Ещё одна проблема – стремление светской власти реквизировать церковное землевладение и иное церковное имущество. В XV–XVI вв., на фоне мощного духовного подъёма русского общества, а также всплеска апокалиптических настроений, произошло резкое увеличение числа православных храмов и монастырей и, одновременно, начался бурный рост церковного землевладения и другого церковного имущества. Объяснение тому простое: пребывая в напряжённой духовной обстановке, люди, надеясь на «добрый ответ» на скором Страшном суде, массово делали земельные, денежные и имущественные вклады «на помин души» в монастыри и храмы. Вкладчиками, в большинстве своем, были землевладельцы различного состояния и звания, в том числе и члены великокняжеской, позднее, царской семьи, да и сами государи. Как пишет А. И. Алексеев, «состоятельные миряне стремились заручиться молитвами братии о спасении себя и близких, обеспечить постриг в стенах монастырей старым и больным сородичам». Здесь же отмечается, что первым в этом ряду стал Иосифо-Волоцкий монастырь, «уникальной особенностью» которого оказалась «разработка образцовой системы поминания умерших, в которой размер вклада соответствовал характеру поминания»292. Но в результате роста церковных земель началось сокращение земельного фонда, предназначенного для решения различных государственных задач, в первую очередь, для материального обеспечения «служилых людей». Именно поэтому уже с конца XV в. светские власти и, прежде всего, великий князь московский Иван III Васильевич попытались провести секуляризацию церковного имущества.
Интересно, что в этом случае великий князь и его окружение использовали в своих интересах внутрицерковную дискуссию, развернувшуюся между преподобными Иосифом Волоцким и Нилом Сорским и их последователями. Приверженец строгого личного аскетизма, преподобный Иосиф решительно выступал за право владения монастырями земельной собственностью293. Ведь только обладая собственностью и не заботясь о хлебе насущном, монашество будет увеличиваться и, следовательно, заниматься своим главным делом – нести в народ Слово Божие. Более того, лишь богатая Церковь, по убеждению преподобного Иосифа, способна приобрести в обществе максимум влияния. В то же время, он настаивал на том, чтобы все монастырские богатства направлялись на благотворительность и исполнение иных социальных целей. В своем монастыре Иосиф Волоцкий вел широчайшую благотворительную деятельность.
В свою очередь, преподобный Нил Сорский задачу Церкви по отношению к миру усматривал исключительно в молитвенной заботе о государстве. Считая, что Церковь выше государства (в мистическом, а не в историческом смысле), он выступал за отграничение Церкви от мира, против проникновения Церкви в политику и обогащения монастырей. Бедность, по Нилу Сорскому, – это идеал, связанный с «радикальным нестяжанием»: Церковь должна иметь только самое необходимое. Накопление богатств влечёт за собой «обмирщение» Церкви и, как следствие, упадок престижа монастырей, и, что самое страшное, снижение авторитета православной веры в глазах обычных мирян. Поэтому всякую собственность, не только богатство, он считал противоречащей монашеским обетам и довольно резко выступал против вотчинных прав Церкви, призывая вместо крупных монастырей-землевладельцев создавать небольшие скиты, более пригодные для иноческих подвигов294.
Светские власти воспользовались позицией Нила Сорского и его последователей в собственных интересах. Как показывают исследования последних лет, в этом случае преподобный Нил и его последователи оказались если не прямыми агентами великокняжеской власти, то использовались представителями власти для атаки на церковную собственность295.
В полной мере тогда это не удалось сделать. Но возвышение светской власти над духовной заметно повлияло на имущественное положение Русской Церкви во второй половине XVI столетия. Если авторитет святителя Макария позволил ему в 1551 г. отстоять церковные земельные владения от покушений на них светских властей, то во второй половине XVI в. более слабые и менее авторитетные церковные владыки уже не могли остановить этот процесс, поэтому права на церковные и монастырские вотчины, а также различные льготы для церковных земель постоянно сокращались.
