Вторая половина 1920-х годов для СССР на международной арене, помимо позитивных тенденций, была отмечена новым обострением отношений с ведущими странами Европы. Так, следуя принципам пролетарского интернационализма, СССР в 1926 году по линии Коминтерна оказал материальную помощь бастовавшим в Англии шахтерам. Это вызвало ответную реакцию со стороны английского правительства, за которой последовали в мае 1927 года активные поиски «агентов Коминтерна». Английской полицией был совершен налет на советскую контору «Аркос» в Лондоне, в результате которого найденные при обыске документы якобы свидетельствовали об участии советской стороны в антиправительственной деятельности. Обвинив СССР во вмешательстве во внутренние дела Великобритании, правительство консерваторов разорвало дипломатические отношения с СССР и аннулировало торговое соглашение 1921 года. В июне 1927 года русский эмигрант Б. С. Коверда застрелил в Варшаве советского посла П. Л. Войкова. Советское правительство расценило это убийство как часть «международного империалистического заговора», чтобы спровоцировать войну против СССР. Тем не менее польское правительство не пошло на обострение отношений с СССР, поскольку опасалось, что страна будет втянута в военный конфликт (Коверда был осужден к длительному тюремному заключению).
Параллельно с нападками на СССР Великобритания и Франция стали активно содействовать пересмотру Версальских соглашений, решив свернуть свою контрольную деятельность в Германии. Необходимо заметить, что к этому времени в Германии явно наметилась активизация деятельности нацистов. Так, в 1927 году в НСДАП насчитывалось уже 100 тыс. членов и она становилась массовой партией немецкого народа[110].
Фактически после прекращения в 1927 году работы франко-английской контрольной комиссии в Германии осенью 1928 года германское правительство одобрило первую программу вооружений, выделив на оснащение рейхсвера 250 млн марок. Еще 80 млн марок было выделено на развитие «рейхсмарине». Главной целью программы было создание соответствующих прототипов современных самолетов и танков. Уже к 1929–1930 годам фирмы «Крупп», «Райнметалл», «Даймлер-Бенц» подготовили модели тяжелого и легкого танков[111]. В 1929 году репарационный план Ч. Дауэса был переработан комитетом финансовых экспертов во главе с американскими бизнесменами О. Юнгом и Д. Морганом. Новый репарационный план определил более низкую сумму платежей и изменил порядок взимания репараций. В 1931 году в соответствии с объявленным мораторием Германия вообще прекратила репарационные платежи. Это позволило ей восстановить свой промышленный потенциал.
Обострение международной обстановки в 1927 году было воспринято советским руководством как реальная угроза войны против СССР. 28 июля 1927 года в «Правде» была опубликована статья И. В. Сталина «Заметки на современные темы», в которой, в частности, говорилось: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной «опасности» новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР – в особенности»[112]. Этот тезис нашел отражение в решениях XV съезда ВКП(б) (декабрь 1927 года). Был сделан вывод, что для Советского Союза это означало «прежде всего нарастающую напряженность отношений с буржуазными государствами, политика которых… становится все более и более враждебной по отношению к СССР и создает прямую угрозу империалистического нападения извне»[113]. Съезд одобрил проведенную Политбюро ЦК ВКП(б) работу по подготовке страны к обороне. Хотя развернутого постановления по этому вопросу съезд не принимал, в выступлении Наркома по военным и морским делам К. Е. Ворошилова установка на всестороннюю милитаризацию экономики СССР в связи с приближением войны была изложена достаточно четко[114].
Штаб РККА, анализируя тенденции развития военно-политической обстановки, в 1928 году делал вывод о неизбежности в ближайшем будущем агрессии против Советского Союза[115]. В зависимости от степени враждебности капиталистических стран по отношению к Советскому Союзу расстановка сил к концу двадцатых годов Штабу РККА представлялась следующим образом. Первую группу составляли государства, которые были отнесены к явно враждебным по отношению к СССР: Англия, Франция, Польша, Румыния, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва. Сюда же причислялась и Италия, которая, несмотря на отсутствие враждебности к СССР, «из соображений своей общей политики готова поддерживать антисоветские планы Англии». Ко второй группе относились страны, которые могли бы примкнуть к антисоветскому фронту: Германия, Чехословакия, Венгрия, Болгария, Югославия, Греция, Бельгия, Япония и США. Третью группу образовывали государства, не заинтересованные в войне с Советским Союзом по географическим, экономическим и политическим причинам: Швеция, Норвегия, Дания, Швейцария, Австрия, Албания, Персия и страны Латинской Америки. В четвертую группу включались государства, которые, по мнению Штаба РККА, были дружественно настроены по отношению к СССР: Турция, Афганистан, Китай (потенциально), страны арабского Востока и Африки, Индонезия и Британская Индия, Монголия[116].
