…расформировывают! Да, именно это и произошло. После возвращения со студии Universal глава отделения английского языка заявила: «Из-за вас мы предстаем в плохом свете». Вот так и слетели мои розовые очки! Каким образом я могла представить их в плохом свете? Ведь речь шла о тех самых детях, которые «не продержатся в школе и месяца» или «слишком тупы», чтобы читать книги по углубленной программе.
Она продолжала: «Здесь в основе всего лежит преимущество по старшинству». Другими словами, я должна радоваться тому, что вообще получила работу, а рассчитывать, что мне дадут вести класс Шарода и его товарищей еще один год, – это уже чересчур. Вместо этого мне предстояло учить первогодок из группы риска. Хм… Совсем не то, на что я надеялась.
Так что с завтрашнего дня предстоит начать все заново. Но я убеждена: если смог измениться Шарод, значит, сможет каждый. В общем-то мне надо подготовиться к встрече с целым классом Шародов. Если его я смогла расположить к себе за месяц… Интересно, сколько времени уйдет на целую ораву дерзких четырнадцатилеток?
Все подростки сыграли решающую роль в подготовке записей из дневника: вычитывали их, правили, подбадривали друг друга. Чтобы сохранить анонимность и подчеркнуть всеобщий характер нашего опыта, мы решили не подписывать записи именами, а нумеровать.
Ученики делились подробностями своей жизни откровенно, ничего не утаивая.
Дневник 1. Первый день в школе
мне всегда казалось, что «странный» – слово из восьми букв, а сегодня выяснилось, что их в нем всего шесть, и сами буквы другие – «Гру-элл». Моя новая учительница английского какая-то инопланетянка. Интересно, как ей досталась эта работа. Администрации следовало понять, что не стоит доверять ей эти уроки, а ей не стоило соглашаться. Как она справится с четырьмя классами, полными отбросов этой школы? Большинство здесь вообще сомневаются, что мы умеем хотя бы читать или писать.
Она, наверное, водит новенькую машину, живет в трехэтажном доме и туфель у нее пар пятьсот. По-моему, ей самое место в классе напротив, у «одаренных учеников». Да, туда бы она вписалась – она и все эти якобы одаренные белые детишки, которые считают себя лучше остальных. К нам она заявилась с видом «я очень милая, и мне не все равно». Но этот номер не пройдет. Мы же все до единого понимаем: она будет относиться к нам как все остальные. А хуже всего, что я знаю почти наверняка: она думает, что если кто-то и сумеет переделать нас, так это она. Только она одна, «слишком молодая и слишком белая, чтобы работать здесь», возьмет и перевоспитает безнадежных «кандидатов на вылет», ребят «с раёна».
Не буду отрицать, наш класс в самом деле похож на дрянной повтор «Копов», и свидетельств тому у нее наверняка полно. Она, наверное, рассадит нас в алфавитном порядке, чтобы избежать ссор. Должно быть, прямо сейчас и решает, кого куда. Ручаюсь, для нее все мы «ниже среднего» – когда она получала свой диплом, никто не предупреждал, что ей достанутся такие ученики. Но, честно говоря, кое-кому из этих болванов не мешало бы поменять отношение.
Почти все эти ниггеры ходят при стволах и всегда готовы пальнуть. И черта с два они попадутся, в этих своих штанах мешком: мы с друзьями вшестером в одни такие влезем. В них базуку можно спрятать, и никто не заметит.
По-моему, кое-кому в этом классе вообще не место – вон в углу белый парень глядит в свое расписание, все еще надеется, что не туда попал. Всю жизнь он был частью большинства, но едва переступил порог, как оказался в меньшинстве. Здесь белая кожа не принесет ему привилегий. На него глазеют почти все, а кто не глазеет, тот просто считает, что он или тупой, или прогулял тот день, когда надо было проходить тест на способности к обучению.
