Татьяна Литвинова
«Помещичья правда» Дворянство Левобережной Украины и крестьянский вопрос в конце XVIII – первой половине XIХ века
Быть или не быть, вот в чем вопрос.
«Русская правда» Ярослава Мудрого состояла из трех Правд: Правды отца, Правды сына, Правды внука.
Вот ты говоришь: «Правда, правда…» А есть «Комсомольская правда», а есть «Правда Украины».
А вот скажи мне, американец, в чем сила? Ты говоришь, в деньгах. Вот и брат говорит, что в деньгах. А я думаю, сила – в правде!
Правда – явление относительное. Она зависит от того, кто ее говорит.
ПРЕДИСЛОВИЕ К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ
Когда «Помещичья правда» была написана, один из моих уважаемых рецензентов высказал сожаление о том, что в украинском варианте книга не будет доступна тем, кто интересуется имперским периодом истории Украины и России. Со временем я убедилась в справедливости этого замечания, узнав от некоторых российских коллег, что им трудно читать по-украински. И все же это не могло подтолкнуть меня к переводу на какой-либо язык довольно объемной работы1. Желание просто побездельничать, новые планы, а главное, отсутствие уверенности в необходимости возвращаться к тексту, которому отдано много сил и времени, – все говорило мне: эта страница перевернута.
Серьезным стимулом открыть книгу заново стало предложение издательства «Новое литературное обозрение» опубликовать «Помещичью правду». Только желание стать автором такого издательства, признательность Алексею Миллеру, рекомендовавшему мою книгу, и поддержка со стороны семьи могли подвигнуть меня отложить другие проекты, оторваться от маленькой внучки Оленьки и отважиться на перевод текста. Заново прочитывая и переживая судьбы своих героев, я с удивлением и сожалением осознавала, насколько актуальным все еще остается написанное.
Первоначальный текст книги сокращен и несколько переработан. Из него ушли некоторые демонстрационные вещи, присущие монографиям соискателей докторской степени, когда автор стремится показать свою историографическую эрудицию и теоретическую подкованность. Прежде всего это касается первой и второй глав, которые я условно определяю как теоретико-историографические. Конкретно-исторические сюжеты следующих глав, предисловие и послесловие остались без существенных сокращений и изменений. Я старалась ориентироваться на русскоязычного читателя, поясняя некоторые очевидные для украинской аудитории моменты. Возможно, российским специалистам покажутся излишними какие-то историографические или конкретно-исторические подробности общероссийского звучания. Однако, напомню, изначально книга писалась прежде всего для украинского пространства. В силу известных причин украинская историография в изучении имперского периода истории Украины долгое время вынужденно шла в фарватере российской историографии. Но с распадом историографического целого стремление к самостоятельности привело к некоторому отчуждению украинских специалистов и от советского историографического наследия, и от новаций современной русистики, особенно в области социально-экономической истории.
Не останавливаясь сейчас на опасности этого разрыва для украинской историографии, замечу только, что некоторые российские историки уже предостерегают от последствий такой же ситуации для российской исторической науки, отмечая, что «российские историки определенно проигрывают, игнорируя украинско-белорусские аспекты, в том числе – при изучении формирования русской нации и российского государства»2.
Итак, на российских коллег сейчас в изучении нашей истории особо рассчитывать, разумеется, не приходится, поскольку они, по-своему признав независимость Украины, в основном исключили из поля зрения ныне нероссийские регионы. Современные русисты, не работающие в русле концепции «внутренней колонизации», практически отказались от «украинских» сюжетов. Плодотворность же означенной концепции применительно к «украинским окраинам» империи пока представляется сомнительной3. Те немногие российские историки, которые специально обращаются к украинской истории и ее героям (Т. А. Круглова, Я. А. Лазарев, А. И. Миллер, Д. В. Руднев, Т. Г. Таирова-Яковлева и др.), или не выходят на просторы XIX века, или же не касаются социальной истории. Поэтому, несмотря на большое количество работ по российской истории XIX века, появившихся в последние годы, – работ разного рода и масштаба, концептуально они на содержание «Помещичьей правды» не повлияли.
