Шишки, обещанные Еленой, посыпались довольно скоро, причем перекрыли путь в Верины апартаменты нерушимой стеной.
Через месяц Варваре пришлось отвечать на риторический вопрос:
– Где мои двадцать лар, что твоя верующая курица утянула?
– Ну, в ауте она сейчас, – засуетилась поручительница. – Отдаст, куда денется. Ну хочешь, я тебе по частям соберу и за нее отдам.
На Веру, видимо, в тот день темные силы психоатаку предприняли, она и понесла на возрастающей ноте:
– Мне твои позорные копейки не нужны! Меня сам принцип бесит. За базар твоя монахиня не отвечает. А мужа зачем возле себя держит?
И пошла грязью поливать все, что было Варваре дорого и близко, от священников до икон.
В итоге так обе сцепились, расплевались, что надолго потом прервали все дипотношения.
Только через полгода Антонина с большим трудом вернула злосчастный долг. Но имидж был подпорчен навеки. А местная акула капитализма занесла ее в свой внутренний черный список.
Через какое-то время позвонила Антонина Варваре и со слезами в голосе попросила:
– Очень прошу, скажи своему Бил-Гейтсу, нам позарез пятьсот лар нужны. На факте газовики поймали, мы счетчик откручивали. Штраф выписали. Зима! Они же трубу отрежут! Мы потом понемногу отдадим…
Варвара всей душой сочувствовала такому аховому положению и ругала газовиков: вот, мол, моду взяли, с коррупцией таким образом бороться: в самый холод, не успеешь заплатить, трубу резать! И никому и дела нет, что у Антонины трое детей задубеют. Но звонить отказалась. Потому как бессмысленно.
Еще время прошло. Распространилась новость: Антонина четвертого родила. Патриарх крестил, как и обещал, что будет крестить каждого третьего и последующего ребенка в венчанной семье.
Потом следом опять звонок и плач в трубку:
– Умоляю, скажи Вере, деньги на операцию ребенку нужны, каждый день на счету. – Это как, значит, Антонину приперло, что на свою гордость наступила, помня старый отказ! Вера для нее была чем-то вроде последней двери, куда еще можно было постучаться. – …Взять неоткуда. Ходили в Аверс10, они в рекламе трепятся, что многодетным помогают. Отказали: помощь, мол, только после пятого…
Звонить, просьбы передавать – пустое дело. Тут не то что Вера, но и некоторые прихожанки высказывались нелестно: «Зачем рожала такую кучу, когда на хлеб денег нет? Сидела бы в своем монастыре на всем готовом, и не было бы никаких проблем».
Если бы все-таки заикнулась Варвара вышеупомянутому олигарху про Антонинино горе, ответ был бы вполне ожидаемый:
– Я сама мать-одиночка. Сейчас каждый сам за себя. Отвалите от меня. Тебе понадобится – дам, а ей нет. Вот такой у меня хош11. Мое дело.
Странно устроен человек. Тут с себя рубашку снимет, а за углом «не вижу» сделает. Никакой математической схеме не подчиняется. Хотя чему удивляться – Варвара точно такая же, комок противоречий.
Кое-как дело с операцией уладилось. Каким образом – бесплатный летописец не вникал, но, похоже, тоже что-то чудесно-промыслительное. (Тут надобно пояснить, что виделись они крайне редко, так как совершенно в разных концах города живут.) Главное, выжил ребенок.
Встретились однажды в церкви. У Антонины опять тоска неописуемая в глазах:
– …Дом пришлось за долги продать. Сейчас у родителей Тенго живем. Что-то неописуемое… Уборщицей работаю, но это все равно капля в море. Прости меня, если что… – И – ходу от любопытной к аналою, приложиться к иконе.
Варвара по-своему расшифровала недосказанное. У китайцев есть такой иероглиф, в виде двух женщин под одной крышей. «Большая неприятность» называется. А тут, видно, круче будет: кроме свекрови там еще две золовки незамужние в тесноте крутятся. Так это неприятность в энной степени вырисовывается, никак не меньше. Вопрос к читателю: где нервы купить?
А все искушения и страдания бывшей инокини как описать? Варвара лишь самую малость углядела, но и то увиденное впечатляло.
