– Я был в панике, – говорит Павел. – Через пару дней прилетит делегация, а принять её некому, всё рушится – полный капец! Представь себе, глухая ночь. Шереметьево в девяносто пятом – это пустыня. Несколько кресел в огромном холодном бескрайнем пространстве под высоким куполом аэропорта, тусклый свет, всё закрыто: киоски, магазинчики… Я пошёл искать, откуда можно позвонить жене: ни один из двух телефонов-автоматов не работает, ни междугородний, ни местный, московский. Поймал человека в аэрофлотовской форме:
– Посоветуйте, как позвонить в Петербург или хотя бы в Москву?
– Пойдите на второй этаж, там есть кооперативный киоск, за деньги можно позвонить.
Оказалось, киоск ночью не работает, надо ждать семи утра. Павел когда-то бывал на испытаниях в пустыне на танковом полигоне и говорит, что ночью в пустыне так же пустынно, тихо и холодно, как в аэропорту Шереметьево.
Когда первый шок прошёл, он оказался в состоянии думать. Вспомнил, что этот паспорт, который отобрали, организовал за триста долларов через МИД коммерческий директор их фирмы. Дополнительный паспорт позволял оперативнее получать визы в разные страны. Паспорта в те годы выдавали два министерства: внутренних дел и иностранных дел. В них даже фамилии писались по-разному: в мидовском – по-французски, а в мвдш-ном – по-английски.
– А вдруг это и впрямь были какие-то левые паспорта? – испугался Павел задним числом. По его спине пробежали мурашки генетического страха. – Хорошо, что только отобрали и не посадили! А где же обычный, мвдшный? Точно, он лежит в центральном ящике письменного стола дома, в Петербурге!
– Без паники! – говорит он сам себе. – Надо позвонить!
Очередная пробежка по аэропорту: вдруг открылся переговорный пункт или есть какой-то неизвестный работающий телефон? Нет, всё глухо, зато удалось немного согреться.
Вспомнил: в Шереметьево есть ВИП-зал, через который обычно прилетают иностранцы, Павел неоднократно их встречал там, это в правом крыле, на втором этаже. Новая согревающая пробежка – дверь не заперта, на входе никого нет. Павел осторожно заглянул внутрь – людей не видно. При входе стоит стол, на столе телефон.
Павел сделал паузу, долил всем вина и спросил:
– Ну как, не спите? Я вас ещё не замучил? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я прокрался к столу, чувствовал себя прямо как Штирлиц, снял трубку – трубка живая, отзывается зуммером. Набрал восьмёрку – переключилось на междугороднюю.
Дальше он делает звонок другу, благо записная книжка со всеми телефонами у него с собой, и просит добыть мвдшный паспорт. Нужно забрать его из дома, жена найдёт, и переслать в Москву. Друг Павла двадцать лет «заносил хвосты самолётам» в Пулково и всех знает.
Друг всё понял, обещал всё сделать и передать через командира корабля, велел встречать первый рейс Пулковских авиалиний, рейс прибывает в Шереметьево около 10 утра.
– Знаешь, Аллочка, афоризм Станислава Ежи Леца? – говорит Павел. – Допустим, ты пробил головою стену, что ты будешь делать в соседней камере? Следующая проблема: как добыть визу?
Визовый отдел израильского посольства принимает до 11, самолёт прилетает в 10. Надо успеть из Шереметьево в Москву меньше чем за час… Для получения визы нужно ещё письмо с работы, с подписью и печатью, что гражданину такому-то нужна виза для поездки в Израиль и компания просит выдать эту визу.
Пять утра. Звонить директору московского филиала рано. Да и неоткуда. Павел пытается читать: жена дала с собой книжку стихов Бориса Слуцкого. Имя известное, поэт-фронтовик, песню про лошадей в океане все знают, можно попробовать скоротать время.
