Вскоре после бомбардировки Перл-Харбора в 1942 г. под влиянием военных и общественного мнения президент Франклин Рузвельт подписал указ о переселении 120 000 американцев японского происхождения в отдаленные лагеря за колючей проволокой с вооруженной охраной. Две трети интернированных при этом родились в Соединенных Штатах. Когда три года спустя указ был отменен, большинство интернированных граждан потеряли принадлежавшие им дома, фермы и предприятия, а их общины распались[32].
Если в моменты национальных кризисов страна принимала и оправдывала совершаемую несправедливость, то впоследствии американцы не раз приходили к выводу, что цена, которую им пришлось заплатить за общественную безопасность, оказалась чрезмерной. С моей точки зрения, в подобных ситуациях одним из важнейших является вопрос: «Как о нас будут судить через 10 лет после того, как момент кризиса окажется позади? Сможем ли мы сказать, что выполнили свои обязательства перед клиентами?»
Стоит сформулировать эту проблему в таком виде, и ответ становится очевидным. Мы не должны добровольно предоставлять пользовательские данные кому бы то ни было без решения суда. Как самому старшему юристу компании мне пришлось взять на себя ответственность за отстаивание этой позиции – и принять на себя огонь критики. В конце концов, кто лучше юристов способен защитить права клиентов?
На этом фоне летом 2013 г. практически все ведущие хайтек-компании оказались в глухой обороне. Мы донесли свое недовольство до официального Вашингтона. Этот переломный момент помог выявить ту пропасть, которая и по сей день существует между правительствами и технологическим сектором. Правительства служат избирателям, которые проживают в определенном географическом регионе, например штате или государстве. А технологии стали глобальными, и наши клиенты находятся практически во всех уголках мира.
Появление облачных технологий не только изменило способы и место оказания услуг, оно серьезно повлияло на характер наших отношений с клиентами. Технологические компании трансформировались в институты, которые в некотором отношении стали напоминать банки. Люди доверяют свои деньги банкам точно так же, как они доверяют хранение своей личной информации – электронных писем, фотографий, документов и текстовых сообщений – хайтек-компаниям.
Изменение характера отношений с клиентами привело к ряду последствий, выходящих за пределы отрасли. Подобно тому, как в 1930-е гг. чиновники сочли, что банки слишком важны для экономики, а потому требуют государственного регулирования, сегодня следует признать, что технологические компании теперь слишком значимы, и прежняя политика невмешательства в их деятельность более недопустима. Для них необходимо жесткое соблюдение принципа верховенства закона и более активное регулирование. Однако в отличие от банков 1930-х гг. технологические компании сегодня работают на глобальном рынке, и это усложняет проблему их регулирования.
На фоне нарастания в 2013 г. недовольства клиентов по всему миру мы осознали, что не сможем снять их обеспокоенность, не сделав ряд публичных заявлений. Мы ясно представляли суть ограничений, которые сами наложили на свои услуги, а также сложности, связанные с изменением существующей практики во вновь приобретаемых компаниях. Нам хотелось бы публично заявить, что информацию клиентов мы передаем властям исключительно на основании судебных решений, запросов и указов, касающихся национальной безопасности. Но когда мы уведомили об этом министерство юстиции, нам было сказано, что любая информация, относящаяся к данной сфере, является секретной и ее нельзя раскрывать. Взаимное недоверие нарастало.
И тогда мы решили сделать то, чего никогда не делали раньше: подать в суд на правительство Соединенных Штатов. Для компании, которая на протяжении десятилетия отбивалась от антимонопольных расследований со стороны того же правительства, а затем потратила еще десяток лет на восстановление отношений с государственными ведомствами, это было чрезвычайно смелым шагом. Мы подали ходатайство, которое первоначально рассматривалось в закрытом режиме Судом по делам о надзоре за иностранной разведывательной деятельностью, или FISC.
FISC – это специальный суд, созданный для рассмотрения запросов со стороны правительственных агентств на осуществление слежки за подозреваемыми. Он был создан во времена холодной войны для санкционирования прослушки телефонных разговоров, радиоэлектронного слежения и наблюдения за подозреваемыми в терроризме и шпионаже. Его деятельность окружена тайной в целях защиты мероприятий по отслеживанию и устранению угроз национальной безопасности. Каждое предписание, выданное FISC в соответствии с законом о надзоре за иностранной разведывательной деятельностью, содержит запрет на информирование пользователей, чьи данные подлежат передаче. Несмотря на вполне понятные причины такой секретности, мы в своем судебном иске настаивали на том, что первая поправка к Конституции, гарантирующая свободу выражения мнения, дает нам право публиковать обобщенную информацию о количестве и типах поступивших судебных предписаний.
Вскоре мы узнали, что точно так же поступила и Google. Это стало вторым знаковым событием. В течение пяти лет наши компании боролись друг с другом, отстаивая свою правоту перед регуляторами по всему миру. Google требовала ввести ограничения в отношении Windows. Microsoft выступала за ограничения в отношении поисковика Google. Мы хорошо знали друг друга. Я с большим уважением отношусь к Кенту Уокеру, главному юрисконсульту Google. Однако никто бы не назвал нас лучшими друзьями.