Варвара смотрела вслед Антонине с выводком и думала: вот человек, живет, кается, как может, с мужем не разводится, четверых растит (в Грузии без льгот и пособий – это особый подвиг). Спаси ее, Господи, и меня ее святыми молитвами…
Недавно Антонина решилась обратиться к одному епископу, и он ее успокоил:
– Когда дети вырастут, сделай то, на что не хватило сил в молодости.
Может, когда-нибудь так и будет…
Про чудеса по заказу и временами верующую атеистку
Перед Варварой с шумом распахнулась высоченная дверь, покрытая резьбой XIX века. И сразу с порога обрушился водопад обличений.
– Заходи, заходи, аферистка! – Вера с раскрасневшимся лицом стояла у порога, уперев руки в бока. – С утра тебя жду, от злости лопаюсь.
Варвара хоть и знала по опыту, что эта поза у потомственной подруги (еще бабушки их дружили) – признак наивысшей точки гнева, все-таки поинтересовалась:
– Да что такого страшного случилось?
– Кто наврал, что твоя соседка видела открытые небеса на Крещение?! А? – И на той же волне совсем прозаическое требование: – Чего встала в дверях? Зайди в дом.
– Она правда видела, – оправдывалась Варвара, шагая длинным деревянным балконом. – Могу телефон дать.
– Не надо «ля-ля»! – грохотала Вера в спину гостье, топая следом по скрипучим неровным доскам. – Вчера было как раз девятнадцатое. Я специально заранее огромный список желаний приготовила, чтоб ничего не упустить. Вот, посмотри, двадцать пунктов! – и ткнула Варваре под нос лист, убористо исписанный каллиграфическим почерком золотой медалистки. – Внеплановую уборку в доме сделала, полдня театральный бинокль искала. Села вчера с семи утра на балконе лицом к Куре. И сижу, в бинокль вцепившись, аж шея затекла, до десяти-то часов. Соседи еще шастают по балкону взад-вперед, издеваются: «Что, генацвале, кого высматриваешь?» А оно не раскрылось!!! – выкрикнула Вера со слезами свою главную обиду и боль. Потом, наскоро осушив руками непрошеную влагу, вернулась к Варвариной личности: – А все ты, негодяйка, со своими сплетнями! Носишься в эту церковь, только балбесничаешь там, дезинформацию распространяешь!
Варвара пыталась было привести точные факты по этой теме, но разъяренная подруга ничего и слушать не хотела.
А зря. Судите сами. Многим людям Варвара в стиле беспроводного радио рассказывала про чудесное явление на Крещение. Кто верил на слово, кто скептически хмыкал. Но нашлись и невольные свидетели.
– Я нисколько в этом не сомневаюсь, – поддержала ее пенсионерка Маквала. – Мне мама рассказывала, что когда ей было двенадцать лет, она тоже увидела раскрытые небеса. Красота, говорит, была необыкновенная. Но все очень быстро кончилось. Когда она рассказала об этом своей матери, моей бабушке, та спросила: «А ты загадала что-нибудь?» Но мама даже не знала, что, глядя на эту красоту, надо что-то загадывать…
Неожиданная поддержка поступила и от школьницы Натии:
– Я про твой случай на Крещение однокласснице рассказывала. Она вспомнила, что ее дед в детстве тоже видел раскрытые небеса и загадал: «Чтобы мне в кругу друзей за столом умереть!»
– И что?
– И, правда, прожил долгую жизнь и во время застолья умер. Как раз все пели «Шен хар венахи»12.
– Я сама видела, – подтвердила Варварина подруга Светлана. – Случайно на девятнадцатое посмотрела на небо и увидела эту красоту. Ничего не стала загадывать, только благодарила за все. Жалко, быстро все кончилось…
Но Вера на все эти свидетельства только еще больше разозлилась и переключилась с удвоенной силой на выявление подлой сущности самозваной «летописицы»:
– Да ты на себя посмотри! Какая из тебя верующая?! Позорище!..
Варвара вместо того чтобы, как подобало случаю, «пить поругание как воду жизни», в ответ съехидничала:
– Ты везде кричишь, что атеистка. А чего у тебя Казанская на серванте стоит? Где логика?