Бог
Сильный стих, и к месту – Москва рядом, а вот попасть на место гнездования Иеговы становится проблематично: невидимые путы и стечение обстоятельств мешают…
Павел греется в движении. Всё равно холодно. Шесть утра. Холодно. Наконец в семь начинается шевеление в киоске с платным телефоном. Киоск открывается. Звонок директору филиала: нужно напечатать требуемое письмо – бланки с печатью у него есть и привезти его в израильское консульство. Вроде всё? Нет, нужно, чтобы по дороге он купил одну шоколадку: Нине, которая сидит в окошке консульства, принято дарить шоколадку, тогда есть шанс получить визу в тот же день – просто просунуть в окошко вместе с анкетой. Нина строга: если всовываешь две шоколадки, то одну она без слов, остервенело выталкивает обратно.
В десять объявляют о прибытии самолёта из Питера. В 10:20 выходит экипаж, и командир вручает Павлу паспорт. Такси летит в город, на Большую Ордынку, – в девяносто пятом году из Шереметьево в Москву ещё можно лететь, а не ползти. К посольству Павел подбегает с опозданием минут на семь, охрана не пускает, но благодаря крикам, напору и маханию бумагами ему удаётся прорваться внутрь. Нина ещё в окошке, он за минуту заполняет анкету и стучит в стекло шоколадкой, Нина принимает анкету, письмо и шоколадку, и Павел ещё на ступеньку ближе к искомой цели. Теперь надо ждать трёх часов, стихи читать не получается, после бессонной ночи даже сильные стихи усыпляют, можно расслабиться и покемарить хорошо, что из консульства не выгоняют…
Дальше всё проще: в 15 часов начинают выдавать визы, Павлу выдают последнему. Он едет в офис, ждёт позднего вечера, потом – в Шереметьево, стоит в очереди в ожидании регистрации – всё, как накануне вечером. В Шереметьево по-прежнему холодно. В два часа ночи начинается процедура. Секьюрити – это они уже проходили, всё в порядке; регистрация – и тут опять облом: мест нет, он же не записался на четверг! Ночь на пятницу, последний день рабочей недели – все израильтяне возвращаются домой. Самолёт набит под завязку, но есть надежда, что кто-то опоздает. В листе ожидания семеро, Павел – первый.
Регистрация заканчивается, выясняется, что есть два свободных места. И тут возникает израильтянин. У него преимущество: сильные локти, знание иврита и беременная жена. Результат: Павел – первый, кому мест не хватило.
Разум требует сдаться, но азарт не даёт. Ещё одна ночь, проведённая на ногах в аэропорту. В шаббат «Эль-Аль» не летает, в субботу летает только российская компания «Трансаэро».
– Делегация, делегация, делегация – пульсирует в мозгу. Контракт, контракт, контракт… Может, вернуться в Питер? А билеты на пулковский рейс где взять? Нет, надо пробиваться, метаться глупо. Теперь это вопрос принципа. И будущего, конечно.
Павел обращается к представителю: объясняет ситуацию: паспорт, виза, делегация, космос, спрашивает: что делать? И – о радость! – представитель выписывает всем пятерым бедолагам эндорсмент, переадресацию на субботний рейс «Трансаэро»! Эти благородные люди везут незадачливых пассажиров в шикарный четырёхзвёздочный отель при аэропорте и бесплатно поселяют на ночь, вернее, на то время, что осталось от ночи.
Павел отрубается на четыре часа, утром все собираются в лобби, и их везут в аэропорт на регистрацию. Рейс «Трансаэро» выполняет Ил-86, и он полон. Свободных мест нет. Сил расстраиваться уже не остаётся, но внезапно приходит благая весть: рейс задерживается по технической неисправности самолёта. Через некоторое время взамен неисправного Ил-86 дают два Ту-154, а в двух Ту мест больше, чем в одном Иле. Здравствуй, Израиль!
В Израиле жара. Жара на улице, но помещения аэропорта продуваются мощными кондиционерами, атмосфера комфортная. В такси, в гостинице тоже кондиционеры работают на всю мощь. Из номера Павел звонит своему партнёру Эзре, подтверждает прибытие.
– Я тебя приглашаю домой поужинать, – басит Эзра в телефонную трубку. – Будет вся моя семья.
