Я недоверчиво покачал головой. Что за озеро, где оно? Бросить промысел и тащиться куда-то из обжитой избы за двадцать вёрст «киселя хлебать» меня не прельщало. Но улыбающийся Толик продолжал меня уговаривать:
– Я как-то летом там на моторной лодке был. Вдруг недалеко от берега мотор заглох – винт не провернулся. Думаю: что случилось? Глянул за борт, а там караси стоят, спина к спине, воды не видно. У них как раз тёр был, вот они у берега и собрались. Такое количество, что лодка не пошла. А как до берега добраться? Пробовал шестом – не получилось. Плюнул, шагнул за борт на карасёвые спины, так по ним на берег и вышел.
Толик замолчал, глядя на меня и оценивая, какое впечатление произвёл рассказ.
– Да ладно врать! – засмеялся я. – Такого не бывает.
Толик сделал вид, что обиделся.
– Не веришь? Спроси Витьку Зыкова. Мы тогда с ним вместе были. Он подтвердит…
– Ладно, верю, – слукавил я. – Но если Витьку увижу, обязательно спрошу про твоих карасей. Но сейчас-то не лето, и клевать они вроде бы не должны. Как их ловить-то?
– Ну и тёмный ты, студент! – Толик посмотрел на меня с видом явного превосходства. – У вас в институте охотоведы все, что ли, такие? Караси сейчас спят, а мы будем ловить хищника. Окуней. Полосатых и горбатых. Хочешь участвовать – завтра идём. Нет – оставайся.
Подумав с минуту, я согласился. Чего я теряю? Ничего. Зато места новые посмотрю, с Толиком пообщаюсь, а то в последнее время, кроме собак, ни с кем не разговаривал. А когда рыбы не поймаем (я был в этом уверен), выведу приятеля на чистую воду.
– Хорошо, завтра собираемся – и в путь, – обрадовался Толик. – А теперь давай перекусим, да и собаку мою покормить надо.
Я наложил ему в миску гречневой каши с зайчатиной, вышел во двор покормить собаку и, вернувшись, разлил по стаканам чай.
– Вот только к чаю ничего нет, – пожаловался я.
– Давай оладий испечём.
– Мука закончилась. Давно сижу на сухарях, кашах да макаронах.
– Ну ты, студент, даёшь! Макароны есть, а оладий нет. Ну-ка тащи их сюда!
Толик взял кастрюлю и стал укладывать в неё наломанные на мелкие части макароны. Наполнив кастрюлю наполовину, залил макароны теплой кипячёной водой, накрыл крышкой и поставил возле печи. Закваска готовилась часа три, и за это время Толик несколько раз поднимал крышку кастрюли и помешивал её содержимое ложкой.
– Готово, – наконец сказал он. – Давай я буду печь, а ты завари чайку свеженького.
И он стал ловко выкладывать на разогретую и промасленную сковородку получившуюся закваску. Подождав, переворачивал оладьи и, снова подождав, укладывал готовые в тарелку. По избе распространился неповторимый запах. Когда мы сели за стол, мне показалось, что вкуснее оладий я не ел никогда в жизни.
– Переписывай рецепт, студент, – с ноткой превосходства сказал Толик, когда я нахваливал этот деликатес.
Наевшись, мы легли спать. Я долго ворочался и всё никак не мог представить, как же мы будем ловить рыбу. А когда заснул, мне снилось, что я ловлю огромных окуней, но почему-то на спиннинг.
– Дорогу-то мы найдём, не заблудимся? – спросил я у Толика, когда утром мы вышли из избы на мороз.
– Я туда неоднократно наведывался, – уверенно сказал он. – Несколько километров пройдем по старой дороге на север до одинокой сухой кедры. Дальше на запад до кривой кедры, от неё опять на север, а там и до озера недалеко.
Подперев дверь избы поленом, мы в сопровождении собак двинулись в путь. Идти было легко – после недавней оттепели на снегу образовалась корка, и лыжи не проваливались. До сухой кедры шли довольно долго, хотя и не останавливались. Лишь один раз собаки облаяли белку, и я, не удержавшись, её подстрелил. У кедры развели костёр и пообедали. Холодные макаронные оладушки пришлись к чаю в самый раз.
У кривой кедры мы оказались, когда стемнело. Дальше шли, включив фонарики. По одному ему известным приметам Толик вёл меня к затерянному в тайге озеру. Когда я от усталости уже проклял всё на свете, он остановился, присел на поваленное дерево и закурил.