Совершенно неожиданно мы оказались на одной стороне в битве с нашим собственным правительством. Я попробовал связаться с Кентом, поначалу безуспешно, хотя мы и обменялись несколькими сообщениями. Выйдя июльским утром после встречи с сотрудниками в одном из зданий, где размещались разработчики Xbox, я вытащил мобильный телефон, чтобы попробовать еще раз. В одном из тихих уголков я оказался рядом с картонной фигурой Мастера Чифа в натуральную величину, солдата, который возглавляет в нашей игре Halo войска, сражающиеся против инопланетного врага. Мне было приятно думать, что Мастер Чиф прикрывает меня.
Кент ответил на мой звонок. Нам не раз приходилось общаться и раньше, но почти всегда только для того, чтобы обсудить очередные претензии наших компаний друг к другу. Теперь же я предложил нечто иное: «Давайте объединим усилия, чтобы более эффективно вести переговоры с Министерством юстиции». Если бы Кент заподозрил меня в попытке подсунуть им троянского коня, то я не обиделся бы. Но он выслушал меня и через день перезвонил, сказав, что не против поработать вместе.
Мы провели совместную телеконференцию с представителями правительства, во время которой попытались донести до них нашу совместную позицию. Казалось, что мы близки к урегулированию, но неожиданно для нас в конце августа переговоры закончились неудачей. У нас создалось впечатление, что в АНБ и ФБР по-разному смотрят на обсуждаемые вопросы. К осени 2013 г. непрекращающиеся разоблачения Сноудена вбили основательный клин в отношения между правительством США и технологическим сектором. Дела шли все хуже и хуже.
А 30 октября газета The Washington Post опубликовала статью, от которой у представителей технологической отрасли волосы встали дыбом: «Как следует из документов Сноудена, АНБ тайно подключается к данным Yahoo и дата-центрам Google по всему миру»[33]. Соавтором статьи был Барт Геллман – журналист, которого я знал и уважал еще с тех времен, когда он писал материалы для студенческой газеты The Daily Princetonian в Принстонском университете, где мы вместе учились. В статье говорилось, что АНБ при поддержке британского правительства тайно подключается к подводным волоконно-оптическим кабелям с целью скачивания данных из сетей Yahoo и Google. Хотя у нас не было возможности проверить, подключается ли АНБ и к нашим кабелям, в некоторых документах Сноудена упоминались наши сервисы электронной почты и обмена текстовыми сообщениями[34]. Мы заподозрили, что наши данные также находятся под угрозой. Правительства США и Великобритании так и не опровергли сообщения о подключении к кабелям передачи данных.
В отрасли это сообщение встретили с удивлением и возмущением. В то же время информация из статьи заполнила пробел в нашем понимании документов Сноудена. Она наводила на мысль, что АНБ располагает гораздо большим массивом наших данных, чем мы ему законно предоставили на основании судебных решений и официальных распоряжений, продиктованных соображениями национальной безопасности. Если это действительно так, то правительство фактически осуществляло массированное вторжение в частную жизнь своих граждан.
В статье The Washington Post указывалось, что АНБ в сотрудничестве с британскими коллегами перехватывает информацию из кабелей передачи данных, используемых американскими технологическими компаниями, причем, скорее всего, без надлежащего судебного контроля или надзора. Мы опасались, что происходит это в местах коммутации кабелей на территории Соединенного Королевства. Юристы по всей отрасли обсуждали создавшуюся ситуацию. По всей видимости, АНБ, действуя за пределами США, сочло, что ограничения, налагаемые четвертой поправкой, на него не распространяются.
Реакция Microsoft и отрасли в целом была молниеносной. В последующие несколько недель мы вместе с другими компаниями объявили о том, что начнем применять усиленное шифрование всей информации, передаваемой по волоконно-оптическим кабелям, а также хранящейся на серверах дата-центров[35]. Это был серьезнейший шаг с точки зрения защиты интересов клиентов – теперь даже если правительство подключится к кабелю и скачает данные, принадлежащие нашим клиентам, оно почти наверняка не сможет расшифровать и прочитать их.
Однако декларировать намерение применить более сложную систему шифрования и внедрить ее на практике – далеко не одно и то же. Это связано с серьезным увеличением нагрузки на дата-центры и значительными техническими мероприятиями. Некоторые из наших ведущих инженеров не испытывали восторга от этого, и их можно было понять. Поскольку инженерные ресурсы, доступные для решения технических задач, ограничены, всегда приходится выбирать, на что их направить. Создание новой системы шифрования данных потребовало бы от наших инженеров отложить разработку других продуктов, которых ждут клиенты. После короткого, но бурного обсуждения генеральный директор Microsoft Стив Балмер и остальные топ-менеджеры приняли решение сосредоточиться на шифровании. По этому же пути пошли и другие технологические компании.
В ноябре, в самом разгаре этих событий, в Сиэтл приехал президент США Барак Обама для участия в политическом мероприятии по сбору средств. После официальной части был запланирован коктейль в отеле Westin Seattle, на который Белый дом пригласил небольшую группу местных политических лидеров и своих сторонников. Мне выпала честь представлять там Microsoft.
