В Еленополе (город, названный в честь его матери св. Елены), где царь принимал теплые ванны, он исповедался в церкви Святых Мучеников, затем, переехав в Никомидию, обратился к епископам с просьбой крестить его. Следует попутно заметить, что позднейшая легенда, будто бы св. Константин крестился в Риме у папы Сильвестра, распространенная в том числе в византийской историографии, лишена каких-либо оснований и обусловлена некоторыми причинами. Во-первых, эта история была заимствована из подложного «Константинова дара», о котором у нас ниже не раз пойдет разговор. Во-вторых, сама мысль о том, что св. Константин мог креститься от рук епископа-арианина, была несовместима с обликом этого светлого царя для православных писателей позднейших эпох. Кстати сказать, эта история лишний раз подчеркивает, насколько св. Константин был дорог Церкви, и как клир пытался устранить, пусть даже и искусственно, любые возможные нападки на его имя.
По завершении священного обряда император облекся в торжественную одежду василевса и почил на ложе, покрытом белыми покровами. Затем, возвысив голос, св. Константин вознес к Богу благодарственную молитву и в заключение сказал: «Теперь я сознаю себя истинно блаженным, теперь я достоин жизни бессмертной, теперь я верую, что приобщился Божественного света». Очень характерно, что даже на смертном одре св. Константин думал не о себе, а о тех, кто лишен великого блага быть членом Церкви. Таковых он называл «несчастными и жалкими»156. В день Святой Троицы, 22 мая 337 г., около полудня великого императора не стало.
Его смерть стала трагедией Римской империи. Дворцовая стража разодрала на себе одежды, дворец огласился плачем и воплями, таксиархи и лохаги называли его своим спасителем, хранителем и благодетелем; остальное войско вместе с простым народом было объято ужасом. Взяв тело, воины положили его в золотой гроб, а затем, накрыв его багряницей, водрузили гроб на саркофаг и поставили в лучшей из комнат царского дворца.
Тихо горели свечи в золотых подсвечниках, многочисленная стража день и ночь охраняла своего любимого императора, а комиты и остальные военачальники каждый день, словно для доклада, прибывали к телу св. Константина и преклоняли колено, приветствуя покойного. Это было настолько неожиданно, что всем казалось, будто, несмотря на смерть, царствие св. Константина Великого продолжалось. «Одному только ему сущий над всеми Бог даровал преимущество царствовать над людьми даже после смерти, и людям, не лишенным смысла, этим ясно указал на нестареющее и нескончаемое царствование души его», – писал современник157.
Рим и Константинополь вступили в заочное состязание за право предоставить у себя последний приют покойному царю. В самом Вечном городе в знак траура были закрыты все бани и рынки, все жители Рима громогласно славословили своего царя. Ему посвящались картины, на которых св. Константин был изображен «покоящимся в горнем жилище, превыше всех небесных кругов». Все мечтали только об одном: чтобы честь принять в последний раз святого императора была предоставлена именно им.
Но сын императора, будущий Римский царь Констанций, уже принял решение похоронить отца в Константинополе. Из Никомидии в окружении многочисленных отрядов римских воинов он сопровождал до самого Константинополя саркофаг с телом св. Константина, демонстрируя высочайшее уважение к нему и почтение. Наконец, процессия прибыла на место, и возле храма Святых Апостолов солдаты отошли в сторону, предоставив место священникам. Прославляемый, оплакиваемый всеми василевс был погребен в том мавзолее, который соорудил при своей жизни, открыв счет святым императорам Римской империи158.
Приложение. «Становление императорской власти в Риме»
I
13 января 27 г. до Р.Х., победив конкурентов, диктатор и полководец Октавиан (27 г. до Р.Х. – 14 г.) сложил с себя чрезвычайную власть, но сохранил общее управление делами Римского государства. Никакая должность по римскому праву не предусматривала таких полномочий, и тогда Октавиан принял титул «император», или неофициально princeps («первый среди равных», «человек выдающихся нравственных качеств»), должный, по его мнению, легитимировать новое положение дел. Так рождалась императорская власть.
А 29 мая 1453 г., во время осады Константинополя, погиб последний самодержец Священной Римской (Византийской) империи св. Константин XI Палеолог (1448—1453). С их именами связаны начало и окончание целой исторической эпохи развития человечества, полуторатысячелетней эры Римского монархизма, под нежной и заботливой опекой которого зарождалась и распространялась по миру христианская цивилизация.
Следует заметить, что термин «император» имел древнее происхождение. Высшие полномочия в Риме издавна назывались империумом (imperium), и это понятие включало в себя верховную административную, судебную и военную власть. Римляне различали два вида imperium. Военный империум (imperium militiae) предполагал у его носителя широчайшие властные полномочия на расстоянии одной мили от Рима. Как считалось, здесь каждый римский гражданин потенциально мог оказаться на вражеской территории, а потому как бы находился на военном положении. Гражданский империум (imperium domi) предоставлялся высшим чиновникам системы городской власти, т.е. внутри Рима. Претендуя на imperium, Октавиан тем самым недвусмысленно показывал, что хотя его полномочия еще не определены, но верховная власть в государстве отныне ассоциируется исключительно с его личностью, как императора159.
