Будучи от природы очень пугливым, первобытный человек обожествлял практически все, с чем соприкасался в повседневной жизни. Обожествлялось солнце, потому что его испепеляющие лучи могли привести к засухе. Вода, потому что она могла затопить жилище. Луна, потому что без нее ночью ничего не было видно, животные, потому что они могли растерзать человека в любую минуту и т. д., и т. д.
С течением времени верования первобытных людей все усложнялись и усложнялись (эволюционировали), как, впрочем, усложнялись и социальные отношения в первобытном обществе[86].
Христианство же признавалось, в некотором роде, «высшей стадией» развития религиозных представлений человека. Однако, в силу этого признания, оно фактически ставилось в один ряд с языческими религиями и, как следствие, также признавалось всего лишь одной из разновидностей религиозных суеверий[87].
Решающим фактором развития человеческого общества в советской науке считалось появление у некоторых людей излишков производства[88]. Конкретно это означало, что в определенный момент исторического развития в среде людей выделились особо находчивые и алчные личности, которые, воспользовавшись господствовавшим страхом своих сотоварищей, а также наличием у себя лишних продуктов питания, в итоге захватили полную и безоговорочную власть над своими соплеменниками. Так произошло расслоение человеческого общества на классы (возникновение класса правящих и класса угнетаемых). Обычно историософские приемы советского периода по отношению к религии звучат следующим образом:
«Естественный страх первобытного человека перед могучими силами природы, его склонность к наивно-фантастическому объяснению окружающих его природных явлений – все это было использовано как средство подчинения и закрепощения человека еще в ту эпоху развития человеческого общества, когда наметилось господство жрецов и имущего класса. С тех пор религия не переставала быть сильным орудием духовного подчинения народных масс, благодаря которому «здравый смысл» даже иногда и культурного человека оказывался парализован»[89].
Дальнейшая история человечества представлялась как классовая борьба, в которой у каждого класса людей были свои задачи, т. е. правящий класс всегда старался подавлять, угнетать и всячески наживаться на бедных и обездоленных, используя при этом все доступные для него средства, в том числе и различные религиозные системы (суть которых, причем всех без исключения, советским историкам виделась исключительно в обмане и нагнетании страха кары божией на простой народ). Угнетенные же классы периодически просыпались (отрезвлялись) от суеверного зла и пытались сбросить иго угнетателей со своих плеч.
Подобные упрощенческие схемы являлись прямым результатом насильственного внедрения в массовом сознании (в том числе, и в научных кругах) примитивно-марксистских представлений об истории человечества как об истории классовой борьбы, феодализма, формационности как обязательных стадий развития общества. Тем самым история и археология (как историческая наука) были всецело поставлены на службу господствующей идеологии. Исконность, национальное своеобразие и экономический детерминизм были положены во главу угла исторических концепций. Все стало объясняться развитием аграрных обществ, накоплением прибавочного продукта, возникновением городов как центров сельских округ, пунктов концентрации дани и размещения феодалов и т. д.
В этом контексте факт Крещения Руси так же был переосмыслен как сугубо идеологическая диверсия со стороны правящего класса князей и т. д., которые, войдя в сговор с лицемерными церковниками, навязали нашим предкам более универсальную и более подходящую для угнетения народа идеологию – христианство. Академик Б.Д. Греков писал по этому поводу следующее:
«Вопрос о христианстве не исчерпывается, конечно, вопросами о том, когда и где крестился Владимир и куда погружали киевлян во время крещения. Это все мелочи. Гораздо важнее, каким образом Киевское государство перешло от старой веры к новой, кто перешёл, каковы были тому причины и какие отсюда вытекают следствия? Тут мы не так беспомощны: в этих вопросах мы можем ориентироваться. Принятие христианской религии свидетельствует о большом сдвиге в области идеологии киевского общества. Мы знаем классовую структуру киевского общества. Знаем, что представителей господствующего класса, особенно в больших городах, было в это время более чем достаточно, что в руках знати, возглавляемой князем, была подлинная государственная власть. Вся предыдущая история классов в Киевском государстве создала базу для принятия христианства в качестве господствующей религии. Из факта принятия христианства в качестве господствующей религии вытекает много важных последствий. Во-первых, христианство как религия, общепринятая в Европе, еще больше сблизило с нею Киевское государство. Во-вторых, церковная организация, которую взяли на себя греки (византийцы), заняла весьма определенное место в истории киевского общества и стала новым и сильным орудием воздействия на массы в целях дальнейшего их подчинения господствующим классам и государственной власти в целом»[90].
Что касается язычества, то оно также, наряду с христианством, признавалось религиозным анахронизмом и считалось порождением того первобытного страха перед природными стихиями, о которых шла речь выше. Естественно, что в данном контексте и тот, и другой религиозные предрассудки (среди которых христианство представлялось явно в более негативном свете) должны были быть отброшены, что и произошло в начале 20-го века.