– Садись, студент, ещё один рывок – и мы у цели.
– Пятнадцать километров мы уже давно отмахали, – сказал я с упрёком. – Вышли-то по-тёмному, а сейчас ночь. Нигде не задерживались…
Толик молча сидел и курил. И лишь когда выбросил окурок, сказал мне, улыбнувшись:
– Кто их в тайге мерил, эти километры! Пошли дальше.
О том, что мы вышли к озеру, я понял не сразу. Просто деревья кончились и впереди оказалась белая гладь. На противоположной стороне озера проглядывалась чёрная полоса леса.
– Ну вот и озеро, а ты переживал! – обернулся ко мне Толик. – Рыбы здесь прорва. Сейчас еще разок передохнём, и к избе.
– А где изба-то? – не удержался я.
– На том берегу. Озеро перейти надо. Оно неширокое, километра три…
Я промолчал. К избе мы подошли далеко за полночь. Она была добротная, но, видимо, люди останавливались здесь нечасто и в основном в тёплое время года. Приезжали сюда на рыбалку или за ягодами. Но главное – имелись крыша, окна, двери, печь, нары и даже кое-что из посуды. Правда, не было дров. А таскать их из леса было далековато. Все, кто здесь жил, пользовались сухостоем, который со временем вокруг избы повырубили, и каждый раз ходить за дровами приходилось всё дальше и дальше. Вот и мы вынуждены были ещё часа два при свете фонарей рубить и таскать к избе сухие деревья. Когда затопили печь, я буквально валился с ног. Но прежде чем лечь спать, мы ещё напилили и накололи дров, после чего сложили их в поленницу. В итоге обустроились мы только к утру. Я рухнул на нары и сразу уснул.
Проснулся днём. Толик, сидя за столом, что-то вырезал на доске охотничьим ножом. В избе было тепло, в котелке на печи стояла сваренная каша.
– Ну и дрыхнуть ты здоров! – сказал он. – Давай обедай и на рыбалку.
– А ты чем занимаешься? – спросил я.
– Блесны нам делаю. Самые окунёвые.
Я увидел доску, на которой гвоздём были нацарапаны две небольшие рыбки, одну из которых Толик углублял ножом под форму.
– Сейчас пули на печи растопим и свинец в эту форму зальём, – пояснил он.
Закончив работу ножом, Толик вложил в форму крючок и залил в неё свинец, растопленный в консервной банке. Доска зашипела, повалил дым. Через некоторое время он перевернул доску, ударил по ней, и на стол выпало подобие рыбки. Толик вновь пустил в дело нож, срезая растёкшийся по бокам формы свинец, потом шилом проделал отверстие в области глаза, и блесна была готова. Вскоре сделал и вторую блесну.
Он привязал блесны к леске толщиной где-то полмиллиметра и длиной всего метра полтора, а леску – к полуметровым сучкам.
– Вот и готово! – объявил Толик. – Выбирай.
Я выбрал снасть, где блесна больше походила на рыбку, и через несколько минут мы были на озере. Уже в двадцати метрах от берега мой приятель начал рубить топором лунку. Я посмотрел на него скептически, всё ещё не веря в успешную рыбалку, но потом принялся делать то же самое.
С каждым ударом по озёру шёл гул. Откалывавшиеся крошки льда разлетались в разные стороны. Минут через пятнадцать, когда уже образовалась внушительная яма, топор прорубил лёд до воды, и она тут же заполнила лунку. Вот только дырка оказалась маленькой, а рубить дальше было невыносимо. При каждом ударе приходилось погружать руку в воду, брызги окатывали меня с ног до головы и тут же замерзали, и вскоре шапка, рукавицы, телогрейка покрылись ледяным панцирем. В итоге топор выскользнул из рук и… утонул. Я плюнул и пошёл к Толику.
– Какая здесь может быть рыба? Да и топор утонул, – пожаловался я ему. – Пропади пропадом эта рыбалка!
– Эх ты! – улыбнулся он и показал свой топор. В ручке была проделана дырочка, через неё пропущен кожаный ремешок, петля которого захлёстывала запястье. Если бы топор выскользнул, то так и остался бы висеть на руке. – А теперь учись лунку рубить. Сначала разрубаешь как можно глубже, пока не останется тонкая перегородка по всему дну проруби. Вытаскиваешь крошки льда и только потом прорубаешь до воды.
