Это мы с вами тут разговоры о взрослых товарищах вели. О больших, так сказать.
Но что иной раз происходит с курсантами мореходных, морских и военно-морских училищ на практиках и стажировках – просто уму непостижимо. Но об этом – как-нибудь в следующий раз. На сегодня пора уже и честь знать.
Август 2006 года
5. К вопросу о приливах и отливах
В 1978 году вышел в новой редакции Корабельный устав ВМФ СССР – КУ-78. Выдавая нам новенькие, ещё пахнущие типографской краской книжечки в синем коленкоровом переплёте, наш комбриг сказал примерно следующее: «Товарищи офицеры, запомните на всю жизнь: каждая строка этого документа написана кровью. Цена этого устава не та, что указана на последней странице. Настоящая цена его – сотни тысяч жизней погибших моряков и тот опыт, что был наработан в результате их гибели».
Хорошо сказано, правильно. В море не бывает мелочей. В море нельзя, опираясь на свои собственные доводы, ни с того ни с сего объявить: «Это для плавания не важно, хотя написано, что сделать нужно именно так». Пренебрежение мелочами чревато на флоте весьма тяжёлыми последствиями. Если не сказать печальными. В море всё нужно делать не так, как мне (или кому-то) кажется правильным, а так, как нужно делать. Вот об этом мы сегодня с вами и поговорим.
Как известно (хотя, может быть, и не всем), новый учебный год в Военно-Морском Флоте начинается 1 декабря. Сначала корабли отрабатывают подготовку к плаванию, затем – одиночное плавание, затем – применение оружия одиночным кораблём. После этого задачи усложняются и всё это корабли отрабатывают уже в составе соединения.
Таким образом, противолодочный корабль «Альбатрос» оказался в январе 198… года в бухте Саранная на побережье полуострова Камчатка. Бухта была не очень плотно забита разреженным ломаным льдом, сквозь который достаточно легко прошли и стали на якорь. Здесь морякам предстояло отработать в ночных условиях наряду с другими задачами защиту корабля от ПДСС (подводных диверсионных сил и средств) вероятного противника. Это учение включало в себя довольно много различных мероприятий, в том числе – профилактическое гранатометание с борта корабля и со шлюпки, которая должна была обойти вокруг корабля на установленной дистанции. Утром же вновь предстояла съёмка с якоря и выход в море для выполнения очередной учебно-боевой задачи.
Военморы, уже почти два месяца существуя в состоянии перманентных тревог, учений и стрельб, изрядно вымотались. К тому же в море из-за шторма прилично валяло, а в последние сутки с норд-оста ещё и зыбь пошла.
Всякий, ходивший в море, знает, что зыбь переносить намного хуже, чем ветровую волну. Зыбь – отголоски большого шторма, прошедшего где-то в стороне, – в отличие от штормовой волны, имеет значительно большие период и высоту. К тому же она не подчиняется ветру и качает корабли в течение длительного времени ещё и после шторма. Конечно, ветровая волна имеет своё генеральное направление – вдоль линии ветра, но довольно часто она может навалиться то справа, то слева. Хоть какое-то в этой болтанке, но всё же разнообразие. Зыбь же как шла, так и идёт, сохраняя направление, период и высоту как непреложную константу. Её ритмичность можно сравнить с ходом хорошо отлаженных часов. Вот эта самая монотонность и выматывает более всего. Ещё издали ты отлично видишь новую накатывающуюся на корабль громаду светло-зелёной воды и всеми своими внутренностями чувствуешь, что сейчас тебя придавит к палубе (когда корабль начнёт упрямо влезать на вершину этого солёного Монблана), желудок вместе с его содержимым подступит к горлу; а потом, когда, преодолев верхнюю точку, корабль начинает катиться вниз по заднему склону волны, ты зависнешь в невесомости, в один момент потеряв под ногами палубу и шаря вокруг себя глазами – за что бы ухватиться. И так раз за разом. Честно говоря, отвратительно-нудная штука – хорошая зыбь.