В украинской историографии за последнее время, к сожалению, не произошло существенных изменений в изучении проблем, поднимаемых в книге. Украинский XIX век, даже несмотря на работы авторитетного для украинских историков Даниэля Бовуа, продолжает рассматриваться, с одной стороны, как преимущественно век «национального возрождения», своего рода подготовка к будущему национально-государственному прорыву, с другой – как «пропащий час» (по определению М. Драгоманова), время упущенных возможностей. Высказанные в послесловии к украинскому изданию надежды на смелых, настойчивых и упорных исследователей, которые будут работать над «помещичьей правдой», социальной историей Нового времени, пока так и остаются надеждами.
Вот почему этот вариант «Помещичьей правды» представляется мне возможностью еще раз актуализировать – пусть и на примере только одного из регионов – необходимость расширения представлений об «украинском XIX веке», а также попыткой восстановления историографической целостности. Хотя бы для того, чтобы гротескный образ «глобуса Украины» (или «глобуса России») и представления о разворачивающейся только на его просторах истории не превратились в историографическую реальность4.
Эти мои попытки наладить «мосты» были бы невозможны без чрезвычайно кропотливого, тщательного и одновременно деликатного отношения к моему тексту редакторов Ирины Ждановой и Анны Абашиной. Им, а также всем сотрудникам «Нового литературного обозрения», причастным к появлению этой книги, моя искренняя благодарность и признательность.
ПРЕДИСЛОВИЕ
В жизни каждого исследователя, видимо, бывает так, что желанные, долго вынашиваемые научные замыслы, любимые сюжеты по тем или иным причинам не находят воплощения в виде книги. У меня так случилось с моими героями Григорием и Василием Полетиками, перед которыми до сих пор чувствую вину и остаюсь в долгу. Несмотря на то что больше двадцати лет назад была защищена диссертация, а в последующее время продолжались эвристическая работа и погружение в эпоху, так что сформировалось ви́дение того, как это должно выглядеть, – книжка о Полетиках, хотя и полностью вызрела, все еще остается в планах на будущее. Вместо этого, так сложилось, реализовался другой проект, о замысле которого подробнее скажу чуть ниже. Но сначала о том, что способствовало его реализации в виде предлагаемой книги.
Очевидно, тут следовало бы говорить о совпадении случайностей. С определенной оговоркой и все же (не конкретизируя) отнесу к ним целый ряд таких обстоятельств, которые заставляли искать и формулировать новые сюжеты и проблемные развороты, используя, помимо прочего, многолетний педагогический опыт чтения курсов и спецкурсов, в том числе посвященных социальной истории Украины XVIII и XIX веков. Можно было бы говорить и о другом. Но остановлюсь на том, что оказалось, на мой взгляд, решающим. Несколько неожиданный и в определенной степени вынужденный уход в докторантуру поставил меня перед необходимостью придать более конкретные очертания наработкам, полученным за долгое время, активно повести архивные и библиотечные эвристические изыскания, четко определиться с дисциплинарными приоритетами и в конце концов представить все в виде книги, которая и предлагается читателям.
Поэтому, возможно, несколько ритуальные, но вполне искренние и необходимые выражения благодарности всем, кто так или иначе причастен к появлению этой работы, начну с родной кафедры истории Украины исторического факультета Днепровского национального университета имени Олеся Гончара – с кафедры, сотрудникам которой я безмерно благодарна за широкую поддержку, заинтересованное обсуждение на научных семинарах, в кулуарах, на конференциях, за теплые человеческие и профессиональные отношения, вызывавшие чувство ответственности перед дорогими коллегами и одновременно уверенности в возможности реализовать проект.
