– Приятный звук, – сказала мисс Брент.
Вера резко ответила:
– Я его ненавижу.
Эмили Брент посмотрела на нее с удивлением. Вера вспыхнула и уже более спокойно добавила:
– Мне кажется, в шторм здесь вряд ли будет так хорошо.
Мисс Брент согласилась.
– Без сомнения, на зиму дом запирается, – сказала она. – Где найти слуг, которые согласились бы остаться здесь до весны?
– Которые вообще согласились бы работать здесь, – прошептала Вера.
Эмили Брент продолжала:
– Миссис Оливер повезло с этой парой. Женщина отлично готовит.
«Забавно, как эти старики вечно все путают», – подумала мисс Клейторн.
Вслух она сказала:
– Да, я с вами согласна, миссис Оуэн и вправду повезло.
Эмили Брент тем временем вынула из сумки изящное дамское рукоделие – и застыла с ниткой и иголкой в руках.
– Оуэн? Вы сказали, Оуэн? – резко переспросила она.
– Да.
Так же резко Эмили Брент добавила:
– В жизни не встречала никого с такой фамилией.
Вера посмотрела на нее внимательно.
– Но ведь…
Фразу она не закончила. Отворилась дверь, вошли мужчины. За ними с подносом с кофе в руках следовал Роджерс.
Судья подошел и сел возле Эмили Брент. Армстронг остановился рядом с Верой. Тони Марстон профланировал к открытому окну. Блор с изумлением неискушенного любителя разглядывал бронзовую статуэтку – не иначе, ломал голову, как можно считать эти причудливые углы изображением женской фигуры. Генерал Макартур стоял спиной к камину и поглаживал свои аккуратные седые усики. Чертовски хороший был обед! У него поднималось настроение. Ломбард листал «Панч», вместе с другими журналами лежавший на столике у стены.
Роджерс обнес всех кофе. Кофе был отличный – по-настоящему черный и очень горячий.
Гости славно пообедали и теперь были вполне довольны собой и жизнью. Стрелки часов показывали двадцать минут десятого. Наступила тишина – уютная и ненавязчивая.
И вдруг в эту тишину ворвался Голос. Резкий, жестокий, пронзительный…
– Дамы и господа! Прошу внимания!
Все вздрогнули. И стали оглядываться – друг на друга, на стены… Кто это говорит?
Голос продолжал – высокий и чистый:
– Против вас выдвигаются обвинения по следующим пунктам:
Эдвард Джордж Армстронг, 14 марта 1925 года вы стали причиной смерти Луизы Мэри Клиз.
Эмили Каролина Брент, вы ответственны за смерть Беатрис Тейлор, имевшую место 5 ноября 1931 года.
Уильям Генри Блор, 10 октября 1928 года вы совершили действие, приведшее к кончине Джеймса Стивена Ландора.
Вера Элизабет Клейторн, 11 августа 1935 года вы убили Сирила Огилви Хэмилтона.
Филипп Ломбард, вы виновны в гибели двадцати одного человека из некоего восточноафриканского племени, имевшей место в феврале 1932 года.
Джон Гордон Макартур, вы обвиняетесь в том, что 4 января 1917 года намеренно послали на смерть Артура Ричмонда, любовника вашей жены.
Энтони Джеймс Марстон, 14 ноября прошлого года вы убили Джона и Люси Комбз.
Томас Роджерс и Этель Роджерс, 6 мая 1929 года вы способствовали смерти Дженнифер Брейди.
Лоуренс Джон Уоргрейв, 10 июня 1930 года вы убили Эдварда Ситона.
Обвиняемые, что вы имеете сообщить в свою защиту?
II
Голос смолк.
Мгновение все потрясенно молчали, пока не раздался страшный грохот. Это Роджерс уронил поднос.
В тот же миг из другой комнаты донесся пронзительный крик и глухой удар.
Первым отреагировал Ломбард. Он подскочил к двери и распахнул ее. Сразу за нею на полу лежала миссис Роджерс.
– Марстон! – крикнул Ломбард.
Энтони поспешил на помощь. Вдвоем они подняли женщину и внесли ее в гостиную.
К ним тут же подошел доктор Армстронг. Помог уложить женщину на диван, нагнулся над нею и отрывисто произнес:
– Ничего страшного. Обморок, только и всего. Сейчас очнется.
Ломбард обернулся к Роджерсу:
– Принесите бренди.
