В дверь просунулась голова.
– Здравствуйте, я к вам? Вы София?
– А вы Михаил?
За головой показался торс.
– Да, это я.
Отец Георгий встал с видом «Ну, не буду мешать», поскорее пошел к выходу, видимо, думая, что если сбежит совсем скоро, можно считать, что клиента он и не видел. В двери у них произошла некоторая заминка: Михаил растерялся, как здороваться, протянул руку для рукопожатия, потом наклонил голову, потом все же сложил руки для благословения. Я воспользовалась моментом и поставила стул отца Георгия подальше, на «клиентское» расстояние. Михаил наконец закрыл за собой дверь и стал снимать куртку. Он был невысокого роста, живой, волосы как у злодеев на иконах – вздыбленные, но стильно. Основное мое ощущение было: «Ну вот, ничего я мужчин не боюсь, Чуня».
Одет он был похоже – вроде по-простому, как мальчишка-школьник, но тоже стильно. И вел он себя так же. Наконец Михаил сел и тут же посмотрел прямо мне в глаза, улыбаясь. Михаил пришел сегодня в первый раз.
– София, спасибо, что выделили время. Я на самом деле пришел с несколькими темами. Не знаю, с чего лучше начать.
– Что первое приходит в голову? – я заметила, что не выдержала паузу, и вообще как-то много энергии сразу стало в комнате.
– Да, можно так. В общем, я употребляю наркотики, – и снова посмотрел прямо в глаза, улыбаясь. – Вот что первое пришло! – и рассмеялся. – Вы этим занимаетесь?
– Хорошо, что вы спросили. Действительно, я не специалист по зависимостям.
– Так, хорошо, тогда я думаю, просто важно, чтобы вы это знали. Я думаю, мы можем говорить о другом, а наркотики – вы просто увидите, с чем они связаны. Так я думаю.
Теперь постараюсь все же не влезать, пусть говорит дальше.
– В общем, у меня проблемы с честностью. Я не знаю, как это сказать, но мне нельзя верить. Я сам себе не верю.
Немного держу паузу.
– Я вам верю, – сказала как поддержку, а получилось как шутка. Оба улыбнулись, но плохо. – Я хочу сказать, что редко люди приходят и начинают так сразу с проблемы. В этом слышится честный взгляд на себя, – криво, но хоть исправилась.
– Спасибо. Да, сейчас я тоже себе верю – я очень хочу здесь быть собой. Но уверяю вас, вы и не заметите, как я скачусь в это свое… двуличие! Я очень двуличный.
– Можете привести пример?
Он оживился, хотя и до этого был оживленный.
– Я занимаюсь кино. Я студент кинематографического вуза то есть. На прошлой неделе мы с однокурсником поспорили, что я сдам рецензию на несуществующий фильм и смогу ее защитить. Я назвал его «Не приходи». Нам показан обычный день из жизни человека: звонок маме, работа, промокшая обувь, обеденный перерыв, стычка с коллегой, все такое. Пока мы не узнаем в конце, что в этот день он решил самоубиться и прощался с жизнью. Идея была в том, чтобы показать, как мы можем не заметить за будничным поведением трагедии, агонии. Вот, я даже жалею, что уже сдал это как рецензию и теперь не смогу сделать такого фильма! Идея правда здоровская, да? В общем, я сдал. И знаете что? Это была лучшая работа на курсе!
– М-м! А где здесь двуличие?
– Ну как! Выставил препода идиотом перед всем курсом! Все же знали.
– Как-то это не похоже на двуличие. Какие у вас чувства, когда вы рассказываете об этой истории?
– Стыд. И такое… – он заерзал всем корпусом, изображая. – Азарт, что ли.
– Да, я тоже вижу вашу улыбку и ваши горящие глаза, и мне кажется, что вы – просто счастливы!
– Да! – и он рассмеялся. – Но это же ужасно…
– Почему?
– Я чувствую себя как какой-то бог злорадства, как Локи. Как будто я действительно по натуре злой. Как будто мне зло доставляет удовольствие. А оно доставляет!
– Что именно вам доставляет удовольствие?
Он задумался, но с замершей улыбкой. Потом снова заерзал.
– Какой я – красавчик! Прямо красава! Вот так.
– Что это значит – красавчик?
– Могу сделать что-то… подлое и еще и получить награду.
