Да, странно. Но такая практика Православной Церкви возникла не по какому-то капризу, а как попытка практически разрешить проблему сложную и теоретически не рассмотренную в религиоведении66.
Существуют такие протестантские религиозные сообщества – например пятидесятники, – в которых одна часть верующих признаёт Св. Троицу, а другая не признаёт. В среде самих пятидесятников – на взгляд «изнутри» – это различие не воспринимается как серьёзное. Для пятидесятников-тринитариев пятидесятники-антитринитарии – единоверцы. Демаркационная линия есть, но она, на взгляд «изнутри», проницаема и не разрушает общую для тринитариев и антитринитариев идентичность тех и других как пятидесятников: приверженцев своеобразных практик, направленных на общение со Св. Духом. Однако с православной точки зрения, то есть на взгляд «сбоку» или со стороны, – та же самая разделительная линия выглядит как рубеж, отделяющий христианство от не-христианства. Или, если использовать обычные для православного сравнительного богословия термины, инославие от иноверия.
Читатель вправе удивиться. Получается, что одно и то же богословское различие одним христианам представляется чрезвычайно важным, тогда как в глазах других христиан это пустяки?
Именно так! Даже более того: не бывает таких религиозных объединений, для которых абсолютно все аспекты их вероучения были бы в равной мере значимы, обязательны и важны. Всегда есть более значимые (и общепризнанные) – и менее значимые (по которым может быть разнообразие авторитетных мнений).
Показателен в этом плане пример из российской истории. Литургические особенности, побудившие старообрядцев в XVII в. отделиться от «никониан», – двоеперстие, сугубая аллилуйя, крестный ход посолонь, – представляются всем прочим христианам обрядовыми мелочами, какие и понять-то трудно, предположение же, что из-за них могли убивать и гибнуть, выглядит фантастичным. Но старообрядцы предпочитали самосожжения в гарях, только чтобы не подчиниться «никонианской» власти.
Есть такое разделение и в православной догматике. О значимых и общепризнанных догматах православия читатель найдёт информацию без труда. Спорным же в православии остаётся догмат искупления67.
Пятидесятничество возникло (1901) как объединение протестантов, верящих, что возможность говорить на иных языках (глоссолалия)68 – обязательный признак истинной церкви. Пятидесятники первого призыва не ставили под сомнение догмат Св. Троицы. Но в дальнейшем именно практика глоссолалии стала представляться им самой важной. И в то время как одни пятидесятники сохраняли верность тринитарному богословию, другие пренебрегали им или даже прямо его отвергали. В 1913 г. из среды пятидесятников выделились пятидесятники-единственники, утверждавшие идентичность личностей Бога-Отца, Сына и Св. Духа, то есть считавшие Бога одной личностью, а не тремя. Для своих приверженцев они ввели особое крещение «только во имя Иисуса Христа». Это не мешало всем пятидесятникам и в дальнейшем ощущать некоторую меру своего единства. Но для православных, католиков, лютеран, англикан и прочих всегда была и есть большая разница между тринитарным и анти-тринитарным пятидесятничеством. Первое – это христианство, пусть и причудливое. Второе – не христианство вообще.
С квакерством была проблема аналогичная, и даже более серьёзная. Квакеров объединяет вера во Внутренний Свет. Но что если этот самый Свет внушает верующему квакеру представления, несовместимые с догматом Троицы?
А такое бывало, причём уже с квакерами первых поколений. Барк-ли заявлял, что Бог, поскольку Един, не может быть делим на части и, следовательно (?!), не мог быть распят69. Пенн критиковал догмат Троицы в трактате «Потрясение основания, воздвигнутого на песке» (The Sandy Foundation Shaken), за что и подвергся заключению. Айзек Пеннингтон развивал учение о Троице, близкое древней ереси Аполлинария Лаодикийского: что у Христа во время Его земного служения не было человеческого духа и что его замещал Логос.
В современном квакерстве существуют весьма глубокие разделения, и одно из них связано как раз с различным отношением к догмату Троицы.
Есть течения, которые тринитарную догматику безусловно признаю́т. В этой связи можно даже утверждать, что современное квакерство как целое ближе традиционному христианству, чем во времена Пенна, но отдельные течения в нём – дальше.
Можно ли считать квакерство радикально протестантским религиозным течением?
Смысл слова «протестантизм» не является в русском языке твёрдо установленным. В самом широком значении «протестантскими» называются все религиозные объединения, возникшие в результате Реформации путём откола от Римско-Католической Церкви либо отколовшиеся затем от таковых. В таком смысле квакеры суть, конечно, протестанты. Наряду с иеговистами и мормонами, которых христианами считать нельзя.
