Любой из нас хочет жить в безопасности и комфорте, питая себя надеждой, что и государство в своей деятельности стремится к тому же. Однако «общее благо», которому служит и которое строит государство, порой вступает в противоречие с индивидуальным благополучием и личной свободой. Мы живем в государстве, а государство живет в нас. Мы привыкли друг к другу, хотя друзьями не являемся. Кто мы для государства – равные в своих правах, обязанностях, ответственности партнеры или же бесправные подданные, послушные винтики бездушной государственной машины? Однозначного ответа нет и быть не может. А государство было, есть и будет. Способно ли российское волюнтаристкое государЬство стать со временем правовым state of law? Кто знает..
И еще… Эту книгу я посвящаю все тем, кто делал и делает мою жизнь счастливой!
Огромное спасибо моим родителям, учителям, друзьям, жене и дочери за понимание и поддержку. Особые слова благодарности хочу высказать своим первым читателям и доброжелательным редакторам – профессору Н. А. Бобровой и доценту Е. П. Рёттингер-Озерной.
Дай Бог всем нам мира и добра во всех его проявлениях. Аминь!
Глава 1
Генезис истории и политогенез: к вопросу о понятиях
1.1. Генезис истории
Любые рассуждения о сущности и содержании тех или иных явлений и событий следует начинать с определения основных понятий и принципов, эти явления и события характеризующих.
Генезис в изначальном значении этого термина представляет собой «происхождение, возникновение; историю зарождения и последующего развития, образования, создания чего-либо».
Генезис есть процесс и вместе с тем результат формирования того или иного явления от начальной точки его зарождения вплоть до законченной концептуальной конструкции. Говорить о генезисе можно по отношению как к естественной природе, так и к социальной культуре. Причем если генезис природных явлений человек может выявлять и анализировать, но не может оказывать сколько-нибудь значимого влияния на законы природы, то применительно к генезису в социально-культурной сфере человек выступает одновременно в качестве и творца, и разрушителя системы, называемой человеческой культурой.
Рассмотрение генезиса в качестве динамической характеристики процесса социального развития предполагает выяснение смысла, вкладываемого нами в содержание категории «развитие». Развитие – это непрерывный (либо прерывистый?) процесс качественных изменений исследуемого предмета от точки его возникновения как социального явления, вплоть до момента перехода в иное качественное состояние. Так, в плане развития, человеческая жизнь представляет собой процесс непрерывных физиологических и психологических изменений, начинающихся с момента человеческого рождения и прерываемых смертью. Предвижу вполне логичные вопросы:
– Можно ли включать в развитие в качестве составных элементов деструктивные элементы (стагнацию, деформацию и т. п.)?
– Возможно ли репродуктированное развитие, когда смена поколений предполагает не просто смерть (завершение статусного функционирования)2, не важно, реальную или виртуальную, представителей «поколения отцов» и приход на их место «поколений детей», но сохранение позитивной развивающей динамики, связанной с прогрессивными изменениями в существующий социальный порядок?
– Является ли развитие синонимом прогресса? Если нет, то где та грань, которая отделяет прогрессивное развитие от регрессивного? и т. п.
Однозначного ответа на поставленные и связанные с ними вопросы нет и быть не может так же, как нет и не может быть ответа на вечные вопросы: «В чем смысл жизни?», «Как понимать право?», «Чьи интересы обеспечивает и защищает государство и когда оно перестанет существовать?».
Если однозначно ответить на поставленный вопрос невозможно, это не означает, что на вопрос не следует отвечать. Как уже было сказано, генезис характеризует собой процесс и вместе с тем результат развития (системного динамического изменения) рассматриваемого явления от определенной начальной точки («начала») вплоть до приобретения этим явлением законченной концептуальной формы. Возвращаясь к приведенному примеру человеческой жизни, можно и нужно различать генезис человека как биологического организма и генезис человека как социальной личности. В первом случае началом генезиса является зарождение человеческой жизни на клеточно-эмбриональном уровне, а завершением – фактическое рождение нового человека и обретение им собственного человеческого статуса. Говоря же о человеческой личности, следует обозначить в качестве начала фактическое рождение, а в качестве завершения – переход человека от детско-юношеского (иждивенческого) восприятия жизни к взрослому, связанному с формированием индивидуальной способности самостоятельно решать собственные проблемы и проблемы своих иждивенцев. Еще раз повторюсь, что не стремлюсь навязать читателю собственную точку зрения и всего лишь пытаюсь рассуждать более-менее логично.
Итак, генезис – это развитие, т. е. качественное изменение рассматриваемого явления. Однако генезис не поглощает развитие явления и не прекращает его. Динамика социальной жизнедеятельности связана с непрерывным изменением реальности. Приобретение завершенной концептуальной формы, представляя собой завершение генезиса, не означает прекращение изменений. Следовательно, генезис, будучи имманентно связанным с развитием, развитию не тождественен.