В целом же: «В советской гуманитарной науке 1920–1930-х годов народное мировоззрение окончательно «перешло в ведение» этнографии и фольклористики, а изучение религиозной жизни Древней Руси свелось к выяснению места Церкви в социально-политической истории. Принципиально новых гипотез относительно перехода от язычества к христианству не выдвигалось»[91].
Подобная ситуация не изменилась и в послевоенный период: «В советской историко-этнографической науке конец 1950-х годов ознаменовался выходом крупных исследований В. И. Чичерова и С. А. Токарева, посвященных традиционным верованиям восточных славян. Однако проблема двоеверия, затронутая авторами данных монографий, по-прежнему рассматривалась с позиций механического соединения христианских и языческих элементов. Сохраняла свою силу и тенденция «социологизации» религиозной жизни в контексте изучения межклассовых противоречий. Предпринимались попытки выявления «антицерковной идеологии» на Руси XI в. Д. А. Казачкова, посвятившая данной теме специальную статью, писала: «По мере того как христианская Церковь занимала ведущее место в системе общественных отношений феодального общества, порядки этого общества сливались в сознании народных масс с проповедью новой веры, и оппозиция к ней принимала ярко выраженный социальный характер»[92].
Конечно, приведенная схема несколько примитивно описывает общую картину, сложившуюся в исторической науке советского времени, но в целом именно так все и преподносилось советским людям, начиная от самого детского сада и вплоть до периода зрелости (на партийных собраниях и многочисленных полит-просветительных мероприятиях).
Все это было бы неинтересно, если бы отголоски этих исторических гипотез-мифов (и отголоски довольно существенные) не были бы слышны и по сей день.
Сегодня рожденный в недрах советской идеологии и описанный нами исторический миф продолжает свое существование в двух направлениях:
– одно из которых можно охарактеризовать как примитивную атеистическую ненависть ко всему религиозному, в том числе и к христианству (как правило, этот миф существует в сознании многих обывателей);
– второе направление является достоянием сугубо научных кругов, придерживающихся традиционной атеистической идеологии.
В этом разделе мы не будем подробно останавливаться на анализе и критике второго направления (это будет сделано несколько позднее). Остановимся лишь на некоторых пунктах первого (народно-обывательского) направления описанного нами мифа.
«Проблема атеиста очень проста – это проблема нежелания расширять свой кругозор. Между атеизмом и религиозным миропониманием нет качественного различия, оно чисто количественное. Атеизм есть начальная фаза познания, религиозность – его продолжение и развитие. Об этом очень точно сказал Фрэнсис Бэкон: «Малое знание уводит от Бога, большое знание к Нему возвращает». Атеизм есть недодумывание вещей до конца, зацикливание на искусственно ограниченном наборе категорий, упрямый отказ от приобретения новых инструментов познания. Конечно, всякий имеет право останавливаться в своем восхождении на той высоте, какая ему по душе, но тот, кто миновал эту отметку, имеет право крикнуть ему сверху: не ленись, иди дальше!..» (В. Н. Тростников. Ответ атеисту).
Глава 4. Грубая атеистическая критика христианства
Справедливости ради нужно отдать должное усердию и напористости советских историков, действительно их труд во многом не пропал даром, и убедиться в этом можно, посетив многочисленные интернет-страницы атеистических сайтов, на которых присутствует такое огромное количество работ антихристианской направленности, что приходится только удивляться «трудолюбию» их авторов.
Правда характер этих работ не выдерживает ни малейшей критики, т. к. в основе их лежит не строго научный интерес, а ненависть к христианству, что и обуславливает сугубо чувственный, эмоциональный (чаще всего, при полном отсутствии здравого смысла) характер антихристианской, атеистической истерии. Увы, но не смотря на подобное плачевное состояние дел, ненависть к христианству все еще владеет умами и сердцами многих людей.
Нет смысла рассматривать здесь причины происхождения этой ненависти (это не входит нашу задачу), попробуем только лишь оценить с позиции здравого смысла некоторые моменты описываемого здесь атеистического мифотворчества.
Точно так же в этой главе мы не ставим перед собой задачи кого бы то ни было в чем-либо переубеждать, ибо требование от людей обязательного принятия той или иной религиозной доктрины в принципе недопустимо. Как говорил свт. Григорий Богослов: «Тайна спасения для желающих, а не для насилуемых»[93]. Все мы обладаем свободой воли и вольны выбирать то, что ближе нашему сердцу и уму. Другое дело, что всякий здравомыслящий человек все же должен стараться адекватно оценивать те или иные изучаемые им явления, и не идти на поводу у своих чрезмерно зашкаливающих эмоций, которые, к слову, также нужно уметь адекватно оценивать. В противном случае существует большой риск принять желаемое за действительное или ложь вместо истины.