Политическая линия Германии оценивалась как стратегия лавирования между Западом и Востоком с расчетом укрепления собственного международного положения и постепенного возрождения германского военного могущества. «Такая позиция Германии, – отмечалось в материалах Штаба РККА, – в потенции создает перспективы осуществления европейского антисоветского блока». Следует отметить, что в этом анализе особое место занимала оценка позиции Германии. В частности, подчеркивалось, «что в силу нынешней ситуации в Европе Германия явится важным (если не важнейшим) звеном в цепи этого предполагаемого блока». Штаб РККА полагал, что империалистическая интервенция в СССР без участия Германии (по крайней мере без ее нейтралитета) немыслима, так как главный противник на западных границах – Польша не рискнет на войну без обеспечения своего тыла со стороны Германии[117]. Одновременно Штаб РККА считал, что «в основном вопрос о создании антисоветского военного кулака на наших западных границах уже решается позицией Польши и Румынии, то есть теми государствами, которые принадлежат к числу наиболее враждебно относящихся к нам»[118]. Поэтому правильно будет сигнализировать непосредственную угрозу войны именно в тот момент, когда к антисоветскому блоку примкнет Германия[119]. По расчетам заместителя начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллова, предполагалось, что вероятные противники СССР (лимитрофные государства – Польша, Румыния, Прибалтийские страны: Финляндия, Эстония, Латвия, Литва) могут выставить 106 перволинейных[120] дивизий. Из них одна только Польша способна выставить 48 таких дивизий[121].
Вместе с тем все же в конце 1920-х годов при определении степени военной угрозы советским политическим руководством и военными теоретиками роль Германии в антисоветском блоке оставалась в тени. Доминировало предположение, что война против СССР его будущими противниками планировалась как война коалиции при ведущей роли в ней Англии и Франции, а главной ударной силой в ней будут Польша и Румыния, а также белогвардейские формирования из эмигрантов, находившихся в различных странах[122]. Так, Б. М. Шапошников, являвшийся в 1928–1931 годах начальником Штаба РККА, в своем ответе на записку А. А. Свечина «Будущая война и наши военные задачи» отмечал: «…Со стороны коалиции план войны должен иметь целью – решительный удар по пролетарскому государству. Главное направление этого удара по нашей экономической базе. В нем принимают участие Румыния, 40 польских дивизий – для наступления к Днепру к югу от Полесья. Франция высаживает десант в Крыму… Английский флот с грузинской эмиграцией на борту захватывает Закавказье… Всего на европейском театре коалицией будет брошено в бой более 140 стрелковых дивизий…»[123].
Этот период вошел в советскую историографию как «военная тревога 1927 года». Несомненно, что партийные установки о нарастании военной угрозы служили внутриэкономическим и политическим целям советского руководства по мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны[124]. Именно в этот период И. В. Сталин выступил с известным тезисом: «Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут»[125].
Состоявшийся в ноябре 1928 года очередной пленум ЦК ВКП(б), отметив необходимость «догнать и перегнать в технико-экономическом отношении капиталистические страны», подчеркнул, что «международная обстановка, крупнейшие технические успехи капиталистических государств, военная угроза… делают осуществление этих задач совершенно неотложными»[126].
Такая линия, несомненно, отражала реалии того времени. Вместе с тем руководящая группа ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным использовала тезис о нарастании военной угрозы не только как пропагандистский лозунг для мобилизации масс для проведения ускоренной индустриализации страны, но и для концентрации единоличной власти, расправы с оппозицией под предлогом ложных обвинений в пособничестве «классовым» врагам и в шпионаже в пользу капиталистических государств.
Конечно, враждебность и неприятие большевистского режима правящими кругами ведущих капиталистических государств являлись неотъемлемыми чертами их позиции по отношении к СССР. Тем не менее подход к международным событиям, определявшим внешнеполитический курс советского руководства в этот период, затруднял проведение гибкой прагматической дипломатической деятельности в отношении отдельных стран, что в конечном счете не отвечало интересам безопасности СССР и поиску союзников за рубежом.
Далеко не лучшим образом на внешнюю политику СССР влияла деятельность Коминтерна с его установками на «вызревание объективных и субъективных предпосылок» пролетарских революций в зарубежных странах. VI Всемирный конгресс Коминтерна, открывшийся 17 июля 1928 года, принял Программу и Устав Коммунистического Интернационала, где говорилось, что эта организация представляет собой «единую мировую коммунистическую партию». Грядущий исторический период рассматривался как «приближение нового тура революций и войн»[127]. В тезисах конгресса содержались две противоречивые установки: с одной стороны, ставилась задача бороться против новой войны, с другой – указывалось на создание предпосылок «превращения пролетариатом капиталистических стран империалистической войны против Союза Советских Социалистических Республик в гражданскую войну против своей же буржуазии»[128].
