно, Клепальницыны, Княжегорские и некоторые другие. «Никто из нижегородцев не попал в избранную “тысячу” царя Ивана, очевидно, по “непригодности”, ни один и позже – до царя Михаила – не дослужился до дворянства московского. Нижегородское дворянство не играло ключевой роли в жизни уезда и по своему влиянию уступало нижегородскому посаду», – замечал Павел Григорьевич Любомиров, профессор в Санкт-Петербурге, Томске, Саратове, завершивший свой трудовой путь в Государственном историческом музее. Он написал историю Нижегородского ополчения в 1917 году, ее переиздали в 1939 году, перед Великой Отечественной войной.
Нижний Новгород в начале XVII века находился в патриаршей церковной области, у него по неизвестной причине не появилось своей архиепископии, как это было предрешено соборным постановлением 1589 года. В самом городе было до 30 приходских церквей и соборных храмов. Их здания до нас не дошли, самые старые храмы Нижнего, которые сейчас радуют наш глаз, были построены уже после Смуты.
Большую роль в жизни города и его окрестностей играли пять мужских монастырей – Печерский, Благовещенский патриарший, Духов, Симеоновский, Успенский – и один женский – Зачатейский. Монастырь Благовещения Богородицы стоял за чертой города на правом берегу Оки. Печерский Вознесенский монастырь, разрушенный оползнем в 1597 году, но пользовавшийся наибольшим духовным авторитетом, восстанавливался на правом берегу Волги.
В кремле главными являлись построенные в XIV веке Спасо-Преображенский и Михаило-Архангельский соборы (после Смуты их разберут и восстановят в новом облике). Настоятель Спасо-Преображенского собора обладал властью над причтами остальных церквей.
По данным писцовой книги 1621 года, в Нижнем Новгороде было 85 дворов, принадлежавших духовенству. Монашеская братия была немногочисленной. В монастырях насчитывалось всего 88 келий, включая апартаменты настоятелей, из них 36 были в Зачатейском монастыре. Население келий вряд ли вдвое превосходило их количество. Люди духовного чина по условиям жизни стояли ближе к посадским, чем к служилым людям, рассчитывая больше на добровольные приношения прихожан и плату за требы.
Но при этом торговый дух Нижнего Новгорода не обошел своими веяниями и церковь. Монастыри, церкви, даже отдельные члены клира и братии имели свои лавки, соляные амбары, владели кузницами, а в уезде и мельницами.
В городе жили и представители администрации: воеводы, дьяк с подьячими, сторожа, находились подворья и дворы не нижегородских монастырей (в писцовой книге всего 18 дворов), дворы дворян и детей боярских Нижнего Новгорода и других низовых городов и иноземцев (около 150 дворов), около 160 дворов ямщиков, более 150 дворов, заселенных монастырскими трудниками и бобылями, и несколько келий нищих.
По меркам того времени Нижний в начале XVII века был городом не только крупным, но и растущим, динамичным.
Он был центром Нижегородского уезда, который в начале XVII века насчитывал порядка шестисот селений с 30 тысячами дворов и со 150 тысячами крестьян мужского пола.
Крестьяне уезда делились на монастырских, дворцовых, черносошных, а также на частновладельческих, принадлежавших двум боярам и четырем сотням «служилых по отечеству» помещиков.
Уезд состоял из Березопольского, Закудемского, Стрелицкого станов и Терюшевской, Толоконцевской и Белогородской волостей. На западе и юго-западе он по реке Кишма граничил с Муромским уездом. На юге Нижегородского уезда лежал Закудемский стан. Чтобы попасть туда из Нижнего Новгорода, надо было пересечь приток Волги – Кудьму.
Население распределилось весьма неравномерно. Северная, заволжская часть, лесная и болотистая – была заселена слабо. Восточнее реки Ватомы на левом берегу Волги не было, похоже, ни одного поселения. К югу от Волги, в Стрелице, самом западном стане, население концентрировалось на берегах Оки и Волги, не заходя в глубь лесов. За Окой более густо был заселен западный – Березопольский – стан, чем обширный Закудемский. В этих двух станах рядом с русскими починками, деревнями располагалось немало мордовских сел и деревень. Но мордовское население в начале XVII века составляло уже меньшинство в уезде.
Арзамас, Балахна, Курмыш, Гороховец сами были центрами уездов, формально равными Нижнему. Однако, конечно, и по политической традиции, и по фактическому положению Нижний Новгород был для них первым среди равных.
Границы между уездами постоянно менялись. Некоторые пограничные территории, формально оставаясь в одном уезде, управлялись властями другого уезда и в этом случае назывались «приписными». Кроме того, в курмышских, арзамасских, балахнинских и гороховецких землях располагались владения нижегородских монастырей – Благовещенского, Печерского, Дудина.
Основу экономики Нижегородского уезда составляли промыслы – рыболовство, бортничество, промысловая охота и лесные промыслы, животноводство – и торговля их продукцией.
Актовая и писцовая документация пестрит упоминаниями о пустошах, то есть заброшенных землях в уезде.