В результате, к концу XVI в. светские власти пользовались значительной свободой в отношениях с церковными иерархами. Поэтому вовсе не вызывает удивления тот факт, что инициативу введения патриаршества в России, то есть официального оформления независимого, признанного всеми Православными Церквами, статуса Русской Церкви, проявили именно светские власти: царь Фёдор Иванович и его шурин, боярин Борис Фёдорович Годунов. Впервые эта идея была высказана в 1586 г. приехавшему в Москву «за милостынею» антиохийскому патриарху Иоакиму, и тот обещал передать пожелание московских правителей другим вселенским патриархам. Два года спустя, в июле 1588 г., в Москве «ради милостыни на церковное строение» оказался константинопольский патриарх Иеремия. В этот раз московские власти были гораздо более настойчивы: после радушного царского приёма, осыпанный дарами патриарх Иеремия оказался… фактически под домашним арестом на Рязанском подворье, где провёл полгода. Все это время с ним велись сложные переговоры, но Иеремия отказывался самостоятельно возвести московского митрополита Иова (митрополит с 1586 г.) в патриарший сан, предлагая различные половинчатые решения. И всё же в январе 1589 г., при условии, что он будет отпущен обратно в Константинополь, патриарх Иеремия согласился исполнить волю русского царя.
После этого русские власти решили соблюсти все формальности. 17 января решение царя Фёдора Ивановича поддержала Боярская дума вместе с Освященным собором. 23 января была проведена процедура выбора царём патриарха их трёх предложенных кандидатов на этот пост, затем в тот же день в царских палатах состоялось наречение Иова в патриархи, а Иеремия и нареченный патриарх Иов отслужили краткий молебен в Успенском соборе. Кстати говоря, в этот день Иов, которого на протяжении полугода не допускали к патриарху, впервые встретился с Иеремией. Наконец, 26 января в Успенском соборе Иеремия с сонмом архиереев совершил над Иовом полную архиерейскую хиротонию.
Патриарх Иеремия провёл в Москве ещё несколько месяцев, на протяжении которых под бдительным контролем царя Фёдора Ивановича и Бориса Годунова создавалась «Уложенная грамота об учреждении в России Патриаршего престола»296. Эта грамота интересна ещё и тем, что впервые в официальном государственном документе содержится почти дословное воспроизведение идеи «Третьего Рима», которая должна была подтвердить законность и логичность утверждения в России высшего церковного титула: «Понеже убо ветхий Римъ падеся Аполинариевою ересью; вторый же Римъ, иже есть Костянтинополь Агарянскими внуцеми… обладаем; твое же, о благочестивый Царь, великое Российское царствие, третей Римъ, благочестиемъ всехъ превзыде… и ты единъ подъ небесемъ Христианский Царь…»297. Следовательно, впервые русские церковно-политические власти добились от вселенского патриарха признания особой миссии России в мире. А ведь до того времени греки, и прежде всего, представители восточных Церквей очень долго отказывались соглашаться с тем мнением, что Россия стала носительницей особой христианской миссии. Показателен в этом отношении пример преподобного Максима Грека, одного из самых авторитетных греческих мыслителей, который не признавал ни русских «новых чюдотворцев», ни новых представлений русских православных людей о своем месте в мировом пространстве298.