Итак: общая схема грубой атеистической критики, которая вызрела в анналах советской исторической науки, условно может быть названа «критикой ради самой критики». Конкретно это означает то, что на самом деле атеиста, критикующего все религиозное и в частности христианство, не интересует реальное положение дел. Его задача всегда одна – очернить и опорочить все, что связано с религией и христианством (любой ценой и в любых комбинациях). Вот только некоторые примеры подобного подхода к изучению религии.
Так, например, в одной из антирелигиозных книг советской эпохи утверждается следующее: «Как известно, библейский миф гласит, что бог создал белокожих Адама и Еву, а что касается чернокожих, они, по мнению некоторых, представляют собой расу животного происхождения…»[94]
Естественно, что любой человек, хотя бы раз в жизни потрудившийся заглянуть в Библию, без труда может убедиться в том, что она не содержит в себе ни малейшего намека на то, какой именно расы или цвета кожи были Адам и Ева. Проблема состоит лишь в том, что в советское время, в большинстве своем, люди были лишены возможности иметь в своей библиотеке Святое Писание (т. е. Библию), а особенного желания пойти в библиотеку общественную и проверить «подлинность» этого нелепого утверждения у рядового советского человека, как правило, не возникало (в том числе и потому, что это могло вызвать нежелательную реакцию окружающих). Да и зачем проверять цитату, когда и так «ясно», что религия – это всего лишь банальное заблуждение и ничего более? А христианство возникло лишь в результате ожесточенной социальной борьбы.
Например, в своей книге «История Русской Церкви» видный советский историк, академик Н. М. Никольский писал: «Христианство возникло на почве ожесточенной социальной борьбы первого века; оно было сначала эсхатологической религией рабов и пролетаризованных элементов мелкой буржуазии и только впоследствии было переработано в богословскую отвлеченную религию искупления с могучей церковной организацией, в лице которой тогдашнее государство получило новое могущественное орудие для своей власти»[95].
Правда, здесь нужно отдать должное коллегам Н. М. Никольского, которые, заметив, что автора вышеприведенной цитаты несколько «занесло» в оценках и выводах, поставили под цитатой сноску о том, что: «Утверждение о наличии в первом веке н. э. пролетаризованных элементов мелкой буржуазии – рецидив былого увлечения Н. М. Никольского так называемой «теорией циклов»[96].
Другое дело, что в своей критике христианства «заносило» не только Н. М. Никольского, но и подавляющее большинство тех, кто в то время писал или говорил о христианстве с позиции господствующей антирелигиозной идеологии. По сути говоря, в головы людей вдалбливались элементарные по своей формулировке и содержанию антихристианские лозунги, прямо осуждающие все связанное с историей христианской Церкви. Причем сама Церковь преподносилась людям исключительно как аппарат насилия и сдерживания всего прогрессивного. Был даже издан своего рода «атеистический катехизис» советской эпохи под названием «Настольная книга атеиста», в котором писалось, в частности, следующее:
«Она (т. е. Церковь) захватила в свои руки монопольное право на обучение. Вследствие этого все образование приобрело богословский характер. Подавляющее большинство средневековых ученых являлись представителями духовенства. Любая научная проблема преломлялась через официальную богословскую доктрину… Ценность теоретических исследований всецело определялась их соответствием догматическому учению церкви… Для средневековья характерно засилье теологии. Теологические системы стали препятствием на пути прогресса, науки и культуры. Богословское решение естественнонаучных проблем, к которым религия не имела никакого отношения, ставило исследователей в невыносимые условия. Теологи объявили геоцентрическую систему Птоломея равнозначной догмату веры, самым решительным образом отстаивали представление о неподвижности Земли… и т. п.»[97].
Главная задача авторов этой (и других подобных) цитат формулируется довольно просто – привить отвращение ко всему, что связано с Церковью и христианством, а там, где привито устойчивое чувство отвращения, никто уже не будет проверять заведомо ложную информацию о том, что система Птоломея якобы была чуть ли не «догматизирована» в средние века или искать правду о том, что возникновению современной науки как таковой мы обязаны не кому-нибудь, а именно христианской цивилизации[98].
Точно также отношение христианской Церкви к личной и общественной жизни человека описывается с сугубо негативным оттенком:
«…церковь никогда не забывала об усилении идеологического воздействия на умы людей. Главными направлениями церковной спекуляции становятся догматика и аскетика… В области общественной жизни они (т. е. теологи-богословы) отстаивали идею неизменности существующего порядка, благословляя систему неравенства, эксплуатации и угнетения»[99].