Толик ещё несколько раз ударил топором, в результате образовалась лунка сантиметров тридцать на тридцать. Он опустил в неё снасть сначала на всю длину лески, потом приподнял и стал ритмично подергивать блесной. Минут через пятнадцать, так и не увидев поклёвки, он принялся рубить новую лунку.
По льду озера мела позёмка, было холодно, не успевали наши собаки лечь на лёд, как их сразу заваливало снегом, и они превращались в сугробы. Я наблюдал за Толиком и в душе немного злорадствовал, что ему не везёт. Уже почти стемнело, когда мой товарищ опустил снасть в очередную свежепрорубленную лунку, шестую по счёту, и вдруг вытащил из неё семисотграммового окуня!
Я замер. А Толик лишь улыбнулся, не мешкая, вырвал у рыбы глаз, насадил на крючок и опустил блесну в лунку. Не успела она достичь дна, как вновь поклёвка, подсечка, и еще один полосатик, уже граммов на девятьсот, забился на снегу. Через несколько минут у него уже было с десяток рыбин, две из которых весили явно больше килограмма. Мне оставалось только ему завидовать.
Было уже совсем темно, когда клёв прекратился.
– На сегодня хватит, – улыбаясь, сказал Толик. – Видишь, какой улов! Фома неверующий.
Крыть мне было нечем. Ко всему прочему, по дороге к избе я умудрился провалиться одной ногой по колено в занесённую снегом лунку. Промок насквозь, а про себя подумал: «Это меня Бог наказал, чтобы впредь не злорадствовал!»
Когда пришёл домой, моим самым большим желанием было согреться и попить горячего чайку. Но единственный котелок был занят недоеденной кашей.
– Если немного потерпишь, я заварю чай в стеклянной банке, – предложил Толик.
– Как в стеклянной банке? – удивился я, а Толик уже налил в литровую банку воды до самых краёв и поставил её на холодную печь, которую очень быстро растопил.
– Я, студент, не знаю всех законов физики, но через несколько минут у нас будет кипяток, – сказал он, закуривая.
Вскоре печка нагрелась, нагрелась и банка, со дна которой к поверхности стали подниматься пузырьки, и вот вода… закипела!
– Усёк? – вновь улыбнулся Толик. – Главное, чтобы полную с верхом холодную банку поставить на такую же холодную печь, а когда вода закипит, поставить банку на тёплую доску – тогда не лопнет.
Этой ночью я вновь таскал из озера окуней на спиннинг. Проснувшись ни свет ни заря и быстро перекусив, я, не будя Толика, помчался на озеро. И вновь я чуть не провалился в лунку – хорошо вовремя заметил. В ней-то и начат ловить. Сначала безрезультатно, но когда перешёл на другую вчерашнюю лунку, сразу почувствовал по леске удар. А через пару секунд в руках у меня был первый, довольно крупный полосатый красавец. Я быстро вырвал у рыбы глаз, и вот еще один килограммовый горбач сопротивляется на леске. Больше я уже ничего вокруг себя не видел. Только лунка и удочка. Поклёвка, подсечка, окунь. Поклёвка, подсечка, окунь… Сколько это продолжалось, не помню. Лишь когда поклёвки прекратились, увидел рядом внушительную горку окуней. Перебежал к другой лунке, и сразу начались поклёвки. Минут через пятнадцать еще одна кучка окуней на снегу. Все горбатые, полосатые – стандарт. Следующая лунка – поклёвок нет. Хватаю топор, рублю новую… и опять поклёвки, подсечки, окуни.
– Ну ты, студент, молодец! – вернул меня к реальности голос Толика. – Целый рюкзак натаскал! Можешь сбегать пообедать, я из вчерашней рыбы уху сварил.
– Вечером пообедаю, – отмахнулся я, – холодная уха вкуснее!
И снова бегаю по лункам, рублю лёд, ловлю. Окуни клюют без остановки. Прав был Толик – их здесь немерено.
Но вот, зацепив очередного крупного окуня, я почувствовал, что леска ослабла, и увидел её оборванный конец. Пропала блесна. Разочарованный, я пошёл к Толику и заметил, что уже начинает темнеть.
– Не волнуйся, студент, – сказал он, не спеша вытаскивая из лунки окуня. – Вечером сделаем тебе новую блесну.
Поглощая уху в теплой избе, я с воодушевлением рассказывал Толику, как таскал своих окуней. Впечатлений масса – такой рыбалки у меня никогда еще не было.