Меня в рамках заявленной темы интересует генезис государства – политогенез, а политогенез, в свою очередь, есть не что иное, как один из видов генезиса истории.
Что такое история? В современном понимании история – это: 1) последовательное изменение любого процесса от прошлого к настоящему, фиксируемого с помощью определенной временной шкалы, 2) описание такого рода процессов, 3) комплекс наук об изменении и развитии общества в целом и его различных подсистем (стран, цивилизаций, этносов, социальных институтов, духовной жизни и т. д.). Кроме того, в русском языке, история – это рассказ о чем-либо или о ком-либо, как правило не претендующий на истинность и «историческую достоверность». В таком понимании история представляет собой синоним сказки, мифа, повествования, которые достаточно легко можно просто выдумать.
Полисемичность термина «история» обусловливает иллюзорность пропагандистских заявлений о недопустимости фальсификации истории. Если речь идет о хронологии явлений и событий, то следует просто фиксировать имевшие место факты, не давая им субъективной исторической оценки. Если же мы пытаемся объединить историческую хронологию и историческую интерпретацию, то следует исходить из множественности оценочных позиций и точек зрения, которые нередко приобретают не только противоречивый, но и взаимоисключающий характер. При этом о фальсификации истории чаще всего заявляет та сторона, которую по тем или иным причинам не устраивает позиция оппонента. Таким образом, имеет место монистическая модель мышления, в соответствии с которой «из всех точек зрения на рассматриваемый предмет правильной является только одна – моя».
Сложность заключается в том, что в условиях изменения парадигмы миропонимания в относительно короткий хронологический период меняется и представление о «правильной» истории. В частности, в советской историографии фигура последнего российского императора Николая II оценивалась исключительно в негативном контексте, свидетельством чему является широко распространенная в трудах советских авторов титулатура «Николай Кровавый».3 В современной России произошло радикальное изменение «исторической правды», следствием чего было причисление убитого большевиками самодержца к лику святых.4 Получается, что кардинальное изменение исторических оценок само по себе вполне допустимо и начинает рассматриваться как «фальсификация истории» только в том случае, когда осуществляется стороной, мнение которой по той или иной причине не устраивает государственную власть, выступающую на всех этапах генезиса отечественной науки в качестве основного куратора, заказчика и оценщика научных исследований во всех сферах общественной жизнедеятельности. И национальная история в данном случае исключением не является.
Говоря о генезисе истории, в рамках обозначенной проблематики мы, конечно, имеем в виду область научных знаний с соответствующим названием.
С какого момента можно говорить о начале генезиса российской национальной истории как социальной науки и можно ли отождествлять историю народа (нации) и историю государства? Начну со второй части вопроса. История России как единства земли, народа и веры русской и история русского (российского) государства, представленного механизмом государственной власти, безусловно, не одно и то же. Появление первых исторических артефактов – текстов, авторы которых пытались описать историю «минувшего времени», знаменует собой начало генезиса истории национальной5, выступавшей в качестве предпосылки начала генезиса истории государственной, ведущей свой временной отсчет с появления во второй половине XV века на политической карте мира самостоятельного государства – Московского царства Всея Руси, во главе которого встал самодержавный государь – Царь (Император) Всея Руси.
Говоря же о генезисе российской исторической науки, равно как и науки как таковой, необходимо акцентировать внимание на понимании науки как специализированной области системного познания природы и культуры, в качестве признаков которого выступают:
– научная специализация – наука представляет собой совокупность научных специальностей;
– научная квалификация – наукой занимаются профессиональные специалисты, имеющие научную квалификацию – профессора, доктора и кандидаты наук;
– научная организация – организация научных исследований и подготовка научных кадров осуществляется в специально создаваемых научных учреждениях – университетах, академиях;
– научная традиция – наука неразрывным образом связана с формированием и функционированием научных школ, представляющих собой соединение различных поколений ученых и научных сотрудников, совместный научный труд которых направлен на достижение общих целей и решение обусловленных этими целями задач.
В таком понимании российская наука в своих первоначальных формах возникает в эпоху Петровских реформ, когда в России императорским указом создается Академия наук (1724 г.), в состав которой, по причине полного отсутствия «национальных научных кадров», вошли исключительно иностранные ученые.
Интересная особенность. Обычно академики предстают в обывательском сознании в качестве почтенных, убеленных сединами старцев. Однако, первый «академический призыв» был представлен в том числе очень молодыми людьми: Леонарду Эйлеру исполнилось 20 лет, Николаю Бернулли – 30, Даниилу Бернулли – 25, Герхарду Миллеру – 20, а Иоганну Гмелину на момент принятия его адъюнктом Академии было всего лишь 18 лет. Первому Президенту Российской академии наук Лаврентию Блюментросту на момент назначения было 32 года.6
В проекте Положении об учреждении Академии наук и художеств (1724 г.)7 отмечалось: «К розпложению художеств и наук употребляются обычайно два образа здания; первый образ называется универзитет, второй – Академия, или Социетет художеств и наук.