Неожиданно, но от такого предложения не отказываются: Павел ещё никогда не бывал дома у иностранцев, обычно они неохотно приглашают к себе. Эзра живет совсем рядом с гостиницей, в центре, идти пешком пять минут, не больше. Погода вечером тёплая, как летом в Сочи: так же темно и веет ароматом субтропиков.
Квартира занимает весь этаж точечного дома. К приходу Павла все, а это несколько пар взрослых и куча детей, уже сидят за длинным столом. Во главе – отец Эзры, крепкий пожилой мужчина, никак не старик, лет под семьдесят. Из знакомых – только Эзра и его жена. Оказалось, это братья, сёстры, некоторые из них двоюродные, с женами, мужьями и детьми, у каждой пары по два-три ребёнка. Мужчины в кипах, нашлась кипа и для Павла. Отец разлил всем вина и прочёл молитву, все пригубили кагора, дали пригубить детям, хором проговорили «амен» и приступили к салатам.
– Стоило мне откусить кусок питы, – рассказывает Павел, – как меня шилом пронзила страшная зубная боль. Я схватился за щёку, все всполошились. Попросил водки – в ожидании русского гостя водку запасли. Полоскание водкой на время помогло, боль приутихла, успокоились и остальные. За столом говорили на иврите. В соседней комнате работал телевизор.
Внезапно все замолчали. Эзра метнулся в соседнюю комнату и вернулся с сообщением:
– Тяжело ранен Ицхак Рабин. Говорят, что стрелял еврейский правый экстремист, такого ещё не было, чтобы еврей стрелял в еврея!
– Как не было! – возразил отец Эзры с философским спокойствием. – Так бывает. Когда-то Рабин стрелял в меня, теперь кто-то стрелял в Рабина, ты же знаешь!
– Пошли, – Эзра совсем не был так спокоен, а наоборот, был очень возбуждён, – здесь недалеко. Я тебе по дороге расскажу.
Они выскочили из дома, и, пока бежали, Эзра рассказывал:
– Отец прибыл в Израиль вплавь. Это такое выражение, но оно буквально передаёт те события. Палестина была английской подмандатной территорией, и англичане не давали евреям-беженцам из Европы разрешения на въезд. Беженцы прибывали в основном нелегально. Отец после службы в британской армии добровольцем шёл на одном из таких судов, на «Альталене».
Внезапно по ним открыли артиллерийский огонь, но оказалось, что это не англичане. И не арабы. Из пушек с берега стреляли свои. И это были отряды левого правительства Израиля. Артиллерией командовал Ицхак Рабин.
Вспомнили про чай. Жена принесла чайник, разлила чай по чашкам, разложила тортик на тарелочки.
– У Сталина были разные основания поддерживать создание Израиля. Насолить англичанам. Сделать Израиль советской республикой. Потом Муфтий Каира, он дружил с Гитлером, я сам видел газету «Правда» за сорок восьмой год, где его называют фашистским прихвостнем, – сказал Павел и замолчал.
Когда с тортиком и чаем было покончено, он продолжил:
– История «Альталены», с которой был связан отец Эзры, будет урок номер следующий. Тема меня заинтересовала, и я прочитал о ней в интернете, когда уже вернулся домой, – говорит Павел. – Эти трагические и странные события произошли 21 июня 1948 года, через месяц после образования Государства Израиль. Временное правительство во главе с Бен-Гурионом было левым, почти что коммунистическим, просталинским. Им противостояли правые, во главе с Менахемом Бегином.
Как только провозгласили создание Израиля, евреи, в основном правой политической ориентации, купили американский танкодесантный корабль, французы продали им оружие, добровольцев набрали по всему миру: из Америки, Англии, Новой Зеландии, Латинской Америки – и направились к берегам Палестины, чтобы помочь новому государству отбиваться от превосходящих в сотни раз по численности сил арабов.
За время, что корабль шёл к берегам Палестины, ООН успела объявить перемирие и запретить продажу и поставку оружия в зону боевых действий. Продажа уже состоялась, французы получили свои деньги и оказались ни при чём, а разгрузка становилась незаконной. На корабле этого не знали, капитан – кстати, американец дал команду разгружаться, по кораблю стали стрелять из пушек.