А есть еще такие, как я, – мы посередине. Не крутышки, но уж точно не ботаны. Ума не приложу, как меня занесло в этот класс. Точно не в наказание. И хоть английский для меня не родной, я точно знаю – мне здесь не место.
Мне уже ясно, что будет дальше: нам навяжут какую-нибудь толстенную второсортную книжку на английском, первая же страница которой надежно усыпит нас. С другой стороны, с таким классом ей наверняка будет что вписать в резюме. Интересно, долго ли она вытерпит этих уродов: даже мне охота свинтить отсюда. Ручаюсь, на днях она заявится прямо к директору, чтобы отпроситься, – тоже мне новость.
«Эти ребятки доведут нашу дамочку до увольнения в первую же неделю», – говорили мои друзья. И кто-то добавил: «Она и дня не продержится».
Даю ей месяц.
Дневник 2. Единственный белый парень
какого черта я делаю здесь? На этом уроке английского я единственный белый! Сижу в углу класса (если можно так назвать этот бардак), гляжу в расписание и думаю: «Меня что, правда определили сюда?» Ладно, я понимаю, что в старших классах полагается встречаться с самым разным народом, но мне казалось, это будет выглядеть как-то иначе. Чисто мое «везение»: я угодил в класс, полный трудных подростков, которых возят в школу автобусами из неблагополучных районов. С этими отверженными я в самом деле чувствую себя не в своей тарелке. Здесь даже стульев не хватает. Моя учительница, мисс Груэлл, молода и решительна, но этот класс неуправляем, и ее, ручаюсь, надолго не хватит.
Школьное начальство само напросилось на неприятности, собрав этих ребят в одном классе. Того и гляди грянет катастрофа.
Перед уроком я обедал в школьном дворе и заметил, что здесь, как везде, все разбились по расовой принадлежности. У каждой расы свой угол, никто ни с кем не смешивается. Все, в том числе и я, обедают с себе подобными – и точка. У каждого угла свое название: в «Беверли-Хиллс» или «Диснейленде» тусят белые и богатенькие. Есть еще «Чайна-таун» – там азиаты. Место, которое обычно занимают латиносы, называют или «Тихуана-таун», или «Бегом к границе». А у черных свое «Да гетто». Есть и парад уродов среди двора: обычно середину оставляют для наркош, их так и зовут – торчки, и там же собираются готы. Судя по тому, что творится вокруг меня, в классе принято то же разделение, что и во дворе.
Все мои друзья – в классе для одаренных, дверь напротив через коридор. Почти все белые. Там меня если кто и беспокоит, так это по-настоящему крутые и популярные, которые считают, что они лучше всех. В остальном среди своих мне ничто не угрожает. А здесь уже ясно, что предстоит борьба за выживание. И я жду, что ко мне вот-вот прицепятся.
Надо поскорее свалить из этого класса в другой, напротив, к моим друзьям. Сразу же после уроков попробую уговорить своего куратора перевести меня отсюда. Буду врать и уверять, что компьютер ошибся и что мое место – с одаренными, хоть по английскому я не тяну и у меня трудности с обучением. Она мне точно поверит, я же белый.
Не нравится мне этот галдеж. Просто хочу выбраться отсюда. Скорее бы звонок. Ни минуты лишней здесь не задержусь. А если останусь здесь, будет одно из двух: или меня уроют, или я сдохну от скуки.
Дневник 3. До меня докопались
«Твою ж мать!» – только и мелькнуло в голове, когда эти тупые уроды направились ко мне сегодня после уроков. Стало ясно, что сейчас я огребу, ведь против меня три парня и две девки. Не то чтобы было страшно или еще что. Не впервые – и уж точно не в последний раз. Но сегодня-то с чего? Первый школьный день, нет у меня никакого желания разгребать это дерьмо!