– Подлое? Это что-то против правил?
– Да-да-да! – он еще больше возбудился. – Я могу нарушать правила и оставаться безнаказанным!
– И сейчас я вспоминаю, вы сказали, что я пойму, как ваша история связана с наркотиками.
– Да, конечно, наркотики – про это же. Здорово, вы быстро замечаете! Спасибо за вашу внимательность.
Интересно, здесь мелькнула другая его сторона – галантная, я сказала бы.
– Да, я обожаю нарушать правила. Я даже… я не могу не нарушать.
– Я заметила, вы пришли на десять минут раньше. Он заулыбался еще шире.
– Я об этом не думал… Видите! Вы меня вычислили.
– У меня не было задачи вас вычислить.
– Нет, это здорово, я за!
– Значит, вам здорово, когда ваш «обман» (я загнула пальцы в кавычки) раскрывается?
Тут он подвис, на что я и надеялась.
– Я не знаю. Может, только здесь? То есть я хотел бы, чтобы вы видели… То есть если я и здесь буду врать, то смысл, верно?
Он еще повисел.
– Хочу ли я, чтобы меня вычислили… Я не представляю. Мне постоянно снятся погони, вы знаете, – снова прямо в глаза. Хорошо бы заметить, в какие моменты он вот так делает глаза в глаза. – Киношные погони, прямо режиссерски отточенные, с разными локациями, стычками… Я эти сны так люблю!
– Хотите ли вы во сне, чтобы вас поймали?
– Конечно, нет! – почти закричал он. – Или да? Кажется, что точно нет. Я во снах как кролик, весь на животном страхе. Но этот страх… – он прижал кулак к сердцу, весь сжался, даже лицом, – тоже блин… кайф! Может, в этом и удовольствие? В страхе?
– Или в избавлении?
А в этот момент он вдруг как сдулся.
– Избавление… Не знаю, вот вы сейчас сказали, и я прямо…
– Сдулся?
– Да! – снова засмеялся он. – Да, прямо энергия ушла. Непохоже на удовольствие, – улыбнулся он, но по-другому, одной стороной, без глаз, точнее, глаза сделали что-то свое – загрустили.
– Давайте попробуем немного все собрать. Вы сказали, что пришли с вопросом нечестности. Но, кажется, что-то есть за этим вопросом, да?
– Да, верно.
– Как бы вы это сформулировали?
– Я хотел бы разобраться, почему я получаю удовольствие только от чего-то… если не сказать плохого, то скажем так: от того, что приносит мне потом вред.
Я покивала в знак: «Закрепили».
– Как вы сейчас?
– Классно, очень классно! Я даже не ожидал, что вот так окажется, про удовольствие.
– Я тоже не ожидала, что за первую встречу мы уже так глубоко пойдем. Чувствуется ваша готовность, ваша смелость.
– Спасибо, это звучит воодушевляюще, – снова мелькнул потомственный дворянин. – Я бы хотел еще рассказать о себе побольше, чтобы вы лучше представляли картину, но это уже, наверное, в следующий раз, верно?
Попрощались мы хорошо, Михаил уверенно протянул руку, пожал крепко, решительно, но пока он одевался, что-то показалось мне в его движениях резким, разбитым.
– Вы знаете, у нас действительно была насыщенная первая встреча, – добавила я, когда он уже пошел к двери, наматывая шарф. – Я попрошу вас не принимать важных решений в течение двух дней и особенно позаботиться о себе, хорошо?
Он улыбнулся снова одной стороной, полукивнул и вышел.
Михаил был редкий клиент, которого я в жизни до этого не видела, и я некоторое время сидела, переваривая впечатление, как удав слона. Впечатление действительно было слоновое! Первое было – я вспомнила триллион моментов, которые пронеслись в сессии, еле успев задеть мое внимание. Фильм, который он придумал, – почему самоубийца? Наркотики – забросил в начале и сразу ушел. «Двуличие», «Локи», «выставил препода идиотом» – где все это было в нашем процессе? Где его Локи? Определенно, этот клиент очаровывает. Он занимает собой все пространство, и ты не против, ты этим пространством заряжаешься, ты в нем греешься. И, действительно, здесь же легкий фон опасности, как когда ты в фуникулере над бездной – все же безопасно, безопасно, говоришь ты себе, а сам норовишь глянуть вниз.