Только в мае 1589 г. Иеремия, подписав грамоту и получив от царя щедрые подарки, уехал из Москвы. В мае 1590 г. он созвал в Константинополе собор, который утвердил патриарший сан за предстоятелями Русской Церкви и пятое место русского патриарха в числе иных православных патриархов. Соборную грамоту, подписанную тремя патриархами (отсутствовала подпись Александрийского патриарха, потому что Александрийская кафедра была тогда вакантной) и другими епископами299, в июне 1591 г. доставили в Москву. Русские власти потребовали, чтобы московский патриарх был поставлен на третье место. В 1593 г. в Константинополе в присутствии московского посла Г. Афанасьева состоялся новый собор восточных иерархов, в котором участвовали патриархи Константинопольский, Александрийский (временно управлявший также Антиохийской кафедрой) и Иерусалимский. Собор согласился с возведением предстоятеля Русской Церкви в патриарший сан, но отказал поставить его на третье место в диптихе Православных Церквей и установил для московского патриарха лишь пятое место. Отказались греки и от признания особого роли России в христианском мире: ни в грамоте 1590 г., ни в Деяниях Константинопольского собора 1593 г. нет никакого упоминания о России как о «Третьем Риме»300. Впрочем, чтобы подчеркнуть своё уважение к русскому государю, Собор приговорил, что «благочестивейший царь московский и самодержец всея России и северных стран» будет вспоминаться в священных службах восточной Церкви «по имени, как православнейший царь»301. Как можно видеть, усилиями светских властей, Русская Церковь достигла цели, путь к которой начался ещё в середине XV в. – обрела патриаршество и сравнялась с иными Православными Церквами в своем статусе. Однако попытка русских светских властей ещё более возвысить авторитет Русской Церкви, а также добиться признания от восточных патриархов особой роли России в мировой истории не увенчалась успехом.
Два эпиграфических памятника смутного времени 302
А. Г. АВДЕЕВ303
Annotation. The inscriptions of Moscow Russia are rarely used as a source containing important historical information. In the paper discusses two epigraphic monuments of the 17thcentury related to the events of the Time of Troubles – gravestones with the epitaphs to Alexey Vasil’ev son Nazimov (Pskovo-Pechersky monastery) and Melentey Filipievich Kapustin (Spaso-Vorotynsky monastery), who died in the battles of 1606–1607. The first epitaph allows you us to set the establish the date of the second battle at Kromy and attribute it to August 31, 1606. The second epitaph is so far the only evidence of the participation of service people of Vorotynsk in the battle of the Voronya River on June 12, 1607.
Key words: Time of Troubles, inscriptions, epitaphs, new sources.
В сферу научных интересов Н. С. Борисова входят духовная культура и политическая история Древней Руси «накануне конца света». С конца XV в. среди массовых предметов личного благочестия на Руси распространяются монументальные эпиграфические памятники нового типа – белокаменные намогильные плиты с эпитафиями. Несмотря на постоянно растущее число публикаций, эти источники нередко рассматриваются как свидетельства «второго», а то и «третьего» плана и всё ещё находятся на периферии научных исследований, что неудивительно при обилии традиционных источников. Как исключение можно назвать попытку А. А. Зимина вывести отсутствующую в традиционных источниках дату битвы на Вырке из эпитафии князю Юрию Юрьевичу Мещерскому, который
23 февраля 1607 г. 304 Р. Г. Скрынников полагал, что «точная дата сражения на Пчельне (3 мая 1607 г. – А. А.) обозначена на надгробии Б. П. Татева»305, хотя эта дата по григорианскому календарю (13 мая 1607 г.) дана в «Московской хронике» Конрада Буссова306. В данной статье будет продолжена эта традиция сопоставления уникальных эпиграфических данных со сведениями из письменных источников. Это поможет выявить некоторые важные детали событий Смутного времени.Комплекс надгробных плит в пещерном некрополе Псково-Печерского монастыря является ценнейшим, но не до конца оценённым источником по военной истории России второй половины XVI – первой четверти XVIII в. Обозначенные на них даты гибели служилых людей отражают их участие в битвах и осадах Ливонской, Малой и Великой Северных войн, а также Смутного времени.