Вера сразу же сбавила обороты обличений:
– Не твоего ума дело! Эта Казанская меня бережет. Мне за нее Серго-антикварщик тысячу долларов предлагал, я не клюнула. Икона бабкина, венчальная. Она ее из Сибири в Грузию после революции привезла. Я этой иконе, может быть, каждый день свечки зажигаю! – выкрикнула Вера с непонятным вызовом.
Варварины уши разве только вращаться не начали – от удивления. Ничего себе, какие поразительные факты выявляются! Казалось бы, знаешь человека с пеленок, даже дни рождения совпадают, и на тебе…
Веру же потянуло на воспоминания:
– Я, когда рожать собиралась (меня тут все затерроризировали: «Поздние роды! Поздние роды! Кесарево надо!»), пошла в церковь Александра Невского к отцу Вячеславу. Он меня благословил и, прикинь, точно такую же икону Божией Матери, только маленькую, мне из алтаря вынес.
Пошла я в роддом, завели меня в приемную палату, смотрю, а там тоже Казанская на стене висит.
Ну, все, думаю, дело в шляпе. И через полчаса я дочку родила без всяких болей, как семечку выплюнула. Так что это я тебе говорю, – Вера сделала тут особое ударение на значимости собственной персоны. – Эта Казанская – моя покровительница.
Варвара слушала Веру и пыталась подобрать этой ситуации соответствующее определение. Вот интересно, можно ли назвать это все исповеданием веры или пока нет? Как трудно бывает провести четкую границу: вот он – верующий, а вот атеист.
Но тут цепь ее размышлений на самом хрупком месте была прервана щелканьем пальцев.
– Ау-у. Мы тут. Вон три мешка сухарей я Елене насобирала по соседям. Давай забирай, хватит рассиживать. Тебя на горе ждут!
Варвара изумленно взглянула на подругу, сгребла легкие, но объемистые целлофановые пакеты и вышла, не прощаясь.
Слишком резкие переключения для одного дня. Сплошной клубок противоречий, а не человек.
Не далее как на прошлой неделе Вера была «слегка не в духе» и сильно гнала на всю компанию помощников, ходивших к Елене, хотя знала о них только понаслышке.
– …Тоже мне, тимуровцы нашлись! Делать нечего туда носиться! Эта фанатичка Елена только потому и сидит на этой верхотуре, что вы ей костыли подставляете – дрова, хлеб, полный базар с доставкой на дом! Перестаньте ей это таскать – она завтра же в городе окажется…
А в итоге этих психов – мешки сухарей…
Для объективности стоит добавить, что Елена и Элисо, тоже знавшие Веру заочно, не питали к ней теплых чувств, а наоборот, не раз пеняли Варваре за «небогоугодное знакомство».
– Я, когда к вере пришла, – объясняла Елена свое кредо, – от старых друзей постепенно отошла. Мирские, даже неплохие люди, – это всегда большой соблазн, помимо их воли. А тем более если человек – атеист, постоянно сквернословит и тем самым оскорбляет Матерь Божию.
Элисо по своему обыкновению поддакивала, так как всегда соглашалась с Еленой, признавая ее неоспоримый авторитет в духовных вопросах. Варвара, естественно, перепиралась:
– Друзей кидать – последнее дело. Ну и что, что она атеистка? Это дискриминация…
Споры спорами, но тогда никто не мог представить, что через несколько лет Вера будет рыдать около умирающей Елены, ездить на другой конец города, чтобы делать уколы, и носить супы в банках, лишь бы «Божий человек не сыграл в ящик».
Чем не живая иллюстрация к словам: Не судите по наружности, но судите судом праведным (Ин. 7, 24).
Безгрешных на свете нет
Вышло так, что Варвара стихийно стала крестной трех детей: Гурандухт, Текле и Вахтанга.
Сама не набивалась, ее попросили. Отказываться, как известно, в таких случаях не принято.
Елена по этому поводу битый час втолковывала Варваре, какая на ней теперь лежит страшенная ответственность с обязанностями в комплексе. По сему надлежит ей, Варваре, теперь за крестников молиться каждый день, водить их к Причастию и всячески являть собой образец веры и благочестия (подразумевалось, что крестная приложит максимальные усилия и наконец-то избавится от въевшегося жаргона).