VI конгресс одобрил стратегическую установку, согласно которой в капиталистических странах коммунистам противостоят две в одинаковой степени враждебные политические силы: открыто реакционная (фашизм) и демократически-реформистская (социал-демократия). В соответствии с этой линией отвергалась возможность союза коммунистов с социал-демократическими партиями и таким образом закреплялся раскол в мировом рабочем движении. 6 ноября 1929 года Политсекретариат ИККИ подчеркивал наличие «обстановки растущего революционного подъема»[129].
В секретном циркуляре Коминтерна в ноябре 1930 года всем компартиям определялась общая задача коммунистов: «переломить хребет социал-демократии и практически приступить к завоеванию большинства пролетариата», «во всеоружии встретить надвигающиеся бои»[130].
Вместе с тем советское правительство не игнорировало и главные события международной политики, например, проблему заключения Пакта Келлога – Бриана, предполагавшего отказ от войны как орудия национальной политики[131]. Отмечая определенные слабости этого документа, советская сторона тем не менее приняла решение о присоединении СССР к этому пакту. Соответствующее Постановление Президиума ЦИК о присоединении СССР к пакту было принято 29 августа 1928 года. А 31 августа М. М. Литвинов уведомил французского посла о согласии присоединиться к пакту[132].
Формальное присоединение состоялось 6 сентября 1928 года. По инициативе СССР еще до официального вступления пакта в силу 9 февраля 1929 года в Москве был подписан протокол о досрочном введении в действие Пакта против войны между СССР и соседними государствами – Эстонией, Латвией, Польшей и Румынией. Чуть позже к ним присоединились Литва, Турция и Иран. 24 июля 1929 года пакт Келлога – Бриана вступил в силу. К этому времени к нему примкнули уже 44 государства[133].
Последние месяцы 1929 года были ознаменованы началом мирового экономического кризиса, разразившегося сначала в США и Германии, а затем охватившего Великобританию, Францию, Японию и другие капиталистические страны. Сообщения о кризисе были восприняты советским руководством как подтверждение главных постулатов марксистско-ленинской теории о неизбежном углублении всеобщего кризиса капиталистической системы. В политическом отчете И. В. Сталина на XVI съезде ВКП(б) в июне 1930 года был сделан вывод о том, что стабилизации капитализма приходит конец и мировой экономический кризис в ряде стран будет перерастать в кризис политический. Из этого следовало, что буржуазии придется искать выход из трудного положения в дальнейшей фашизации внутренней политики, а также в новой империалистической войне. В то время как пролетариат, борясь с капиталистической эксплуатацией и военной опасностью, будет искать выход в революции[134].
Следует признать, что в странах капиталистического мира экономический кризис действительно вызвал рост социальной напряженности и одновременно укрепление авторитарных режимов (Югославия, Румыния, Венгрия, Польша), дальнейшую фашизацию общественной жизни (Италия, Германия), усиление агрессивных милитаристских тенденций во внешней политике (японская интервенция против Китая осенью 1931 года). Однако прогноз руководства ВКП(б) о революционном взрыве не сбылся ни для одного из капиталистических государств.
Напротив, провозглашенная в СССР «военная тревога 1927 года» закончилась в отношениях с Великобританией, когда в ноябре 1929 года в этой стране к власти пришли лейбористы, которые восстановили дипломатические отношения с СССР. Расширялись дипломатические и торговые контакты с США. Продолжали сохраняться связи СССР с Германией, предусмотренные Рапалльским соглашением. 24 июня 1931 года на пять лет был продлен договор о нейтралитете 1926 года; не прекращалось, хотя и в сократившихся объемах, германо-советское сотрудничество в военной области[135].
В 1930–1932 годах получили дальнейшее развитие отношения с Францией. В 1931 году она предложила СССР заключить пакт о ненападении, который был подписан в следующем году. В 1932 году двусторонние договоры о ненападении были также подписаны с Финляндией, Латвией, Эстонией, Италией и Польшей. Велись переговоры о таком же соглашении с Румынией, но они не увенчались успехом.
Таким образом, в начале 1930-х годов международное положение СССР по сравнению с 1920-ми годами значительно укрепилось. К этому времени, несмотря на сложный и неоднозначный характер внутренней и внешней политики, советское руководство проведением индустриализации, коллективизации, культурной революции пыталось ликвидировать вековую отсталость России от Запада, повысить военную мощь государства и его обороноспособность. Поэтому оно было чрезвычайно заинтересовано в целом в сохранении мира, как в Европе, так и на Дальнем Востоке. Рост агрессивных устремлений империалистических кругов в Германии, Италии, Японии настоятельно требовал от советской внешней политики шагов, направленных на ослабление конфронтации с капиталистическими государствами – творцами Версальской системы.