Мне потребовалось время, чтобы просто успокоиться после этой встречи. И ко всему прочему – студент творческого вуза! Это будет интересная работа.
Домой я пришла еще слегка возбужденная, что, впрочем, бывало часто после консультации, просто потому что я люблю свою работу. Дома был только папа. Мы обнялись и разошлись по комнатам. Попробовала почитать – мысли немного мешали. Хотела писать журнал клиентов – почему-то не могла себя заставить. В итоге села смотреть сериал и просмотрела несколько серий подряд. За это время пришла мама и через пару серий позвала нас есть.
Я стараюсь готовить, честно. Но с мамой это настолько похоже на «наша Софушка нарисовала каляку, какая молодец», что в итоге мы договорились распределить дни, и сегодня был не мой день готовки.
– Мам, поставим стирку? – вспомнила я, уплетая фрикадельку. Это значит, я почти доела: абсолютно бессознательно я всегда оставляю самую вкусную часть блюда напоследок. Вплоть до того, что когда на миропомазании дают хлебушек с вином, я сперва объедаю все сухое и потом пропитанную вином часть. – Пап, тебе что-нибудь нужно постирать?
– Я у папы уже все собрала, – говорит мама, убирая на столе. – Все в корзине, свое добери – и можешь ставить.
– Хорошо! Как твой денек?
– Ох. Ноги, – отвечает мама.
– Помассировать тебе?
– Я папу попрошу. Пап, а? – и она гладит его по голове. Папа довольно и согласно мычит.
– Тогда я быстро соберу все, – говорю я и убегаю в комнату. Через минуту возвращаюсь со стопкой.
– Не забудь вытряхнуть карманы! Телефоны мы, конечно, еще не стирали, но никогда не поздно начать… «Да-да», – уже мысленно отвечаю я, наскоро перетряхивая джинсы, когда из них что-то вызвенивает на пол. О-оу! Ключи.
Бегу в комнату за телефоном. Сообщение от Чуни: «Ну, что, ты когда?»
Я забыла.
– Мам, мне надо к Чуне сбегать! Стирку потом поставлю! – в панике начинаю надевать те же джинсы, которые так готовы были к стирке. И сую ключи обратно в карман.
– Прости, прости, я помню, вы в десять ложитесь, – начала я с порога, поскорее развязывая шарф.
– Ничего-ничего, все успеем, не торопись!
Я знаю это «не торопись». Это не «расслабься, не торопись», а скорее «не торопись, ведь кто познал жизнь, тот не спешит». Но что-то еще есть в тоне Чуни, что мне особенно не нравится. Какое-то хитрое возбуждение.
– Вот ключи, сразу отдать.
– Хорошо-хорошо. У нас тут еще гость, как раз вас познакомим.
А-а-а!.. Вот оно что.
– Сашин друг. И наш брат, психолог!
Мы уже начали проходить в кухню, где обычно сидели по вечерам, пили чай и вели те самые кухонные беседы, на которых держится русский менталитет. Честно, я не удивлюсь, если археологи станут откапывать в русских степях древние пещеры-кухни, в которых за берестяными плошками сидят скелетики-собеседники, которые так заговорились, что не заметили ледникового периода. Но помимо вековых традиций – на кухонных посиделках держится дружба.
Поэтому в моем взгляде был коктейль из стеснения, недовольства, недоверия и напряженности. Потому что за столом сидели, несколько прижавшись, чтобы всем хватило места, Саша (муж Чуни и наш дьякон) и молодой человек, которого можно было бы описать как «среднего возраста», хотя, я думаю, ему не было и тридцати пяти. Возможно, дело в очках и бороде, которые не старят только священников.
– Соня, это Клим, Сашин друг. Клим, это Соня… моя подруга! – со смехом добавила Чуня. Клим кивнул медленно, как йода. – Сонь, садись вот сюда. Мы как раз рассказывали, как ты устроилась в нашем храме.
– Устроилась?
– Клим – наш коллега, психолог, и вот мы как раз думали о возможности сотрудничества.
Значит, это тот самый Клим. Его наше знакомство, по всей видимости, оторвало от разговора с отцом Сашей, и он, не зная, продолжать разговор с ним или начинать со мной, выбрал пить чай. Как хомячки, которые вылизываются в любой непонятной ситуации.