А он, отлив для меня новую блесну, сказал:
– Завтра ловим, и на этом хватит!
– Как же так? – с сожалением воскликнул я. – Ведь такой клёв!
– Ты лучше скажи, как всю эту рыбу мы домой дотащим? – рассмеялся он. – На спине?
Я с сомнением почесал голову. И в самом деле, даже рыбы, пойманной сегодня, слишком много.
– Всё-таки не тому вас в институте учат, – вновь улыбнулся Толик. Он вывел меня на улицу и показал прислоненные к избушке нарты.
– Откуда? Ты что, и нарты сделать успел?!
– Да нет. Сюда осенью знакомые геологи за ягодой приезжали, вот я и упросил их нарты припрятать. Сейчас откопал. Я ведь каждый год сюда за рыбой хожу. Для приманки да и просто поесть. А то мясо надоедает. К тому же чем такая рыбалка не развлечение? Она, наверное, тебе на всю жизнь запомнится?
В эту ночь мне вновь снилось, как я ловлю окуней. Теперь, правда, не на спиннинг, а на палку, леску и блесну из ружейной пули.
Возвращение с дипломной практики
Выйдя из охотничьей избушки на улицу, Валерка почувствовал, как морозный воздух обжёг лицо. Пройдя метров семьдесят по направлению к реке, он замер, прислушиваясь. Тишину нарушил скрип снега за спиной. Валерка обернулся и заругался на подбежавшую собаку:
– Тише ты, морда! Не слышно из-за тебя ничего!
Рыжего окраса кобель, видно, что не породный, лайкоид, преданно смотрел на хозяина.
– Жрать, наверное, хочешь? Мне и самому ужас как хочется, вот только нечего. Эх, Чёртушка, ты мой. – Валерка снова прислушался. – Слышишь, Чёрт! Вроде вертолёт гудит, – обратился он к собаке.
Услышав кличку, кобель завилял хвостом. Валерка слушал.
– Видно показалось. Не будет вертолёта. Нужно с возвращением решать, а то поздно будет. – Он повернулся и пошёл к избе.
В избу не вошёл. Остановился у собачьей будки, сооружённой из жердей в виде шалашика, накрытого лапником. Внутри, на подстилке из сухой травы, лежала ещё одна собака. Увидев хозяина, она подняла голову.
– Лежи, милая, лежи, ты и так за сезон намаялась, исхудала, бедная. Ничего, дома отъедимся! – Он нежно погладил лайку, та забила о землю хвостом, вытянулась всем телом и начала чуть прискуливать от навалившегося счастья.
Вертолёта не было уже целую неделю, хотя в госпромхозе чётко назначили дату, когда его и Володьку собирались вывезти из тайги, где они проходили преддипломную практику. Ко всему ещё Володька вроде бы серьёзно заболел. Возможно, заработал воспаление лёгких. Так что ждать вертолёта больше не было смысла, надо выходить из тайги самотопом. Вот только дорога предстояла дальняя, а с продуктами напряг. Валерка порылся в кармане бушлата, достал сухарь, сдул с него табачные крошки и протянул собаке:
– На, Векша, подкрепись пока.
Собака захрустела полученным лакомством. Услышав это, Чёрт попытался пролезть мимо хозяина в будку, но Валерка схватил его за шиворот и откинул прочь:
– Куда, Чертяра! Ты и так двойную норму продуктов сожрал. А толку от тебя, как от козла молока.
Кобель зарычал, оскалив белые клыки, но, когда хозяин протянул руку к увесистой палке, поджал хвост и отбежал подальше. Валерка подождал, когда Векша догрызла сухарь, ещё раз потрепал её за ушами и пошёл в избу.
– Что там, Валер, вертолета не слышно? – спросил лежавший на нарах в спальном мешке напарник – такой же, как и он, студент-охотовед. Спросил и закашлялся. Сильно, с хрипотой в горле.
– Нет, Володь. Видно, забыл про нас директор. Помнишь, перед нашей заброской он сильно пьяный был. Ну ничего, доберёмся до посёлка, обязательно с ним разберёмся. А пока попей-ка чая из боярышника! – Валерка наполнил кружку из стоявшего на печке чайника и подал её другу. – Сахара только нет, да и продуктов практически не осталось. Я думаю, ждать больше нельзя. Сколько до посёлка, не помнишь?
– Наверное, километров с восемьдесят будет, – сказал Володька, прихлёбывая чай. – Если в день по двадцать проходить, то за четыре дня доберемся.