Было бы совершенно неверным полагать, будто императорская власть образовалась искусственно, исключительно в силу неуемных амбиций отдельных римских вождей, силой и репрессиями похоронивших вековые республиканские традиции. Нет, сами объективные обстоятельства вели Рим к единоличному правлению. Действовавшая на тот момент система власти, основанная на принципе коллегиальности и высокой политической активности римских граждан, уже не обеспечивала мир в государстве. Республика могла существовать до тех пор, пока ее территория ограничивалась относительно небольшой по площади Италией. Но для государства, широко раскинувшего вокруг «римской лужи», Средиземного моря, требовалась фигура стоящего над всеми единоличного правителя, который бы мог обеспечить справедливость и законность.
Еще до Октавиана Рим познал Мария (157—86 гг. до Р.Х.) и Суллу (138—78 гг. до Р.Х.), Цезаря (100—44 гг. до Р.Х.) и Помпея (106—48 гг. до Р.Х.), Красса (115—53 гг. до Р.Х.) и Антония (83—30 гг. до Р.Х.), откровенно претендующих на единоличную власть. И, что симптоматично, население, не говоря уже об армии, в целом было на стороне этих узурпаторов. Даже позднее, при тирании отдельных принцепсов, как это было, например, в годы правления императора Калигулы (37—41) – ужаса сената и аристократии, никто не думал о возврате к республиканским временам. Всем было очевидно, что та эпоха безвозвратно канула в Лету.
Хрестоматийно звучат слова императора Гальба (68—69), произнесенные им в день усыновления молодого аристократа Пизона, в котором он желал видеть своего будущего преемника: «Если бы огромное тело государства могло устоять и сохранить равновесие без направляющей его руки единого правителя, я хотел бы быть достойным положить начало республиканскому правлению. Однако мы издавна уже вынуждены идти по другому пути»160. Или, как лаконично высказался один историк, «без единовластной воли верховного правителя Римская империя неизбежно бы распалась»161.
Вековая вражда патрициев с плебеями не внушала гражданам доверия к республиканскому строю. Напротив, убеждение, что только император может стать гарантом справедливости и стабильности, было чрезвычайно распространено в римском народе. Приведем один характерный эпизод. Как рассказывают, некогда одна римлянка просила у императора Адриана (117—138) справедливого суда, но тот, проходя мимо, обронил, что ему некогда. «Тогда не будь императором!» – воскликнула женщина. Правитель повернулся и принял ее жалобу162.
Верховная императорская власть была установлена, но, как известно, взять власть в Римском государстве – полдела. Перед Октавианом и его преемниками встал весьма актуальный вопрос: какова должна быть их правоспособность, т.е. какими правами и обязанностями они должны быть наделены. Право было для римлян объектом поклонения, а потому представить себе, что некий правитель государства, тем более такой герой, как Октавиан, мог действовать вне сферы правового регулирования, было совершенно невозможно.
Но никакого заранее составленного плана или теоретической доктрины на этот счет не существовало; более того, можно с уверенностью сказать, что никто из числа первых Римских императоров и их современников не мог предугадать, какое содержание в скором времени получит их единодержавная власть. Справедливо замечают, что все ассоциации, которые вызывает у нас слово «император», были для Октавиана совершенно чужды. Он несказанно удивился бы, узнав о прерогативах своих преемников через несколько десятков лет, не говоря уже о более позднем времени163.
И чтобы императорская власть смогла стать не только правовым и легитимным политическим институтом, но и по-настоящему единоличной, верховной, ей пришлось пройти длинную дорогу исканий. Формирование статуса Римских (Византийских) императоров происходило в течение многих столетий и шло несколькими путями, иногда пересекавшимися друг с другом, а иногда – дополнявшими. В первую очередь путем восстановления прерогатив древних Римских царей. Затем в форме присоединения императорами к своим полномочиям компетенцию республиканских органов власти. И, наконец, посредством открытия в природе императорской власти тех полномочий, которые ранее были просто неактуальны в республиканский период. В этом отношении христианский период существования Римской (Византийской) империи представляет собой особое явление, и мы будем говорить о нем отдельно.
Все происходило эмпирическим путем проб и ошибок, не случайно, первые императоры Рима то принимают на себя отдельные полномочия, то отказываются от них по субъективным соображениям. Например, Октавиан принял от сената титул pater patriae («отец семейства»), но категорически отказался от dominus («господин»). А император Септимий Север (193—211) в 199 г. вернул этот титул и, более того, наградил свою жену, Эмессу Юлию Домну (193—217), званием mater castrorum («мать лагерей»)164.
