Классика, скандал, Булгарин Статьи и материалы по социологии и истории русской литературы - Рейтблат Абрам Ильич 3 стр.


Названные антологии, чрезвычайно популярные в свое время, были ориентированы на карамзинистскую версию классики42, но в силу своего характера (большое число произведений, боязнь резко порвать с устоявшимися представлениями, коммерческий характер и в связи с этим необходимость угодить разным вкусам и т. д.) они были довольно эклектичными и в той или иной степени давали место представителям всех эстетических ориентаций. Поэтому, хотя они сыграли определенную роль в формировании классики, гораздо важнее был вклад критиков на следующем этапе.

Стремление доминировать в современности и подвести итоги развития литературы в прошлом привело в 1820-х гг. к появлению литературного журнала с отделами критики и библиографии и, соответственно, к возникновению ролей литературного критика и рецензента. Именно такой журнал осуществлял соединение тех или иных общих эстетических представлений с новыми проблематичными литературными явлениями. Здесь, в свободном обмене мнениями о книгах и авторах перед публикой, вырабатывались (а потом усваивались публикой) оценки и интерпретации, и в итоге складывалась иерархия как писателей-современников, так и авторов предшествующих поколений.

С середины 1810-х гг. в журналах и альманахах печатались обзоры книг года43, а в первой половине 1820-х гг. сложилась система оперативного рецензирования новых произведений. Но тогда рецензий было немного, место их в журнале четко не было определено, а по форме они представляли собой то литературно-критическую статью, то письмо читателя, то информацию о факте выхода и содержании книги. По-настоящему критика стала действовать с середины 1820-х гг., когда существенно выросли тиражи журналов (с 300–500 экз. до нескольких тысяч). Одновременно существовало несколько журналов с постоянными отделами рецензий и критики, что позволяло появиться различным оценкам и трактовкам книги, давало пространство для обсуждения соответствующей проблематики и борьбы. Сформировалась и группа держателей литературных мнений – профессиональные критики-журналисты (как правило, они же выступали и в роли писателей).

Становление журналистики и литературной критики, рост числа читателей (то есть формирование публики) и попытки создать классику были тесно взаимосвязаны и свидетельствовали о начавшемся процессе автономизации и профессионализации литературы.

Большинство ведущих критиков 1820–1830-х гг. (Н. А. и К. А. Полевые, Ф. В. Булгарин, Н. И. Надеждин, О. И. Сенковский, Н. И. Греч, О. М. Сомов, В. С. Межевич) являлись в ряде аспектов социальными маргиналами. Они были профессиональными литераторами и уже в силу этого имели в русском обществе невысокий статус. Кроме того, часть их не были дворянами, часть не были русскими, часть не имели чинов. В Англии XVIII в. критики повышали свой социальный статус за счет успеха в салонах44, но в России в первой половине XIX в. статус самой литературы был невысок, можно было иногда продвинуться по службе с помощью литературных произведений (как, например, это было у М. Н. Загоскина и Н. В. Кукольника), но не за счет критики. Но критика позволяла повысить свой статус в рамках самой литературы – через контроль литературного поля. Умение внятно излагать свои мысли, знание старой отечественной литературы и возможность с опорой на нее оценивать современную составляли культурный капитал, благодаря которому критики могли не только заработать деньги, но и добиться уважения в литературной среде и у читательской публики. Поэтому они были заинтересованы в формировании отечественной классики, являвшейся для них важным ресурсом в борьбе за признание.

С возникновением критики старые авторитеты остаются в учебных пособиях, но большая их часть оказываются «отмененными» в современной журналистике. Более того, с распространением романтизма сама идея абсолютных авторитетов и необходимости следования правилам и ориентации на образцы становится архаичной – гений сам себе устанавливает правила. Ср. у Н. А. Полевого: «…не поэту же спрашивать у пиитиков: можно ли делать то или то! Его воображение летает, не спрашивая пиитик: падает он, тогда торжествуйте победу школьных правил; если же полет его изумляет, очаровывает сердца и души, дайте нам насладиться новым торжеством ума человеческого <…>»45.