Под пашню была расчищена относительно небольшая территория. Центрами земледелия выступали главным образом северная часть Березопольского стана, приокские и приволжские районы Стрелицкого, приволжская полоса и восточная Княгининская волость Закудемского стана. Плодородная почва щедро вознаграждала земледельцев, о чем свидетельствовали и более шестидесяти только водяных мельниц в уезде, и отзывы заезжих иностранцев.
Мордовское население занималось земледелием мало, сосредоточив свои усилия на зверином и бортном промыслах в бескрайних лесах. Особенно богат был зверем Закудемский стан. По берегам Оки и Волги было много лугов, заготовка сена повсеместно не была проблемой. И по всему уезду на реках и озерах были богатые бобровые гоны и рыбные ловли, о чем свидетельствовали суммы оброков.
Светских вотчинников в числе землевладельцев было всего два на весь Нижегородский уезд: боярин Федор Иванович Шереметев, которому принадлежали в Закудемском стане село Кадницы на реке Кудьме и деревня Медведково, и боярин князь Иван Михайлович Воротынский, владевший в том же Закудемском стане селом Княгининым (которое станет городом Княгинин) с деревнями.
Монастырское землевладение не было масштабным. Документы говорят только о небольших вотчинах и разного рода угодьях нижегородского Печерского монастыря и приписанного к нему Толоконцевского, нижегородских Зачатейского, Благовещенского, Николы Дудина, а также Троице-Сергиева, суздальского Спасо-Евфимьева.
Остальные частновладельческие земли представляли собой около 480 поместий, которые в начале XVII века принадлежали четырем сотням дворян, детей боярских и иноземцев, в основном Нижегородского уезда. Владельцами около сорока поместий были свияжские, казанские, кузьмодемьянские, чебоксарские жильцы. Спецификой Нижегородского уезда было почти полное отсутствие в нем перед Смутой поместий московских чинов: было зафиксировано только небольшое поместье дьяка Петра Микулина.
До критической массы насыщения помещиками, как в тогдашней Центральной России, в Нижегородском уезде было еще далеко. Существовало большое количество государевых дворцовых селений, к которым относились, похоже, все наиболее крупные села (кроме Княгинина), такие, как Павлово с сотней торговых и ремесленных заведений, рядом мельниц, Ворсма и некоторые другие.
В отличие от дворцового крестьянства значительная часть мордовского населения, недовольного расселением русских, помещичьи крепостные крестьяне, а также холопы, которых, впрочем, было немного в Нижегородском крае, представляли взрывоопасную среду. Почувствовав слабину государственной власти, они были способны восстать за землю или свободу. Такая ситуация и возникнет в Смутное время.
Бунташный век
Семнадцатый век войдет в историю России как «бунташный». И вначале была Смута. Откуда она взялась?
Выдающийся историк академик Сергей Федорович Платонов был краток: «Начальным фактом и ближайшей причиной смуты послужило прекращение царской династии. Совершилось это прекращение смертью трех сыновей Ивана Грозного: Ивана, Федора и Дмитрия».
Ничуть не уступавший Платонову предшественник, учитель Николая II Василий Осипович Ключевский утверждал: «Почвой для нее послужило тягостное настроение народа, общее чувство недовольства, вынесенное народом из царствования Грозного и усиленное правлением Б. Годунова. Повод к Смуте дан был пресечением династии со следовавшими затем попытками искусственного ее восстановления в лице самозванцев. Коренными причинами Смуты надобно признать народный взгляд на отношение старой династии к Московскому государству, мешавший освоиться с мыслью о выборном царе, и потом самый строй государства с его тяжелым тягловым основанием и неравномерным распределением государственных повинностей, порождавшим социальную рознь: первая причина вызвала и поддерживала потребность воскресить погибший царский род, а эта потребность обеспечивала успех самозванства; вторая причина превратила династическую интригу в социально-политическую анархию».
После смерти Ивана Грозного в 1584 году возник конфликт по поводу того, кого ставить на царство – «слабоумного ли Федора или малолетнего Дмитрия». Боярская дума голосами служилых людей разрешила спор, отдав первенство Федору, что создало большое преимущество его тестю, отцу царицы Ирины Борису Годунову, поднявшемуся в годы опричнины. Царь Федор Иоаннович, не воспитанный для трона (предполагалось, что править будет его старший брат Иван, трагически погибший, вероятно, по вине отца), обладал скорее иноческим, чем державным мировосприятием.
При Федоре «худородные» любимцы покойного царя за два-три года были вытеснены могущественными аристократами. Но не им было суждено править. Оттеснив и отправив в почетную и реальную ссылку куда более родовитых Шуйских, Мстиславских, Романовых-Захарьевых-Юрьевых, на первый план вышел Борис Годунов, которому царь Федор, по свидетельству его биографа, на девять десятых передал бразды правления. Все царствование Федора пройдет под знаком острейшего соперничества бояр по вопросу о том, кто из них сменит бездетного монарха (царевич Дмитрий, брат Федора, многими не считался легитимным, поскольку был сыном Ивана Грозного в шестом-седьмом браке, тогда как церковь допускала не более трех).