Хочу уточнить ещё кое-что, чтобы всё до конца стало понятно: дней отдыха – выходных и праздников – во время отработки учебно-боевых задач на кораблях Военно-Морского Флота не бывает. Рабочий день у всех – ненормированный. И не поспать 24 часа – это так себе, что-то вроде ночи у костра на берегу лесного озера во время безмятежного туристического похода. Только вместо птичьих трелей, бряцания гитары, песен, смеха и очаровательного лепета весёлых девочек ты слышишь рёв стихии, звонки тревог да грохот корабельной артиллерии. На отсутствие сна в течение суток никто и внимания не обращает. И не жалуется. Не принято. Вот когда не спишь 48 часов, это уже серьёзнее. А если ещё и качает при этом, тут, конечно, приходится напрягать и духовные силы, и физические. Но это тоже не очень трудно. Довольно обычная работа, которая к тому же бывает не каждый день. Трудно начинается тогда, когда ты не спал 72 часа (трое суток, стало быть) и более. В этом случае ощущение такое, будто мозг твой обложили ватой, в уши вставили пробки, а в глаза насыпали песку. Соображать в таком состоянии ты способен только через раз, а то и через два раза. Но задачу свою ты всё равно должен выполнить и в койку можешь рухнуть только после того, как прозвучит по корабельной трансляции долгожданная команда:
– Отбой учебной (аварийной, химической) тревоги! Боевая готовность номер два! Подвахтенным от мест отойти!
Но, конечно, не всё так уж и страшно. Не поспать трое суток кряду выпадает достаточно редко. К тому же иной раз можно урвать для сна один-два часа в сутки «в перерыве между боями» – между тревогами, стало быть. Так что жить можно. Никто ещё от этого не помер и не сломался.
Ну а более спокойная, размеренная жизнь наступает только после того, как отработаны и зачтены все учебно-боевые задачи при плавании и применении оружия одиночным кораблём, а также кораблями в составе соединения.
Однако вернёмся к нашему повествованию.
«Яшку бросили» часов в семнадцать. Сразу же поужинали, произвели приборку, и командир дал два часа на отдых. В 21 час согласно корабельному распорядку дня чуть передохнувшая команда пила вечерний чай. После этого боевая подготовка пошла далее своим чередом. Как всегда, отзвенел положенные 30 секунд звонок, и старший помощник командира корабля старший лейтенант Сергей Чернецкий объявил по корабельной трансляции: «Боевая тревога!»
Загрохотали по трапам и палубе матросские сапоги – экипаж разбегался по боевым постам. Задраили двери и люки, «броняшки» иллюминаторов, запустили главные дизеля, подали высокое на РЛС и гидроакустику, подали питание на артустановки и РБУ (реактивные бомбомётные установки). Корабль в минуту стал похож на свирепо оскалившегося, вздыбившего на холке шерсть, изготовившегося к прыжку волка. Он и в море, издали смотрелся именно так, по-волчьи: длинный, поджарый на шкафуте, с мощными плечами носовой надстройки, с сильной шеей бака и острой мордой форштевня. Хищник, он хищник и есть.
И снова, в который уже раз, пошло-поехало: «Химическая тревога! Произвести замеры на верхней палубе!.. Аварийная тревога! Пробоина в форпике (нежилой отсек в носовой части корпуса) по правому борту! Поступление забортной воды в первом кубрике!.. Личному составу приступить к ликвидации аварии!.. Возгорание в носовом машинном отделении!.. Аварийной партии прибыть в носовую машину!..»
Около полуночи начали отработку защиты корабля от ПДСС. Командир вызвал на ГКП артиллериста:
– Брыкалкин, принеси 10 гранат и запалы к ним. Отработаем гранатометание с борта и со шлюпки.
– Товарищ командир, гранаты какие нести: Ф-1 или РГ-42?
– Давай эргэшки. Всё-таки наступательные, радиус поражения поменьше. Принесёшь их на бак.
– Есть, – артиллерист ушёл открывать арсенал.
Теперь следовало подготовить людей на верхней палубе.
– Старпом, кто у нас из личного состава лучше подготовлен для работы с гранатами?
– Артиллеристы и минёры, товарищ командир.
– Добро. Возьми троих, раздадим им гранаты. Остальные, кто по расписанию должен быть на верхней палубе, пусть смотрят. Пять гранат бросим с борта, пять – со шлюпки. Пойдёшь на шлюпке старшим. Подбери гребцами надёжных ребят. Гранаты кидайте поаккуратнее. Да смотри, чтобы падали в воду. Если какая-нибудь на льдину упадёт – поубивает вас там всех. Потом будет, как в той песне: «Доску поднимали дрожащей рукой…» А мне это не надо.
– Понял, товарищ командир.