Однако в то же время в литературу проникают идеи историзма и народности и возникает потребность выстроить генеалогию отечественной литературы. Появляются работы, в которых делается попытка дать подобный обзор. В 1822 г. печатается «Опыт краткой истории русской литературы» Николая Греча, представлявший собой четвертую часть его «Учебной книги российской словесности», но выпущенный и отдельным изданием. В нем преобладают биографические справки о писателях, и книга напоминает биографический словарь, но все же тут есть элементы обобщения: выделены периоды, намечена зависимость развития литературы от системы образования и т. д. В конце того же 1822 г. в альманахе «Полярная звезда на 1823 год» публикуется статья А. А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России», в которой уже намечены тенденции развития литературы и есть элемент оценки писателей, а через десятилетие печатаются статьи Полевого о Державине, Жуковском и Пушкине (1832–1833), «Руководство к познанию истории литературы» В. Т. Плаксина (СПб., 1833), обширная статья «Литературные мечтания» (1834) В. Г. Белинского, в которых пересмотр литературной иерархии идет вовсю.

Литературные авторитеты журнальных рецензентов

Чтобы детально проследить процесс формирования классики, я использую далее материалы исследования, которое было осуществлено нами совместно с Б. В. Дубиным46. В нем ставилась задача проследить структуру и динамику литературных авторитетов рецензентов на основе упоминаний в журнальных рецензиях на новые литературные произведения, вышедшие отдельным изданием, имен тех авторов, с которыми так или иначе сравнивается рецензируемый писатель (учитывались все упоминания в рецензиях московских и петербургских (петроградских, ленинградских) литературных журналов (выходивших не чаще трех раз в месяц) за двухгодичный срок с двадцатилетним интервалом – с 1820–1821 гг. по 1997–1998 гг.).

Подобное сравнение представляет собой сопоставление двух компонентов. Оценивая новое произведение, рецензент называет важные для него имена, подкрепляя тем самым значимость собственного суждения. Однако общезначимым высказыванием оценка рецензента может быть лишь при потенциальном учете точек зрения других участников литературного взаимодействия. Ведь если называемые критиком в качестве авторитетных писатели неизвестны читателям либо они кардинально расходятся с ним в их оценке, ему нет смысла ссылаться на них. Следовательно, можно рассматривать отсылку к значимому имени как символ значимых для рецензента других – иных ролей (издатель, писатель, читатель) или иных групп участников литературного процесса (друзей, партнеров, конкурентов и т. п.). Границы значимости писателя можно определить в таком случае, измерив символический потенциал называемого имени – место в иерархии по количеству упоминаний.

Соотнесение с уже имевшими место явлениями образует устойчивую конструкцию литературных оценок и самооценок, групповых и индивидуальных творческих программ, то есть эффективную культурную форму, лежащую в основе практически любого взаимодействия в рамках социального института литературы. Соответственно, набор писателей-классиков должен быть не очень большим, сравнительно постоянным и четко отделенным от других литераторов, поскольку он должен позволять соотносить и объединять растущее многообразие значений и образцов, служить средством их перевода друг на друга, то есть способом поддержания границ социального института литературы.

Анализ данных по первому замеру (1820–1821) показал, что тогда необходимость обосновать литературную оценку ссылкой на авторитет была уже весьма сильна (насыщенность рецензий упоминаниями – самая высокая за все годы), но набор значимых имен достаточно однороден: упоминаются, и при этом с положительной оценкой, лишь представители «настоящей» литературы прошлого. Сверхавторитетов нет, как нет и дисквалификации того или иного образца (здесь и далее указывается число упоминаний отечественных авторов за два года замера у лидеров списка упоминаний): И. Дмитриев – 9, К. Батюшков – 7, В. Жуковский – 7, И. Крылов – 6, И. Богданович, Г. Державин, М. Ломоносов – по 3. Любопытно, что лидеры упоминаний этого периода никогда впоследствии не входили в ведущую группу. В дальнейшем структура литературных авторитетов рецензентов претерпела кардинальные изменения, что указывает на то, что в этот период классика еще не сложилась.