– У нас даже с тобой еще сотрудничество не наладилось!
– Не смеши меня, мне сейчас не до сотрудничества. Другие приоритеты, – и Чуня снова улыбнулась, бросив взгляд вниз, на свой животик. Много она улыбается что-то. – Клим рассказывал о групповой супервизии, на которую ходит.
– Групповой супервизии? – я постараюсь быть вежливой и поддержать тему, тем более что она отчасти уводит в сторону от меня и консультирования.
– Да, – начал Клим. Он говорит медленно, немного как лектор. Сын священника, ясное дело. – Знакомый священник, отец Сергий Старорядов, вы не знаете такого?
Я не знала.
– У него первое образование – психолог, он когда-то психологию бросил ради священства, но вот решил вернуться. Организовал совместно с коллегой, а она в экзистенциальном направлении работает, группу супервизорскую. Как раз для психологов, интересующихся христианской психологией.
– И как?
– Мы только начали, одна встреча прошла.
– Я говорю, Соня, это как раз то, что тебе нужно!
– Групповая супервизия?
Мне представилось, как десять психологов сидят и объясняют тебе всю твою профессиональную никчемность.
– Супервизорами выступают только двое – отец Сергий и коллега. Остальные – приносят случаи, – попытался объяснить Клим.
– Это же то, о чем мы сегодня говорили! Соня как раз переживает по поводу процесса работы.
Ядовитый Фрейд пошел в дело. Нужно остановить ее, пока не поздно.
– Почему бы и не попробовать? Наверное, в любом случае первые встречи открытые, да? – уточнила я, как бы добавляя: «Мы и сами про групповую работу кой-что слышали-с».
– Конечно. Давай я запишу твой номер и скину тебе информацию?
Во-первых, Клим перешел на «ты» слишком быстро. Во-вторых, Чуня слишком явно торжествовала. Я стала диктовать номер с чувством «никогда Штирлиц не был так близок к провалу».
Глава 2
Как кусаются легионеры
Нужно ли мне говорить, что я все еще не чувствую себя уверенно как психолог? Всю ночь я провалялась, ворочаясь, – как обычно, тревожилась. Во-первых, мне ужасно стыдно перед отцом Георгием. Как ни странно, казалось бы, перед священником, которому ты всю жизнь исповедуешься, можно не стесняться своих слабостей. Но работает это прямо противоположно: может, потому, что он и так уже знает о твоих слабостях больше, чем любая живая душа, так не хочется, чтобы он встречал их за пределами исповеди, в жизни. А может, дело еще в том, что на исповеди ты как бы сам признаешься и поэтому уже держишь свои слабости под контролем, тогда как по жизни слабости проскальзывают помимо твоего волеизъявления. Может, поэтому люди так любят обсуждать, как им нужно похудеть или как они вечно опаздывают, – чтобы тоже продемонстрировать: «Я сам все про себя знаю, все под контролем»?
Одним словом, отец Георгий все понял. После предложения открытия психологической службы, которое представлялось на облаках, с конфетти и единорогами, упоминание Клима отозвалось у меня картинкой: стройный ряд психологов с папками дипломов толщиной со словари Брокгауза и Ефрона указывают на меня пальцем и говорят: «Проваливай, теперь пришли настоящие профессионалы, мы справимся без тебя». – Соня, но ты никогда не видела вживую словарь Брокгауза и Ефрона! – Но понятно же, что он огромный, а? В сорока томах или что-то такое. – Одно дело – представлять худший сценарий, другое – рисовать бяки-закаляки кусачие! – Хорошо, какой худший сценарий? – Ты знаешь, это может прозвучать неожиданно, но я вижу худший сценарий так: ты так будешь бояться за свое нагретое местечко, что всячески будешь вставлять этой идее палки в колеса, и ничего не получится. Психология в храме не будет развиваться благодаря тебе же, а ты будешь только и рада.
Эта мысль была для меня как ушат ледяной воды. Конечно. Худший сценарий – не тот, где я терплю какие-то профессиональные неудачи. В худшем случае я теряю свою человечность из-за своих страхов.
Первая мысль – позвонить отцу Георгию и сказать: «Все, набираем психологов, меня увольняем», – в общем, сыграть саму жертвенность. Придержи коней. Давай пока вообще не дергаться, а возвращаться из долины страхов в жизнь, ладно?