Не могу не упомянуть с благодарностью и родной исторический факультет, который своими научными традициями, атмосферой доброжелательности и заинтересованности не давал в сложную минуту опустить руки и прекратить вспахивать поле интеллектуальной и аграрной истории. «Виновниками» этой книги считаю также студентов-историков, на которых «проводились испытания», и всех коллег, окружавших сочувствием и подбадривавших меня.
Откровенную благодарность испытываю и к любимому научному руководителю, научному консультанту профессору А. К. Швыдько – не только за то, что в свое время она резко изменила мой жизненный путь и «вывела в люди», но и за многолетний пример научной честности, настойчивости, за взгляд, исполненный ожидания и чрезвычайно деликатно стимулирующий, за помощь в создании книги.
Отдельная благодарность моим внимательным и снисходительным рецензентам – профессорам А. Г. Болебруху, С. И. Посохову и члену-корреспонденту Национальной академии наук Украины А. П. Толочко. Их положительные отзывы мне еще предстоит оправдывать. Особый пиетет испытываю перед моим университетским преподавателем, А. Г. Болебрухом, который, в своей верности изучению истории общественной мысли, являлся для меня примером и безоговорочным авторитетом.
Также чувствую душевную потребность с благодарностью вспомнить тех, кто помогал собирать материалы, копировать их в других городах и странах, – С. В. Абросимову, В. М. Бекетову, Л. Н. Лучку, М. А. Руднева, Т. В. Портнову, И. А. Кочергина, С. И. и Л. Ю. Посоховых (Харьков), А. Н. Острянко (Чернигов), Е. А. Вишленкову (Москва), Наталью Доброгорскую, Наталью Борисенко, Альберта Венгера, Наталью Суреву (Санкт-Петербург), работников Института рукописи Национальной библиотеки Украины имени В. И. Вернадского, Черниговского исторического музея имени В. В. Тарновского, и особенно И. М. Сытого, сотрудников Государственного архива Полтавской области, Отдела рукописей Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург).
За материальную и организационную помощь, «приют и стол» в моих многочисленных путешествиях благодарю многолетнего директора Центрального государственного исторического архива Украины в Киеве и заботливого друга Л. З. Гисцову, Т. И. Ищенко, директора машиностроительного техникума в Санкт-Петербурге В. Н. Слепцова, декана исторического факультета Черниговского национального педагогического университета имени Т. Г. Шевченко А. Б. Коваленко, Наталью Котову (Одесса), Галину Утешеву, Александру Сичкарь, Александра Мартыненко, Инну Быкову. Л. Ю. Жеребцову и Евгения Петренко искренне благодарю за придание рукописи книжного вида.
Особые душевные чувства выражаю моему другу, одному из первых читателей и строгому критику Е. А. Чернову за выставленную высокую «планку», на которую я по мере возможности пыталась ориентироваться.
И напоследок о «тылах», которые олицетворяет моя большая семья Литвиновых-Журба-Васюковых. Спасибо моей дочери, Екатерине Литвиновой, – не только за любовь, понимание и терпение, но и за помощь в выполнении данного проекта, особенно за составление именного указателя. Моя безмерная благодарность – Олегу Журбе, моему любимому мужу, другу, коллеге, который не только взял на себя основные жизненно-хозяйственные тяготы. Без его научного сопровождения (поиск, копирование материалов, советы, «семинары»), доброжелательной критики первого читателя и одновременно настойчивого побуждения к завершению книги я вряд ли решилась бы пройти этот путь. Низкий поклон родителям моего мужа, Александре Кузьминичне и Ивану Ивановичу Журбе, который, к сожалению, не дожил до этого времени, как и мои родители – Надежда Матвеевна и Федор Викторович Бабенко, которые порадовались бы за меня. Поддержка и участие всех моих родных и близких особенно дороги.
Работа над этой книгой велась в течение нескольких лет, и, безусловно, все это время как в научном, так и в житейском смысле ориентиром и опорой для меня были многие хорошие люди, которых хотелось бы поблагодарить, как в том числе и неизвестного мне изобретателя стиральной машины-автомата (думаю, женщины-ученые особенно хорошо меня поймут).