Но даже в этом списке число классицистов минимально и они не находятся на первых местах. Характерен следующий пассаж Н. А. Полевого 1829 г., демонстрирующий, что авторитеты эпохи классицизма для него ничего не значат: «Бывали примеры – в нашей литературе и у других народов – славы литературной, казалось, огромной, изумлявшей современников, но мгновенной, перелетной, делавшейся впоследствии, даже и не у позднего потомства, шуткою и притчею. Вспомним у французов Ронсара, у нас Сумарокова и Хераскова. Не писали ль о Сумарокове, что он русский Расин, что в баснях превзошел он Лафонтена? Хераскова не называли ль Омиром? И где наш Расин, наш Омир?»47 Даже Карамзин у него имеет значение только для своего времени, он «уже не может быть образцом ни поэта, ни романиста, ни даже прозаика русского»48.

В 1830-х гг. в список литературных авторитетов входят лишь немногие авторы предшествующей эпохи, причем (за исключением Ломоносова и Державина) они не представляют ведущие жанры классицизма – оду и эпопею. У Плаксина в упоминавшейся выше его книге 1833 г. список ключевых фигур таков: Ломоносов, Державин, Богданович, Карамзин, Фонвизин, Княжнин, Хемницер, Крылов, Озеров, Жуковский, Батюшков, Грибоедов, Пушкин. И Белинский в следующем году, перечисляя наиболее ценимых современниками писателей, называет примерно тех же: Ломоносова, Державина, Богдановича, Хераскова, Петрова, Карамзина, Дмитриева, Хемницера, Крылова, Озерова, Батюшкова, Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Баратынского и др.49, причем, рассмотрев всех, он приходит к выводу, что по большому счету в русской литературе можно говорить только о четырех писателях: Державине, Пушкине, Крылове и Грибоедове50. В 1835 г. он пишет: «Сколько пало самых громких авторитетов с 1825 года по 1835? Теперь даже и боги этого десятилетия, один за другим, лишаются своих алтарей и погибают в Лете с постепенным распространением истинных понятий об изящном и знакомства с иностранными литературами. Тредьяковский, Поповский, Сумароков, Херасков, Петров, Богданович, Бобров, Капнист, г. Воейков, г. Катенин, г. Лобанов, Висковатов, Крюковской, С. Н. Глинка, Бунина, братья Измайловы, В. Пушкин, Майков, кн. Шаликов – все эти люди не только читались и приводили в восхищение, но даже почитались поэтами; этого мало, некоторые из них слыли гениями первой величины, как-то: Сумароков, Херасков, Петров и Богданович; другие были удостоены тогда почетного, но теперь потерявшего смысл титла образцовых писателей. Теперь, увы! имена одних из них известны только по преданиям о их существовании, других потому только, что они еще живы как люди, если не как поэты…»51. Это мнение было широко распространено. Писатель и критик Н. А. Мельгунов, принципиальный противник критических взглядов Белинского, тоже писал об «упадке литературного авторитета» в России и о том, что «еще при жизни богов бедного литературного олимпа нашего горсть смельчаков (читай – современных критиков. – А. Р.) дерзко изгнала их из надоблачного жилища и заставила спуститься на землю»52.

В анализе рецензий 1840–1841 гг. нами была зафиксирована принципиально иная (по сравнению с 1820-ми гг.) картина: полностью изменился набор наиболее часто упоминаемых писателей, причем на первое место вышел А. С. Пушкин: Пушкин – 28, Г. Державин, А. Орлов и А. Сумароков – по 8, Н. Карамзин и М. Комаров – по 7, А. Бестужев-Марлинский, Н. Гоголь и М. Ломоносов – по 6 упоминаний. Низовые литераторы А. Орлов и М. Комаров присутствуют в списке как антиавторитеты, негативные примеры для сравнения, но и Сумароков, и Державин нередко упоминались для иронической или отрицательной оценки.