– Ну всё, одеваемся и выходим на бак.
Через несколько минут в районе носовой надстройки собрались командир, старпом, минёр и артиллерист с боезапасом. Последним, заинтересовавшись тем, что будут кидать боевые гранаты, вышел наверх и замполит – старлей Олег Морелов. Боевые листки давно уже были написаны и вывешены, дел больше не было, в каюте одному было скучно – почему бы и не подняться на верхнюю палубу, ноги не размять. Он вытащил из кармана пачку сигарет «Опал» и чиркнул спичкой, прикуривая.
Командир раздавал гранаты, офицеры ввинчивали запалы. Минёр, покосившись неодобрительно на Морелова, сказал:
– Зам, ты бы не курил здесь. Боезапас всё-таки…
Тот отозвался беззаботно:
– Да ничего не будет, не беспокойся. Товарищ командир, дайте и мне гранату, я тоже хочу кинуть.
Командир с некоторым сомнением посмотрел на своего заместителя по политической части и спросил:
– Зам, а ты умеешь с ними обращаться?
– Конечно умею, – ответил тот и протянул руку.
Командир уже было дал ему гранату, но тут, опережая его, старпом почти крикнул:
– Подождите, товарищ командир!
– Что такое?..
– Вы сначала спросите его, сколько времени запал горит.
– Зам, сколько времени горит запал?
Комиссар, не моргнув глазом, тут же выпалил:
– Пятнадцать секунд.
Командир сматерился, очередную гранату с запалом передал минёру, а заму сказал:
– Иди, учи наставления. Как выучишь – так приходи, и ты гранаты бросать будешь.
Пробормотав что-то про очень уж умных офицеров на флоте и обидевшись на весь белый свет, так и не получив гранаты, замполит ушёл вниз. Может быть, стенную газету оформлять или конспекты к очередным политзанятиям писать, не знаю. А может быть, и наставления по стрелковому делу учить. Но наставления – это вряд ли. Каждому – своё, как было написано на воротах Бухенвальда.
Ввинтили запалы и распределили гранаты. Трое матросов и артиллерист с минёром стояли готовыми к выполнению боевого упражнения. За всем происходящим наблюдали те, кто был расписан для этих мероприятий на верхней палубе. Обведя всех присутствующих взглядом, командир дал команду:
– Внимание всем! Гранаты бросать в разводья между льдинами, чтобы нас случайными осколками не посекло. Готовы? Произвести профилактическое гранатометание!
Выдернули чеки, гранаты полетели за борт. Через пять секунд под брюхом корабля раздались почти одновременные глухие взрывы. По корпусу как будто кто-то большой и сильный долбил снизу, из-под воды огромной кувалдой; немного отдалось в ноги. Под бортом взвернулись буруны потревоженной чёрной стылой воды, льдины качнуло чуть в сторону.
– Ну вот и вся любовь, – подытожил командир. – Старпом, готовь шлюпку.
– Есть.
Через несколько минут по трансляции прозвучало:
– Верхней команде – на шкафут! Шлюпку к спуску!
Сработали быстро и дружно. Сказывалась отработка. Это называется слаженностью экипажа. У шлюпбалок стояли одетые в спасательные жилеты четверо гребцов, старшина шлюпки и старлей Сергей Чернецкий. Последний держал в руках сумку от противогаза, в которую были аккуратно уложены пять гранат типа РГ-42 с ввинченными уже запалами. Командир ещё раз оглядел всех и дал последние распоряжения:
– Так, старпом, далеко от борта не отходите. Держитесь метрах в двадцати. Мало ли что… С мостика будем сопровождать вас лучом прожектора. Всё понятно? Ну ладно… Вперёд!
– Гребцам в шлюпку! – скомандовал Чернецкий.
Матросы быстро спустились вниз, туда, где под бортом в не освещённой прожектором темноте глухо хлюпала чёрная январская вода. Последним спустился старпом. Он занял своё место на кормовой банке (сиденье, по-сухопутному), окинул взглядом шлюпку и гребцов – всё нормально, затем, задрав голову, скомандовал наверх матросам на корабле:
– Отдать носовой!
Свернувшись змеёй, в шлюпку упал брошенный с палубы фалинь (конец, закрепленный в носу шлюпки).
– Отваливай!
Гребцы оттолкнулись от борта корабля.
– Вёсла разобрать! Уключины вставить! Навались, ребята! Старшина, лево руля!