Правительство опасалось захвата власти правыми, а также международного осуждения, поскольку всё происходило возле городского пляжа с видом из окон гостиницы, где жили посредники – наблюдатели ООН.
Сначала правительственные чиновники дали приказ нанести по кораблю удар с воздуха, но пилоты, добровольцы из Англии и Франции, отказались, они ехали воевать против арабов, а не против своих. На командном пункте по случаю оказался бывший офицер Армии обороны Израиля, он просто приехал навестить свою девушку, она жила по соседству. Офицер проявил инициативу, взяв командование на себя, и отдал артиллеристам команду стрелять. Артиллеристы стрелять по своим тоже отказались. Этот офицер проявил упорство и всё же нашёл двух артиллеристов: заряжающий был новозеландцем, наводчик – из России, и корабль был подбит двумя точными выстрелами. Начался пожар, люди стали прыгать в воду, по ним с берега стреляли. Офицера, отдавшего команду стрелять, звали Ицхак Рабин.
– Пока Эзра рассказывал, мы с ним, – продолжает Павел, – подошли к огромной площади. Люди толпились, море горящих светильничков заливало все видимое пространство. Воздух колебался, и контуры людей расплывались в неясном сумеречном свете. Эзра объяснил, что в первые годы здесь, в Израиле, на этой площади всё было как в СССР: демонстрации по случаю Октябрьской революции и Первого мая, профсоюзные митинги… Потом пафос ослабел… Он порасспрашивал народ, и ему рассказали, что в тот день был митинг, что в Рабина стрелял правый экстремист, что Рабина уже увезла скорая. Люди не расходилась, гадали: жив он, убит… Волнующее и печальное зрелище…
Прошёл слух, что Рабин умер, но подтверждения не было. Люди стали расходиться, Павел и Эзра тоже отправились по домам. Ночью выяснилось, что выстрел был смертельным. Утром в воскресенье 4 ноября Павел пришёл к Эзре в офис и узнал, что похороны состоятся в тот же день, как принято, и что аэропорт Бен-Гурион закрыли на сутки в связи с трауром и прибытием для прощания руководителей иностранных государств. Авиакосмическая делегация застряла в Петербурге.
Следующий день – день траура Павел провёл у стоматолога, доктора Рабиновича, родом из Житомира. Доктор возился с Павлом часа два: обезболивал, сверлил, удалял нервы из каналов, пломбировал – и всё это время, со своим местечковым акцентом, рассказывал историю эмиграции, как ему с боями удалось выехать из СССР, что было на пересадке в Риме, как ему пришлось подтверждать диплом… Деваться всё равно было некуда, Павел терпел. Так или иначе зубную боль он снял.
Коллеги-волжане тем временем наслаждались красотами Петербурга и разваливающегося аэропорта Пулково. Город был в ужасающем состоянии, обшарпанный, дороги – как после бомбёжки, но всё равно величественным. В Тель-Авив они прилетели днём в понедельник, но на задержку не сетовали: к тому же командировка законно продлевалась на сутки. Программа сдвинулась, и принимающей стороне пришлось все встречи планировать заново, но зато образовался свободный вечер.
Главная достопримечательность Тель-Авива – Средиземное море. Павел с гостями фланировали по набережной, любуясь отсветами волн, наслаждаясь вечерним бризом, слушая стрекот цикад, вертолётов и шум садящихся пассажирских самолётов. Было не жарко, но и не холодно, дул небольшой ветерок с моря, и рубашки с длинными рукавами было бы достаточно, но оба визитёра были в костюмах.
Тот, что старше по возрасту и по должности, оказался доктором наук и профессором, – был даже при галстуке. Второй – мужик попроще, без галстука, верхняя пуговица на рубашке расстёгнута, – начальник вычислительного центра, а начинал он свою карьеру инженером-испытателем, много где побывавшим, много чего видевшим, даже на испытаниях ядерного оружия довелось ему когда-то присутствовать.
Павел тоже рассказывал о своей фирме, о себе, старался обаять потенциальных покупателей и подружиться с ними.