Более взвешенный подход религиоведов состоит в том, что протестантами признаю́т всех тех христиан, чья религиозная практика характеризуется пятью особенностями. Это: 1) Убеждённость, что спасение достигается только верою во Христа, а таинства, то есть средства материального соединения христианина с Богом, не нужны: sola fide. 2) Представление, что вера эта возникает под действием на человека Божьей благодати, и эта самая благодать и является спасительной, тогда как дела, даже мотивированные этой верой, сами по себе не имеют значения: sola gratia. 3) Вера во Христа предполагает, что Христос – единственный Искупитель человеческих грехов, а потому заступничество давно умерших святых живущим грешникам не поможет: solo Christo. 4) Представление, что единственно достоверный источник богословской информации – Библия. Никакие другие тексты, никакое церковное Предание такой достоверностью не обладают: sola Scriptura. 5) Представление, что человек по природе абсолютно порочен, а потому, если человек способен к чему-то хорошему, это следует приписать действию Бога на него или через него, но не его личным добрым качествам (поэтому хвастаться нехорошо, даже когда человек сообщает о своих подвигах и достижениях чистую правду): soli Deo gloria.
По первому пункту квакеры суть ультрапротестанты: именно они довели характерный для всех протестантов некоторый скептицизм по отношению к таинствам до полного отказа от каких бы то ни было таинств.
Но по второму пункту квакеры – не протестанты вовсе: они верят в спасительное воздействие добрых дел на судьбу любого человека, включая и неверующего. Это идентично взгляду католиков и православных.
По третьему пункту квакеры – вполне типичные протестанты.
По четвёртому – не протестанты вовсе: квакеры верят в возможность получения откровения через Внутренний Свет, то есть помимо Библии.
По пятому же пункту квакеры от протестантизма не просто далеки, а гораздо дальше, чем даже православные или католики. Их антропология, отрицающая как первородный грех вообще, так и существование значимых последствий его в наше время, напоминает древнюю ересь Пелагия – великого оппонента Блаженного Августина.
Таким образом, квакерство обладает не всеми, а только некоторыми характеристиками протестантизма. В других же отношениях оно, наоборот, гораздо ближе традиционному христианству, чем протестантизм.
Квакерство – как религия, то есть мыслимая связь между человеком с одной стороны и невидимым миром и Богом с другой70, – базируется на определённых представлениях о Боге и на определённых представлениях о человеке (антропологических представлениях).
Квакерское учение о «Внутреннем Свете» (Inner Light) опирается на представления о Боге, весьма отличные от традиционных христианских (православных, католических лютеранских, англиканских). И на представления о человеке, которые, наоборот, гораздо ближе к традиционным христианским, чем Августиновы, утвердившиеся у протестантов.
Традиционная точка зрения (Афанасия Великого) по вопросу о том, где находится Бог, Которому поклоняются христиане, гласит, что Господь Существом Своим находится вне тварного мира, в котором мы живём, однако Он присутствует в этом мире Своим всемогуществом: то есть поддерживает соблюдение законов природы и изредка нарушает их, творя чудеса.
Квакеры же считают, что Бог имманентен миру, то есть Своим Существом присутствует там же, где и мы. В строгие времена и там, где за оттенками христианской мысли бдительно следила инквизиция, их за это вполне обоснованно могли бы обвинить в пантеизме.
Из этого представления квакеры делали вполне логичные и при этом весьма лестные для людей выводы. Что всякий человек способен познать Бога прямым и непосредственным образом. И что в каком-то смысле человек способен обрести Божественную природу, какая была у Христа во время Его земного служения.
С этим последним выводом квакеров православные, католики, англикане согласятся. Но совсем иначе отнесутся они к тому, каким образом квакеры в процессе своих молитвенных собраний приобщаются к божественному – или воображают, будто приобщаются. Для всех этих традиционных христианских церквей характерна развитая каноника и благоговейное отношение к семи церковным таинствам. Церкви эти обычно признавали возможность «теопоэсиса» (возвышения человека до божественности)71. Но каким образом? На их взгляд, церковная организация, чьё каноническое устройство освящено авторитетом Писания, Христа, апостолов и святых, включая и тех святых, что участвовали во Вселенских соборах, – именно она, придающая стройность и работоспособность всему этому сложному «хозяйству», делает «правильными», эффективно действующими семь церковных таинств. Таинства же именно для того и нужны, чтобы гарантировать установление и дальнейшее существование связи человека с Богом. Крещение устанавливает эту связь, прочие таинства поддерживают. На взгляд же квакеров, ничего этого не нужно.