Шлюпка, тяжело пробиваясь среди льдин, пошла вперёд вдоль корпуса корабля. Старпом открыл сумку и достал первую гранату. С мостика шлюпку сопровождал мощный луч осветительного прожектора. Сергей нашёл глазами пространство чистой воды, выдернул чеку и бросил гранату в воду. Через пять секунд снизу ухнуло, да так, что отдалось всем сидящим. Ну, ещё пару с этого борта, остальные – с правого. Вторую бросил сам, третью отдал старшине шлюпке. Здесь всё. Теперь – на ту сторону.
Пошли вдоль левого борта в нос корабля. Хотя матросы гребли в полную силу, шлюпка продвигалась с большим трудом. Старались найти разводья и обходить большие льдины. Сергей взял у старшины румпель и теперь сам управлял шлюпкой. Обогнули форштевень, пройдя над туго набитой (натянутой) якорь-цепью. Вот и перевалили на правый борт… Пошли вдоль него по направлению в корму. Шлюпку неотступно сопровождал луч прожектора. Он хорошо освещал пятно радиусом метра в три. Вне этого круга ночная темнота была полной, что называется, хоть глаз коли. Или вот ещё в физике есть понятие «абсолютно чёрное тело» – тоже подошло бы.
Прошли полкорпуса… Старпом достал две оставшиеся гранаты. Желающих кинуть было хоть отбавляй. Одну гранату дал командиру отделения торпедистов, другую – арсенальщику. Ещё раз повторил, как и куда кидать, затем дал добро. Ребята отыскали глазами разводья, дёрнули чеки. Полетели гранаты, один за другим раздались два взрыва. Опять шлюпку долбануло в днище…
Пока доставал гранаты, пока решал, кому дать бросить, пока передавал – гребцы всё гребли. Минуты – но тоже время. Потом, пока бойцы кидали гранаты, остановились ненадолго. Но вот отгремел последний взрыв, пора и на корабль. Надлежало обойти корму и вдоль левого борта вернуться к начальной точке: под тали шлюпбалок. Но что-то далековато оказалась корма.
– Вёсла на воду! Навались! – скомандовал старпом и переложил руль право на борт.
Шлюпка неуклюже пробивалась меж льдинами, понемногу стала выворачивать вправо. Слева вдали, на иссиня-чёрной громаде острова Старичкова, застилавшего собою изрядный кусок небосвода со звёздами, мигал навигационный знак. Справа впереди проблёскивал маячок на мысе Опасный. Так, значит, шлюпка смотрит носом на выход в море. Сзади справа был виден корабль. Надо разворачиваться на него.
Но что-то в этой картине не нравилось Сергею. Очень не нравилось. И с каждою секундой не нравилось всё больше и больше… Темнота вокруг шлюпки почему-то сгущалась. Что-то прожектор слабо светит… Да и родной «Альбатрос» теперь уже находился на приличном расстоянии… Наверное, с кабельтов (примерно 200 м) будет… Корабль был виден с кормы, значит, носом он стоит вглубь бухты… Из-за льда всё ещё никак не получалось развернуться чётко на него.
– А ну, ребята, навались!
И тут до Чернецкого дошло: он понял, что происходит. Спина враз похолодела. Шлюпку умудрились спустить во время отлива. И вот теперь огромные массы воды, никем не меренные и не учтённые (да и неподвластные никакому измерению или учёту), повинуясь силе лунного притяжения, устремились из бухты в океан. Сергей сразу вспомнил туго набитую якорь-цепь корабля: как же сразу-то не сообразил? А вместе с собою эта солёная вода тащила и ледяной панцирь, в котором застряла их пластиковая шлюпка ЯЛ-4 (четырёхвесельная, стало быть).
Гребцы начинали потеть, из-под шапок показались блестящие капельки. А Сергей автоматически просчитывал в уме ситуацию, мозг работал, как хороший калькулятор. Шлюпка весит примерно 300 кг, да шесть человек по 80 кг, всего – 780. Даже тонны нет. Для океана это не вес. Скорость отливного течения – что-то около двух узлов. Значит, каждую минуту их сносит метров на шестьдесят. Картина получалась явно невесёлая. Прожектор уже не выхватывал шлюпку из ночной темноты, а корабельные огни уменьшились невероятно. Но хорошо хоть то, что шлюпка всё-таки развернулась носом на «Альбатрос».