Правильно мне не хотелось в эту школу. Мой инспектор из надзора довольный такой, считает себя прямо экспертом по бандам. Этот придурок правда думает, что проблемы Лонг-Бич в Уилсон-Хай меня не коснутся. Будь моя воля, я бы в школу ни ногой, но он пригрозил: мол, или Уилсон, или колония. По всем прикидкам выходило, что спокойнее будет вернуться в школу.
Инспектор еще не допер, что в школе совсем как в городе, а в городе – точно как в тюряге. Все они разделены на группировки по расам. На улицах сшибаешься с теми, кто из другого района, смотря по расе или откуда ты. А в школе сторонишься тех, кто не такой, как ты. Вот так все и устроено, и всем нам это ясно. Так что когда азиаты пытались было захватить часть района, мы их просветили. Растолковали им, кто такие ОГ, то есть «оригинальные гангстеры». Мы эти самые ОГ и есть. И, как уже было сказано, так во всем. Того и гляди, прицепятся мелкие выскочки в школе и давай требовать уважения, которого вообще еще не заслужили.
Потому они и психанули, когда докопались до меня, – вот еще, стану я перед ними пресмыкаться. Оглядываю их сверху вниз и снизу вверх, ржу, умолкаю, потом говорю: Mi barrio es primero[1]. Стою посреди двора и думаю, как они похожи на тех людей, которых ненавидят. И шмот у них точно как у нас, и ведут себя так же, и хотят территорию, которой владеем мы. Потому-то у меня и нет уважения ни к ним, ни к этому их баррио, за который они готовы умереть. Не понимаю даже, почему они до меня докопались, спрашивали, откуда я. Кретины, могли бы и догадаться, что бывает, когда нас достают: мы психанем – и все, такой начнется ад, что мало не покажется.
Латиносы мочат азиатов. Азиаты мочат латиносов. Не с теми они воюют. Сейчас все сводится к тому, как выглядишь. Если похож на азиата или латиноса, тебе достанется или на тебя хотя бы наедут. Война объявлена, теперь идет драка за власть, деньги и территорию. Мы убиваем друг друга из-за расы, гордости и уважения. Это они развязали войну в нашем Ацтлане – земле, которая принадлежит нам по праву, и по тому же праву мы их закопаем.
Пусть думают, что победили, пусть пока наезжают на меня – очень скоро им всем кранты!
Дневник 4. Беспорядки на школьной территории
блин! Вторая неделя учебы, а я уже нарвался из-за тех, с кем подвисаю. Сегодня вспыхнула драка. Не знаю, с чего все началось, слишком быстро это вышло. Говорят, одну первогодку загнобили пару дней назад, и ее банда задумала расквитаться. Я слышал, вроде даже собирались притащить с собой в школу биты. Как раз когда я тусил с друзьями, все и началось, ну и как всем остальным, мне захотелось посмотреть вблизи. Вот я и подходил ближе и ближе, пока не оказался слишком близко. И не успел увернуться, как мне в лицо прилетел кулак. А что полагается делать, если тебе вмазали? Вмазать в ответ.
Казалось, несколько часов прошло (хотя на самом деле наверняка минут), а драка только сильнее становилась. К тому времени мне расквасили нос, но, если не считать пары синяков, я держался, то есть не валялся и меня не дубасили почем зря. Потом кто-то крикнул: «Шухер!» И тут будто включили замедленную съемку, как в дешевой киношке про кунг-фу с паршивой озвучкой. Мне врезали футбольным шлемом, я отрубился. А когда очухался, все орали: «Драпай, драпай!» Драпай? С чего вдруг? И тут я увидел, что к месту драки несется половина школьного персонала. Я не собирался застревать здесь, чтобы меня же во всем и обвинили, вскочил и дал деру.
Обидно, когда приходится удирать, хотя ты ни в чем не виноват. Но я же мексиканец, а мексиканцев втянули в эту дурацкую межрасовую войну; и я так прикинул, что никто меня не станет слушать, что бы я там ни говорил. Человек я неплохой, но из-за друзей на меня валят дерьмо, к которому я никаким боком.