Зато каждой человеческой душе квакеры приписывают полную компетентность в деле спасения и суверенность, то есть независимость человеческой воли от чьей бы то ни было другой, будь то воля других людей или даже Самого Бога. В этом отношении они подобны баптистам, но кое в чём заходят даже дальше, чем баптисты. А именно: баптисты признаю́т авторитет Библии как безусловный. Правда, при этом любой баптист считает себя вправе выбрать из Писания понравившееся место и дать этому месту своё, «свободное», то есть произвольное и причудливое толкование, игнорируя все другие, «неудобные» места, и получить любой вывод, какого желает. Однако квакеру для получения желаемого вывода не нужно даже и таких примитивных интеллектуальных ухищрений. Если совесть ему такое позволяет, то ему достаточно сослаться на Внутренний Свет, через который он либо понял «подлинный» смысл какого-то пассажа из Писания, либо получил новое откровение, «дополняющее» Библию…
Для раннего квакерства в целом характерны как «энтузиазм» (в том специальном смысле, который далее будет уточнён), так и мистицизм (в общепринятом у религиоведов смысле этого слова). Разница эта для понимания квакерства и особенно его истории важна, потому что в дальнейшем «энтузиазм» квакеров только крепчал, мистицизм же постепенно выветривался.
Понятием «энтузиазм» мы будем обозначать представление, будто Божественное откровение может приходить к человеку прямо (без посредства пророков, теологов, клириков), но всегда и только по Божьей инициативе и воле: через вдохновение, «внутренний свет», видение. Всякий «энтузиаст» – а таковыми были квакеры первого призыва – стремится свести на нет всякую собственную активность воображения, с тем чтобы оказаться способным уловить, чтό захочет сказать ему или ей Бог. Мистицизм же – представление, будто человек усилиями своей воли через приведение себя в состояние экстаза и через иные приёмы, которые вводят его в глубочайшую депрессию (но зато радикально подавляют его «самость», то есть эгоизм), может снабдить свою душу такими способностями, что она двинется прямиком к полному слиянию с Богом. И когда душа мистика с Богом сольётся, то с мистиком этим лучше не ссориться и под его горячую руку не попадать: ведь всё нелестное, что мистик этот будет на ваш счёт думать, мистик этот будет принимать за мысли Самого Бога.
Если вообще допустимо и уместно говорить о том, что «происходит» лишь в человеческом воображении, а не объективно – вне человека и с человеком, – то разницу можно описать так. В «энтузиазме» Бог снисходит до человека; в мистицизме человек возвышается до Бога.
И всё-таки нельзя не задать вопрос: идёт ли речь об иллюзиях, которые суть иллюзии и ничего более, или же у иллюзий этих есть какая-то объективная подоплёка?
Мнения на сей счёт могут быть самые разные. Можно ли надеяться, что природу «голосов», которые слышала Жанна д’Арк, когданибудь удастся установить с научной точностью? Обоснование любого мнения на сей счёт затруднительно крайне. Всегда останутся недоумения, разрешить которые никто не в силах.
Выскажу в этой связи лишь одно соображение методологического свойства.
Феномены сознания – то, что человеку представляется – принято жёстко делить на две и только на две категории: «субъективное» и «объективное». «Объективное» – это то, что существует не только в воображении, но и на самом деле; «субъективное» – то, что существует только в воображении72.
Верно ли такое деление?
Верно, что есть «объективное», в указанном смысле. Верно, что есть «субъективное», в указанном смысле. Неверно, будто tertium non datur, будто нет феноменов сознания, не относящихся ни к одной из двух перечисленных категорий.
У каждого человека есть многочисленные интроспективные представления. Слово «интроспекция» (introspection) в английской литературе по квакерству встречается на каждом шагу. Речь идёт вот о чём. Каждый человек способен наблюдать как внешний мир – дома по соседству, небо, деревья – так и свой внутренний мир: свои сложившиеся мнения о других людях, вкусовые предпочтения, информацию о том, что в прошлом он(а) делал(а) или не делал(а).
Для каждого человека наблюдение как внешнего, так и своего внутреннего мира обладает одинаковой достоверностью.
Но то, чтó человек наблюдает во внешнем мире, он в принципе может показать другому. Наблюдение внешнего мира есть наблюдение «объективного».
Но никто не может – даже если очень захочет! – открыть свой внутренний мир для таких наблюдений другого человека, какие обладали бы такой же достоверностью, каковы они для обладателя этого внутреннего мира. Предположим, человека привлекли к суду по обвинению в краже. Он точно знает о себе, что не крал. Он может заявить об этом. Но он никак не может подключить сознание судьи к своему сознанию и своей памяти, хранящей сведения о его поступках, и оправдаться через такое «подключение». Ему придётся опровергать обвинения почти исключительно объективными аргументами: через критический анализ обвинений, доказательство своего алиби. Разве что «детектор лжи» можно рассматривать как попытку техническими средствами в какой-то мере открыть интроспекцию внешнему наблюдателю.
В религиозной жизни возможна ситуация, когда человек на 100 % уверен, будто послышавшийся ему ангельский голос является таким же объективным фактом, как услышанный всеми его соседями раскат грома в грозу. Он не может доказать, что говорил ему именно ангел. Но и другой человек, который его опыту не доверяет, тоже никак не может доказать, что голос этот является галлюцинацией. И первый, и второй человек могут быть субъективно совершенно честны, то есть стремиться к истине и не желать сокрытия истины. И при этом оба могут глубочайшим образом заблуждаться.