Варвара с первыми двумя пунктами согласилась, а на счет третьего рассудила по-своему. Ну, какой из нее может быть «образец веры»? Надо ж было Елене такое сморозить. Но, с другой стороны, без положительного примера детям никак нельзя.
Для начала Варвара сводила крестников к Причастию и прочитала за них благодарственные молитвы на церковнославянском (дети стояли культурно рядом, ничего не понимая). Потом крестная приступила к наглядной агитации.
– Вот смотрите, ребята, – комментировала Варвара на грузинском тоном экскурсовода. – Видите, вон там отец Филарет с крестом стоит? Он за веру в тюрьме семь лет сидел при Сталине.
Крестники молча таращили глазенки на указанную фигуру. Причем самый младший, Вахо, сделал зрелый не по годам вывод:
– Ва-а! В тюрьме сидел, а все время улыбается.
Варвара без слов поняла недосказанное, то, что малой постеснялся сказать вслух. Дед Вахо тоже отсидел немало (не за религиозные убеждения), но кротостью нрава в быту не отличался. Поэтому, стараясь отвлечь юные умы от нежелательных параллелей и одновременно усилить впечатления, рассказала пару-тройку удивительных случаев про отца Филарета, чему сама была свидетельницей.
Первый успех воцерковления надо было закрепить, и Варвара в следующее воскресенье, заручившись согласием кумовьев, пообещала новообращенным:
– Идем в поход в православную семью. Там вы увидите, как молятся за столом и все такое. Можно даже яйцо с прошлой Пасхи разрезать, и оно будет как будто вчера сваренное. Там несколько таких освященных яиц у икон лежит.
Что и говорить, последняя реклама вызвала особый ажиотаж и шквал вопросов.
По плану предприимчивой крестной Елена, дядя Коля и вышеуказанные крашеные яички должны были играть роль дидактического пособия. Предусматривалось также, что в свободное от восприятия нового мировоззрения время дети побегают на свежем воздухе и пообщаются с окружающей флорой и фауной. По любому такое времяпрепровождение лучше, чем давиться семерым в одной комнате в коммуналке. Словом, воображение уверенно рисовало шикарный уикенд с духовным уклоном.
Почему-то все блестящие идеи Варвары заканчивались слегка чадящим пшиком, но эта комбинация удалась на славу.
Елена расцеловала ребят, подарила каждому по иконочке и по-быстрому сварила манную кашу.
За столом все вместе читали «Отче наш» на двух языках и «Богородицу». Хозяйка даже спела «Мравалжамиер»13, да так проникновенно, что у Варвары мороз по коже пошел. За обедом Елена очень к месту рассказала житие святого того дня. Дети слушали, затаив дыхание.
Потом дядя Коля повел всю компанию смотреть курочек, кроликов и коз, как и предусматривалось программой. Затем было еще внеплановое знакомство с собакой Умкой и лазанье к ней в будку под абрикосовым деревом.
Естественно, дети были в восторге и всю дорогу домой строили планы похода на следующее воскресенье.
Через два дня Варвара с хлебным рюкзаком поднялась на гору, лелея в душе приятные впечатления от православного уикенда.
Встретила ее Елена печально-строгим, официальным лицом и, перекрестившись, огласила выношенное решение:
– Я вынуждена тебя попросить больше этих детей сюда не приводить.
Чувствовалось, что ей нелегко это говорить.
Варвара так и села на кучу дров у порога. Только и выдохнула:
– Почему?
– Я очень люблю детей… – Елена явно хотела сгладить щекотливую ситуацию. – Но тут есть одно обстоятельство.
– Какое?
– За ними тянется какой-то греховный шлейф. Видно, мать их несколько абортов сделала. После вашего ухода у меня несколько цыплят подохло. Нет ничего случайного. Это знак.
Варвара напрягла свои извилины.
– Какой шлейф? Какой знак? Мало ли что бывает! Всех троих отец Филарет неделю назад крестил. При крещении все грехи прощаются.
– Знаю-знаю, – закивала защитница невинных цыплячьих жизней. – Дети хорошие, воспитанные, но на этом ставим точку. Так мне на молитве было открыто.