ГЛАВА 1. ОТ ЗАМЫСЛА К ЦЕЛИ (ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ)
Тема этой книги, как ни странно, определилась, пожалуй, несколько десятков лет назад, когда мои родители, как и многие днепропетровцы, получили новую квартиру на теперь одном из главных городских проспектов – под названием «Имени газеты „Правда“»5, в просторечии именуемом Правдой. С того времени для многих горожан стало и даже сейчас остается вполне привычным «жить на Правде», «работать на Правде», «гулять по Правде», «проезжать по Правде», «переезжать Правду», «вспоминать Правду»… Это слово настолько прочно запечатлелось в моем сознании, что и в научных занятиях без него стало трудно обходиться.
Но оставлю иронию в стороне. Прочитав название книги и эпиграфы к ней, читатели вполне резонно могут спросить: о чем идет речь? при чем тут Шекспир, «Русская правда», «Комсомольская правда» и как все это связано с «правдой помещичьей»? Эти предполагаемые вопросы подталкивают к тому, чтобы сделать некоторые пояснения относительно авторского замысла с надеждой несколько предвосхитить и другие вопросы, которые могут возникнуть у тех, кто решится прочитать этот текст.
Заголовок книги – «Помещичья правда» – не просто элемент интриги и попытка поймать читательское внимание. Это сознательное стремление пристальнее присмотреться к тому социальному слою, которому долгое время фактически было отказано в праве на свою «правду». Дворянство на нашем пространстве долгое время воспринималось в общественном сознании как сословие ретроградов, которое оказывало сопротивление прогрессивному развитию общества, выступало противником любых реформ, задевавших его интересы. Такая устойчивая традиция, для которой, как отмечал Ю. М. Лотман, характерна прочная укорененность «очернительского»6 отношения ко всему, к чему добавляется эпитет «дворянский», сформировалась не без помощи художественной литературы XIX века: произведений И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Г. Ф. Квитки-Основьяненко, Н. В. Гоголя, Марко Вовчка, И. Я. Франко7.
Что характерно, и дворянство поверило в этот довольно негативный образ, за что, возможно, и поплатилось. Сами дворяне поверили, что их «правда» ошибочная, ненародная, поверили в свою вину, в то, что они, по словам Н. В. Гоголя, «не герои добродетелей», а «герои недостатков»8. Чувство вины привело к появлению типа «кающегося дворянина», позже – «кающегося интеллигента»9. Это было усилено либеральной публицистикой и так называемой народнической историографией в вихре «народнического поворота»10 второй половины 1850‐х – 1860‐х годов, когда формировался «нарратив народных страданий», центральными темами-идеями которого были крепостное право, пасмурная, темная эпоха грубого насилия, унижения, надругательства над личностью и ее достоинством, мотив социального угнетения. Именно дворянин А. М. Лазаревский – который «не исследовал отдельно украинскую элиту как социальную группу»11, рассматривая, так сказать, «внутреннюю», повседневную жизнь народа, историю сословий Левобережной Украины, экономической борьбы, – заложил прочные основы историографической традиции изучения украинского дворянства под таким углом зрения12. Целый ряд его последователей, историков конца XIX – начала XX века, – Д. П. Миллер, И. В. Теличенко, О. И. Левицкий, В. А. Барвинский, А. Я. Ефименко, Д. И. Багалей и многие другие – были, по мнению Н. П. Василенко, «лишены какой-нибудь оригинальной мысли» и только лишь более или менее удачно группировали новый (либо не совсем новый) материал, иллюстрируя положения, заимствованные у Лазаревского13 (не время подвергать сомнениям такую оценку творчества своих коллег, высказанную будущим академиком). Имелось в виду, что концептуальных изменений, кроме информационного приращения, в трактовке истории дворянства не произошло.