Замечательно также, что императоры нередко шли по пути принятия крайне неопределенных титулатур, должных тем не менее подчеркнуть их особый статус. Это никоим образом нельзя отнести к фантазиям дорвавшихся до власти нуворишей или необразованных солдат. Просто носители императорского венца и их современники пытались в чувственно-неопределенных выражениях передать то главное и пока еще непонятное, что несла в себе идея императорства Священной Римской империи. Этого государства-Ойкумены, объявшего собой весь цивилизованный мир.
Так, императора Калигулу величали «сыном лагерей», «отцом войска», «цезарем благим и величайшим»165. Неудовлетворенный старыми величаниями, неадекватными величию его власти, император Домициан (81—96) велел прибавить к своей титулатуре dominus et dues («господин и бог»). А император Траян (98—117) добавил термин optimus («наилучший»)166. В последствии, эта традиция прибавлять к имени императора несвойственные рациональному римскому уму «неправовые» титулатуры получила широкое распространение – соответствующие примеры ждут нас впереди.
II
Ситуация осложнялась еще и тем, что ни Октавиан, ни его ближайшие преемники никак не желали принимать титул царя, имея к нему определенное предубеждение. Кроме того, они сохранили политическую традицию, согласно которой источником власти в государстве признавался римский народ и сенат, действующий от его имени. Древний летописец сохранил для нас выступление императора Тиберия (14—37) в сенате, где звучали такие слова: «Я не раз говорил и повторяю, отцы сенаторы, что добрый и благодетельный правитель, обязанный вам столь обширной и полной властью, должен быть всегда слугой сенату, порой – всему народу, а подчас – и отдельным гражданам»167.
Однако очень скоро некоторые полномочия императоров начали копировать прерогативы Римских царей. Но где еще единоличная власть могла искать аналогов, как не в царской власти Древнего Рима? А именно цари в прежние века сосредотачивали всю верховную власть в своих руках, включая командование армией, блюстительство внутреннего порядка, совершение общественных жертвоприношений, право суда и отправление наказания.
Позднее, когда царская власть пала, эти полномочия были переданы сенату (lectio senatus), как органу, от имени всего римского народа осуществляющего некоторые высшие государственные функции. В его компетенцию входили также некоторые вопросы религии и культа, предоставление должностным лицам государства чрезвычайных полномочий, высшее управление финансами, общее управление провинциями, назначение диктатора, международные отношения и принятие высших мер общественной безопасности. Эти полномочия со временем расширялись, поскольку народные собрания – высший законодательный орган власти Рима, хирели и приходили в упадок168.
Другие царские функции были переданы специально созданным высшим магистратурам169. Во главе магистратур располагались два консула, избиравшиеся народом. Они командовали войском, созывали народное собрание, отправляли правосудие, приносили от имени народа жертвы и наблюдали ауспиции (auspicia). Строго говоря, консулы и являлись «мини-царями», даже внешние знаки их отличия были скопированы с царских. Консулы избирались сроком на 1 год, после чего складывали свои полномочия. Для помощи консулам была введена специальная должность проконсула с широкими полномочиями170.
Очень почетные обязанности исполняли два цензора (censoris) из числа бывших консулов, которых назначали сроком на 18 месяцев. В их компетенцию входили: надзор за состоянием нравственного облика римских граждан, проведение переписи гражданского населения, оценка имущественного состояния граждан и распределение их по центуриям и трибам, составление сенаторского списка, надзор за возведением храмов и содержанием кладбищ, управление государственными финансами171. Кроме того, в ведении цензоров находились все судебные споры, связанные с казной, передача в аренду государственных земель, сдача на откуп государственных налогов, заведование постройкой государственных зданий и наложение на виновных лиц особых взысканий.
В систему высших магистратур с 367 г. до Р.Х. вошли также преторы (praetor), которые считались младшими коллегами консула. Их первая задача заключалась в обеспечении внутреннего гражданского порядка в государстве172. Впоследствии из полицейских функций претора органично возникло право осуществлять судебные полномочия, совершенно выведенные из консульской власти. Все правосудие вершили два специальных претора: один из них разбирал споры между иностранными гражданами, другой – между римскими (praetor peregrinus и praetor urbanus) 173.
Поскольку ни один закон не является совершенным, систематически возникала необходимость уточнить правоприменение того или иного правового акта, чем и занимались преторы. Когда количество однотипных жалоб становилось большим, решения преторов объявлялись в форме выставленных на всеобщее обозрение эдиктов. Со временем образовалась некоторая совокупность преторских решений, получившая наименование edictum tralaticium174.
Под конец республиканского строя народные собрания практически утратили свое значение, а потому эдикты преторов по вопросам правоприменения приобрели значение основных источников законов. Кроме них правосудие осуществляли еще и курульские эдилы, основной задачей которых являлось обеспечение чистоты города и публичных мероприятий, для чего они имели право рассматривать административные и небольшие уголовные дела. Вся совокупность норм, выработанных практикой преторов (jus praetorium) и практикой эдилов (jus aedilicium), составила jus honorarium175.