Я надеялся, что у меня будет возможность поговорить с президентом о вопросах, связанных с первой поправкой, которые были упомянуты в нашем иске к правительству. Однако юристы из Министерства юстиции попросили нас в беседе с ним не касаться этой темы. Интересы их «клиента» представляли назначенные адвокаты, и все разговоры должны были происходить исключительно через них. Перед самым появлением Обамы в зале я спросил у его референта Валери Джаррет, уместно ли будет задать ему другой вопрос, который не касался нашего иска: считает ли он, что защита от необоснованных обысков и изъятия документов со стороны правительства, предоставляемая американцам четвертой поправкой, действует и за пределами Соединенных Штатов.
Я считал этот вопрос очень важным на фоне опубликованной в The Washington Post статьи о том, что АНБ подключается за пределами Соединенных Штатов к кабелям передачи данных, принадлежащих американским компаниям. Валери решила, что президенту эта тема будет интересна.
Она была права. Во время нашего разговора президент явно вспомнил свое прежнее амплуа профессора конституционного права. И хотя он явно разбирался в конституционном праве лучше меня, мне удавалось на довольно хорошем уровне поддерживать беседу.
А потом он сменил тему.
«Я слышал, вы не хотите договариваться с нами по поводу своего иска. Вы полагаете, что будете лучше выглядеть в глазах общественного мнения, если не прекратите тяжбу с правительством?» Это был один из тех моментов, когда требуется моментальная реакция. Адвокаты Министерства юстиции, конечно же, не могли запретить мне отвечать на прямые вопросы президента Соединенных Штатов, поэтому я сказал, что мы хотели бы урегулировать разногласия, но, судя по всему, правительство в этом не заинтересовано. Я обрисовал наши опасения и выразил надежду, что мы сможем добиться реального прогресса, если нам удастся собрать в одной комнате нужных для решения этого вопроса людей.
Несколько недель спустя Обама пригласил руководителей крупнейших технологических компаний в Белый дом. Это было за восемь дней до Рождества, и в празднично украшенном западном крыле царила лихорадочная деятельность – сотрудники администрации торопились завершить свои рабочие дела до того, как президент уедет в ежегодный отпуск на Гавайи. Накануне Белый дом объявил, что на встрече будут обсуждаться «вопросы, связанные со здравоохранением, закупками IT-технологий и контролем за информацией». Это было все равно, что пригласить заядлых болельщиков на мероприятие, где они смогут послушать национальный гимн, поучаствовать в конкурсе по поеданию хот-догов, а заодно посмотреть первую игру первенства по бейсболу. Мы все знали, зачем в то холодное зимнее утро собрались в Вашингтоне.
В западном крыле собрались звезды технологической отрасли, в том числе генеральный директор Apple Тим Кук, председатель совета директоров Google Эрик Шмидт, операционный директор Facebook Шерил Сэндберг, генеральный директор Netflix Рид Хастингс и еще десяток руководителей. Большинство из нас были знакомы друг с другом. Восемь из представленных компаний – практически все конкуренты – незадолго до того встречались, чтобы создать новую коалицию, получившую название «За реформу правительственного контроля» (Reform Government Surveillance). Участие в коалиции давало нам возможность работать совместно как раз над теми вопросами, которые мы в тот день планировали обсудить в Белом доме. После серии взаимных оживленных приветствий мы выложили смартфоны на специальную стойку в коридоре и прошли в комнату Рузвельта.
Комната Рузвельта названа так в честь сразу двух президентов – Теодора Рузвельта, который построил западное крыло, и Франклина Рузвельта, который его расширил[36]. Усевшись за длинный полированный стол для совещаний, я взглянул на картину, висящую над камином, и усмехнулся. На ней был изображен Тедди Рузвельт в образе «мужественного всадника верхом на горячем коне»[37]. Я очень надеялся, что чрезмерного мужества в следующие 90 минут от нас не потребуется.
Нас приветствовала команда Белого дома в полном составе. Президент Обама и вице-президент Джо Байден заняли свои обычные места в середине стола в окружении практически всех своих советников. Президент задал Риду Хастингсу несколько нейтральных вопросов о продолжении сериала «Карточный домик», а аккредитованные фотографы сделали обычные в таких случаях фотографии.
После того как пресса покинула зал, начался разговор на серьезные темы. При Обаме подобные встречи начинались с того, что каждый из гостей излагал свои соображения. У такой большой группы это заняло некоторое время. Президент задавал уточняющие вопросы, стараясь направить разговор от простого перечисления проблем к более глубокому обсуждению.
За несколькими исключениями все руководители технологических компаний приводили убедительные аргументы в пользу ограничения массированного сбора данных, призывая к повышению прозрачности и сдерживанию активности АНБ. По большей части мы избегали говорить об Эдварде Сноудене напрямую. Однако когда подошла очередь Марка Пинкуса, основателя Zynga, компании, разрабатывающей онлайн-игры для социальных сетей, он заявил, что Сноуден – герой. «Вы должны простить его, – сказал Пинкус, – и устроить в его честь торжественное шествие»[38].