Данный период – время значительного разнообразия литературных установок, широты сосуществующих вкусов и программ. Н. Полевой писал в 1842 г.: «…нынешнее время в литературе и знаниях грустно и безотрадно. Правда, мы совершенно уничтожили старую, ограниченную, неверную теорию изящного, разрушили прежний трибунал поддельной литературной критики, но учредили ль мы новый, более законный, утвердили ль новую теорию, более прежней верную? Нимало. Теперь у нас десять самовластных судилищ, одно другому противоречащих, учредилось вместо одного прежнего. Каждое пишет свои уложения, издает свои постановления, уничтожает их, публикует новые, которых не слушают другие. Если надобно обозначить настоящее состояние теории и критики литературной в наше время одним словом, то самое верное слово для того будет: безначалие»53.

Создание классики должно было изменить ситуацию, внести структурирующее начало, дать опору для оценки новых литературных явлений. Наиболее важную роль для формирования классики сыграли статьи Белинского, который в 1840-х гг. подвел итог спорам 1820–1830-х гг. и выработал концептуальную трактовку истории русской литературы. Отбирая литераторов по критериям «народности» и «верности действительности», он выделил из литературы прошлого Ломоносова, Державина, Фонвизина, Крылова, Карамзина, Грибоедова, Батюшкова, Жуковского и Пушкина. Но в русской литературе для него было важно не ее прошлое, а будущее, поэтому основное внимание он уделил «ранжированию» современной литературы, подчеркнув роль в ней тех писателей, которые были (в значительной степени под его влиянием) позднее введены в корпус классиков: Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Гончарова, Достоевского, Герцена. Отметим тут же, что влияние Белинского обусловило «блокирование» «нереалистических» тенденций при дальнейшей классикализации. Так, не отбирались в классику фантасты, например В. Ф. Одоевский, О. И. Сенковский, А. Ф. Вельтман или Н. Д. Ахшарумов, автор повести «Граждане леса» (1867), предвосхитившей и сюжет, и ценностный конфликт написанного через 80 лет «Скотного двора» Дж. Оруэлла.

Важную роль в формировании классического канона сыграло также «Полное собрание сочинений русских авторов», издаваемое А. Ф. Смирдиным. В эту серию (1846–1855), не имевшую в русском книгоиздании аналогов ни ранее, ни позднее, вошли сочинения более 30 писателей: А. О. Аблесимова, К. Н. Батюшкова, И. Ф. Богдановича, Д. В. Веневитинова, Н. И. Гнедича, Н. И. Греча, А. С. Грибоедова, Д. В. Давыдова, Г. Р. Державина, И. М. Долгорукова, Екатерины II, А. Е. Измайлова, А. Д. Кантемира, В. В. Капниста, Н. М. Карамзина, Я. Б. Княжнина, И. И. Козлова, Е. И. Кострова, М. В. Крюковского, Н. В. Кукольника, М. Ю. Лермонтова, М. В. Ломоносова, М. В. Милонова, М. Н. Муравьева, А. Н. Нахимова, В. А. Озерова, А. Погорельского (А. А. Перовского), В. Л. Пушкина, Н. Р. Судовщикова, В. К. Тредиаковского, Д. И. Фонвизина, И. И. Хемницера, причем при жизни включения в серию удостоились только давно ничего не писавший Батюшков, Греч и Кукольник. Серия, а также обсуждение ее в критике способствовали как усвоению публикой идеи русской классики, так и формированию корпуса классиков. Отметим, что книги ряда авторов (например, Пушкина, Лермонтова и Гоголя) Смирдин не смог выпустить в этой серии, поскольку не имел возможности приобрести авторские права на них.

Назад Дальше