Без понятия, как я продержался до конца занятий в тот день. Черт, да я не знаю даже, как попал на следующий урок. Я ничего не видел толком и ходил с трудом. Знаю только одно: после сегодняшней драки дерьмо разлетится по улицам Лонг-Бич.
Дневник 5. Покупка ствола
для многих это начало нового дня, а для меня – продолжение кошмара. Каждый день перед уходом мама крестит меня и молится о моем благополучном возвращении.
Дорога в школу полбеды, потому что тогда город еще спит, но дорога домой – совсем другое дело. Мне четырнадцать. Многие считают, что мне положено быть запуганным, потому что я окружен насилием со всех сторон, но здесь это норма. Первое, что я вижу при выходе из автобуса, – граффити на стенах и мусорные урны, забитые пивными бутылками, пустыми сигаретными пачками и шприцами.
Пока я иду домой, за мной гоняются кретины постарше с битами и ножами. Я пробую разные дороги, но меня всегда замечают и кидаются следом. Поначалу я не понимал, почему за мной вечно охотятся, а потом догадался: просто потому, что я принадлежу к другой расе.
Стало ясно, что надо найти какой-то способ защититься от этих кретинов, и способ только один – раздобыть пушку. В школе мои друганы как-то завели разговор про чувака, который держал при себе оружие. Я спросил, где он его достал, и мне объяснили, что ему продал какой-то тип. Мне вспомнилось, как мочили моих корешей и сколько я натерпелся по пути домой, и я тоже решил завести себе ствол. Заиметь пушку – как нефиг делать, все равно что купить жвачку в алкашке на углу. Надо только иметь двадцать пять баксов. А мне было достаточно попросить у родителей денег на всякие школьные принадлежности. Легко, потому что на районе тех же денег, которых стоит рюкзак, хватит на ствол, патроны и, наверное, еще даже останется. На следующий день я встретился с корешами в сортире и разжился пушкой двадцать второго калибра и пачкой патронов. Запихал их в рюкзак и ушел.
Весь день в школе я только и думал что о своей пушке. Как мелкий пацан о блестящей новенькой игрушке. Уроки кончились, я двинулся домой. Возле своей остановки выглянул в окно и увидел, что меня уже поджидают. Помню, я тогда еще подумал: черт, снова-здорово. Напрягся, ладони взмокли. Открыл рюкзак, достал пушку, пристроил ее на поясе, медленно пошел к задней двери и стал ждать, когда ее откроют.
Не успел я выйти из автобуса, как ко мне прицепились. «Ну чё, ése[2]?» – «Погодь, тупорылый». Ниггеры гребаные. Я шел себе и шел. Глянул краем глаза и увидел, как один из них рванул мне наперерез. Раньше я бы дал деру, но на этот раз у меня был ствол. Я знал, что они уже близко, так что обернулся, нащупал мою пушку, вытащил ее и прицелился одному в голову. Он увернулся и удрал, и правильно сделал, потому что замочить его я не хотел. Остальные все еще шли за мной, но как увидели ствол, тоже побежали. Я спрятал пушку под ремень и пошел домой. Ничего особенного, день как день на районе.
На следующий день, когда я вышел из автобуса, меня никто не ждал. И потом еще несколько дней тоже. Я не знал, напугал я их или нет, но надеялся, что все получилось.
Но мои надежды были недолгими: однажды по пути домой я увидел, как с противоположной стороны улицы какой-то тип несется на меня как бешеный. Мы сцепились взглядами, потянулись за оружием, выхватили его и начали стрелять одновременно. Нас разделяла только большая улица и несколько припаркованных машин. Все было как в кино, только в таком, где кровь у героев течет настоящая. Не помню, как я нажал спуск, – помню только, что стрелял и ждал, когда у того чувака кончатся патроны. Когда последняя пуля просвистела в воздухе, он исчез. Мы оба сбежали и после этого друг друга в глаза не видели.