Универзитет есть собрание ученых людей, которые наукам высоким, яко феологии и юрис пруденции (прав искусству), медицины, филозофии, сиречь до какого состояния оные ныне дошли, младых людей обучают. Академия же есть собрание ученых и искусных людей, которые не токмо сии науки в своем роде, в том градусе, в котором они ныне обретаются, знают, но и чрез новые инвенты (издания) оные совершить и умножить тщатся, а об учении протчих никакого попечения не имеют»8.
Первым российским академиком русского происхождения стал М. В. Ломоносов, зачисленный адъюнктом Академии в 1742 г. в возрасте 31 года.9
В отличие от зарубежных аналогов (к примеру, Британского Королевского научного общества, являвшегося и являющегося общественной организацией, не находящейся на государственном иждивении), Российская академия наук с момента своего создания вплоть до настоящего времени являлась государственным учреждением, существовавшим за счет государственной казны и предполагавшим достаточно существенные выплаты в отношении обладателей академического статуса.
Итак, российская наука как обособленное направление специализированной профессиональной деятельности возникает (рождается), в российском государстве, в первой четверти XVIII века.
В принципе, с этого же времени можно говорить о начале генезиса науки российской истории, точкой отсчета которой можно назвать назначение академика Г. Миллера историографом Российского государства. Именно ему отечественная история обязана появлением первой официальной версии российской национальной истории, получившей выражение в подготовленном и прочитанном в Академии докладе «Происхождение народа и имени российского». Русские академики, которые на момент прочтения доклада в составе Российской академии наук уже имели место быть (М. Ломоносов, С. Крашенинников, Н. Попов), к содержанию доклада отнеслись резко отрицательно.10 Миллер обвинялся в том, что «во всей речи ни одного случая не показал к славе российского народа, но только упомянул о том больше, что к бесславию служить может, а именно: как их многократно разбивали в сражениях, где грабежом, огнем и мечом пустошили и у царей их сокровища грабили. А напоследок удивления достойно, с какой неосторожностью употребил экспрессию, что скандинавы победоносным своим оружием благополучно себе всю Россию покорили».11 Не напоминают ли уважаемому читателю такие выступления современные призывы, раздающиеся как от отечественных академиков-историков, так и от чиновников-патриотов о недопущении фальсификации истории и воспрепятствовании попыткам ее «переписывания»! Оказывается, что такого рода тенденции являются неотъемлемой частью отечественной исторической науки, во все времена «кормившейся от государства» и, следовательно, непосредственным образом зависящей от государевой благосклонности либо, напротив, неудовольствия.
Говорить о завершении генезиса истории российского имперского государства следует, на мой взгляд, с момента появления исторических факультетов в российских университетах и появления в XIX в. собственно российской исторической школы, давшей научному миру таких выдающихся ученых-историков, как Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев, И. Е. Забелин, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов и др.
Разрушение Российской империи и приход к власти политических сил, объявивших имперский (царский) период государственной истории России «проклятым прошлым», обусловил необходимость подготовки нового курса «новой российской истории». А пока такой курс готовился, в средних школах отечественную историю попросту не преподавали.
Целое поколение школьников 1923–1932 гг. закончили обучение, не получив сколько-нибудь системных знаний об истории собственной страны. И ничего удивительного в этом нет. «Строители передового коммунистического общества» жили светлым будущим, отвергая позитивный опыт прошлого как «пережиток», соответственно из «прошлой» истории в «новейшую» перекочевали только те положения, которые в той или иной степени подтверждали идеологическую платформу, где история советского государства, по сути, являлась составляющей более масштабной научной дисциплины – истории КПСС.
Если в основу генезиса советской исторической науки были положены идеи научного коммунизма и диалектического материализма, в соответствии с которыми история человечества представляет собой два этапа – до Великой Октябрьской социалистической революции и после, то в современной российской исторической науке имеет место тенденция, обозначенная инициативой действующего Президента В. В. Путина, полагающего необходимым и возможным создание единого логически непротиворечивого курса толерантной истории российского государства, начиная с древнейших времен и вплоть до настоящего времени. Говорить о том, насколько такой курс может претендовать на историческую объективность и беспристрастность, на мой взгляд, неконструктивно. Вспоминаются советские идеологемы: «Партия сказала – надо, комсомол ответил – есть»; «Нет в мире таких крепостей, которых не могли бы взять трудящиеся, большевики»; «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» и т. п.