При Федоре Иоанновиче произошло несколько важнейших событий в российской истории, сыгравших очень большую роль и в истории Смуты.
Прежде всего, это усиление крепостного права через введение заповедных и урочных лет, что, по логике правительства Годунова, должно было помочь преодолеть разрушительные экономические последствия 25-летней Ливонской войны. Поначалу считалось, что заповедные годы, запрещавшие крестьянские переходы, – мера временная, но нет ничего более постоянного, чем что-то временное.
Лишившись легальных возможностей покинуть хозяев, крестьяне начали бегство нелегальное. В сельской местности все чаще и не без оснований говорили о появлении в лесах разбойников, об избиении слугами и холопами их господ. Массы крестьян и холопов устремились на южные окраинные земли, быстро пополняя ряды казачьей вольницы.
Другим важнейшим событием стало утверждение патриаршества. Это явилось следствием многоходовой интриги, которую с успехом осуществили Федор и Борис Годунов.
Вселенский Константинопольский патриарх Иеремия II, занявший престол после свержения его предшественника Феолипта турецким султаном, застал полное разорение, османы даже забрали под мечеть патриарший собор. В этих условиях патриарха, наслышанного о щедрых дарах Федора восточным иерархам, не сложно было заманить в Москву. Там царь и Годунов ему указали на неправильность положения, при котором Русская церковь увенчана лишь митрополичьей кафедрой. Иеремия начал торг: столь драгоценный товар можно было продать лишь один раз. После подчеркнуто любезного официального приема патриарха отпустили на обед и… «забыли» о нем – на несколько месяцев, запретив покидать столицу. Он не выдержал ожидания и согласился… стать патриархом Русской церкви. Федор Иванович и Годунов идею вроде бы одобрили, но… предложили ему обосноваться во Владимире, поскольку в Москве-де уже есть митрополит Иов. Наконец, Иеремия дал себя уговорить.
26 января 1589 года в Успенском соборе был поставлен первый русский патриарх – Иов (даты в книге приведены по старому стилю, для вычисления нового стиля применительно к XVII веку надо прибавить 10 дней). В Соборной уставной грамоте, узаконившей патриаршество, объявлялось, что «ветхий Рим пал от ереси», новый Рим – Константинополь – порабощен безбожными племенами агарянскими (т. е. мусульманами), поэтому третий Рим есть Москва.
Наконец, в 1591 году произошло еще одно – роковое для российской истории – событие: в Угличе при крайне загадочных обстоятельствах погиб 8-летний царевич Дмитрий, страдавший эпилепсией. Народная молва, которую с усердием распространяли и отодвинутые в сторону аристократы, сразу заговорила об убийстве, якобы организованном Годуновым, прокладывавшим себе путь к престолу.
В 1598 году, когда умер царь Федор Иоаннович, пресеклась правившая династия. Это событие само по себе вызвало острейший общенациональный шок и кризис. Как справедливо подчеркивал Ключевский, узлом, связывавшим все отношения в Московском государстве, было «лицо известной династии, и государственный порядок признавался возможным только при государе именно из этой династии. Потому, когда династия пресеклась и, следовательно, государство оказалось ничьим, люди растерялись, перестали понимать, что они такое и где находятся, пришли в брожение, в состояние анархии… Пришлось выбирать царя Земским собором. Но соборное избрание по самой новизне дела не считалось достаточным оправданием новой государственной власти, вызывало сомнения, тревогу».
С этого момента власть перестала быть богоданной. Она теряет прежнюю легитимность и начинает искать новую. В борьбе за освободившийся трон столкнулись Боярская дума, расколовшаяся на сторонников бояр Романовых (родственников первой жены Ивана Грозного) и Бориса Годунова, и Земский собор. На Соборе, собравшемся на патриаршем подворье, Годунов получил поддержку. Боярская дума считала, что лишь она как высший государственный орган может вынести решение о престолонаследии. Не договорившись о конкретной кандидатуре, Дума предложила самому красноречивому своему члену дьяку Щелканову выйти к народу и предложить принести присягу на имя Думы, вводя тем самым боярское правление взамен монархии. Народу эта идея явно не понравилась. Тем временем Собор отправил шествие к Борису в Новодевичий монастырь, где он дал уговорить себя занять престол.
Монархия стала выборной, чего, кстати, в Западной Европе не наблюдалось. Борис Годунов стал первым, но не последним царем, избранным «всей землей».
Правление Годунова, драма которого столь талантливо описана пером Александра Сергеевича Пушкина, было несчастным. Как писал «наш Тацит» (слова Пушкина) Николай Михайлович Карамзин, «Годунов не имел выгоды быть любимым, ни уважаемым, как прежние монархи наследственные. Бояре, некогда стояв с ним на одной ступени, ему завидовали; народ помнил его слугою придворным. Нравственное могущество царское ослабело в сем избранном венценосце». Годунов, выходец из второстепенной ветви старинного московского боярства, так и не сможет изменить восприятие его аристократической элитой – выскочка, недоцарь, «низкий по отечеству».