Одним из примеров значимости данных источников, выявляемой при их комплексном анализе и в сопоставлении с традиционными источниками, является белокаменная надгробная плита-вставка с эпитафией Василию Васильеву сыну Оболиянинова (СIR0128). Из челобитной его вдовы известно, что погиб в битве на Вырке, тогда как эпитафия, сообщающая о его гибели
даёт точную дату сражения – 12 февраля 7115/1607 г.307Спасо-Воротынский монастырь. Белокаменная надгробная плита с эпитафией Мелентию Филипьевичу Капустину, убитому «на войне». 12 июня 1607 г. Общий вид. Документировано 05.09.2016 г., код документирования OG0179, код надписи СIR0635. Операторы документирования: Сергей Пешков, Александр Пешков, Антон Клейменов, Евгений Юшин, Рафхат Габдулин, Дарья Анисимова, Ольга Харитонова
Здесь речь пойдёт об уточнении даты ещё одного сражения Смутного времени – второй битвы под Кромами, состоявшейся на исходе августа 1606 г.
О гибели в этой битве Алексея Васильева сына Назимова сообщает эпитафия на намогильной плите-вставке в пещерном некрополе Псково-Печерского монастыря. Её текст был опубликован архим. Аполлосом (Беляевым) по собственной копии гражданским шрифтом в 1893 г.308 и затем повторён в «Русском провинциальном некрополе» В. В. Шереметевского309. В ХХ в. плита была утрачена.
Текст эпитафии в передаче архим. Аполлоса гласил:
Архим. Аполлос издал текст эпитафии в сокращении. Как правило, при публикации эпитафий Псково-Печерского монастыря он сокращал имеющиеся в них формулы «лѣто» или «лѣта», «месяца», «в день» или «дня». Что же касается отсутствующей формулы «рабъ Божiй», обычно передаваемой архим. Аполлосом в сокращении «р. Б.», то в эпитафиях убитым она встречалась далеко не всегда310.
Спасо-Воротынский монастырь. Белокаменная надгробная плита с эпитафией Мелентию Филипьевичу Капустину, убитому «на войне». 12 июня 1607 г. Верхняя грань плиты с эпитафией. Документировано 05.09.2016 г., код документирования OG0179, код надписи СIR0635. Операторы документирования: Сергей Пешков, Александр Пешков, Антон Клейменов, Евгений Юшин, Рафхат Габдулин, Дарья Анисимова, Ольга Харитонова
Сведения, содержащиеся в данной надписи, дополняет эпитафия вдове Алексея Васильева сына Назимова Варваре Харлампиевой дочери, в схиме Вере, умершей 28 июня 1654 г. и также похороненной в пещерном некрополе Псково-Печерского монастыря (CIR0288). В пещерном некрополе Псково-Печерского монастыря похоронен также родной брат Алексея – Максим-Богдан Васильевич Назимов, умерший в 1634 г. (CIR0291).
В конце лета 1606 г. царское войско под командованием князей Юрия Никитича Трубецкого (большой полк), Бориса Михайловича Лыкова (передовой полк) и Григория Петровича Ромодановского (передовой полк) осаждало крепость Кромы, занятую повстанцами. В войско были набраны «ратные люди далних городов» – новгородцы и псковичи311. Эпитафия вдовы Алексея Васильева сына Назимова (CIR0288), в которой последний назван пусторжевцем, свидетельствует об участии в войске служилых людей из Ржевы Пустой. Родной брат Алексея Максим-Богдан также служил по Ржеве Пустой312.
Существует две версии событий, развернувшихся под стенами Кром. Первая сообщает об отступлении правительственных войск после сражения. Один её вариант изложен в разрядных записях, которые сообщают, что накануне прихода отрядов Болотникова «под Кромами у воевод с воровскими людми был бой», после которого в правительственном войске началось массовое дезертирство313. Близкий вариант содержится в Бельском летописце: «Ивашко Болотников и государевых воевод и ратных людей от Кром отбил, а сам в Кромах стал, и ту многая кровь крестьянская на том бою пролилась. И государевы воеводы и ратные люди испод Кром отошли прочь»314. Наконец, автор «Дневника Марины Мнишек», с чужих слов писал, что «войско Шуйского, 8000, побито под Кромами, гнали их 6 миль и били»315. Вторая версия сообщает об отходе правительственного войска от крепости без боя. Она содержится в разрядных записях, где говорится, что Болотников «оттолкнул» царское войско от Кром316