Дворецкий, белый как мел, с трясущимися руками пробормотал: «Да, сэр» – и выскользнул из комнаты.
– Чей это был голос? – крикнула Вера. – Где он? Он звучал как… как…
Генерал Макартур фыркнул:
– Что здесь происходит? Что за шутки?
У него тоже тряслись руки. Он весь ссутулился. И постарел лет на десять.
Блор вытирал лицо носовым платком.
Только судья Уоргрейв и мисс Брент не двинулись с места. Эмили Брент сидела прямо, как обычно, и высоко держала голову. На ее щеках горели два ярких пятна. Судья Уоргрейв тоже не изменил своей привычной позы – сидел, втянув голову в плечи, как черепаха. Пальцами одной руки он почесывал ухо. Только его глаза, живые и умные, озадаченно метались по комнате в поисках разгадки.
И снова первым начал действовать Ломбард. Пока Армстронг возился с потерявшей сознание женщиной, он взял дело в свои руки.
– Голос? Похоже, он был тут, в комнате, – сказал он.
– Кто это говорил? – еще раз воскликнула Вера. – Кто? Ведь мы все молчали!
Ломбард, как и судья, внимательно осмотрел комнату. Его взгляд на миг задержался на открытом окне, но он тут же решительно тряхнул головой. Вдруг его глаза вспыхнули, и он устремился к двери у камина, которая вела в смежную комнату. Схватившись за ручку, дернул дверь на себя, вошел – и почти сразу торжествующе вскрикнул.
Все услышали:
– Ага, вот он!
Остальные двинулись за ним. Только мисс Брент не шелохнулась, продолжая прямо сидеть в кресле.
В смежной комнате вплотную к стене гостиной стоял стол. На нем был граммофон – старинный, с большой трубой. Ее раструб прижимался к стене вплотную, и Ломбард, отодвинув его в сторону, показал всем на две или три аккуратные дырочки, просверленные в стене насквозь.
Вернув трубу на место, он опустил иглу на пластинку, и тут же все услышали снова:
– Против вас выдвигаются обвинения…
– Выключите! – закричала Вера. – Выключите его! Это ужасно!
Ломбард выключил.
Доктор Армстронг, облегченно вздохнув, заметил:
– Безвкусная и бессердечная шутка, на мой взгляд.
Раздался четкий негромкий голос судьи Уоргрейва:
– Значит, по-вашему, это всего лишь шутка?
Доктор уставился на него.
– Что же еще?
Ладонь судьи мягко легла на верхнюю губу. Он сказал:
– Я пока не готов вынести суждение.
– Погодите, вы забыли одну вещь, – вмешался Энтони Марстон. – Кто, черт возьми, завел эту штуку и поставил пластинку?
– Да, думаю, было бы не лишним это выяснить, – пробормотал Уоргрейв.
И он пошел назад в гостиную. Остальные потянулись за ним.
Тут со стаканом бренди на подносе вошел Роджерс. Мисс Брент уже склонилась над стонущей миссис Роджерс. Дворецкий тут же ловко вклинился между ними.
– Позвольте мне, мадам. Я с ней поговорю. Этель… Этель… все хорошо. Все в порядке, слышишь? Ну же, соберись.
Миссис Роджерс часто задышала. Ее глаза, вытаращенные, напуганные, обегáли по кругу лица стоявших над ней людей. Роджерс тревожно повторил:
– Этель, соберись, слышишь?
Доктор Армстронг заговорил с нею ласково:
– Ничего страшного, миссис Роджерс. Просто кто-то неудачно пошутил.
– Я упала в обморок, сэр? – спросила женщина.
– Да.
– Это все из-за голоса… того ужасного голоса… он как будто приговор читал…
Ее лицо опять позеленело, веки задрожали.
Доктор Армстронг резко произнес:
– Где бренди?
Стакан стоял на маленьком столике. Кто-то передал его доктору, тот поднес его к губам женщины.
– Выпейте, миссис Роджерс.
Она сделала глоток, слегка поперхнулась, закашлялась. От спиртного ей стало лучше. Краска вернулась к ее лицу. Она заговорила:
– Со мной все хорошо. Просто… просто я испугалась.
Вмешался Роджерс:
– Ничего удивительного. Я и то напугался. Даже поднос уронил… Грязная ложь, вот что это такое! Хотелось бы мне знать…
Его прервали. Кто-то кашлянул – прерывисто и сухо, всего один раз, но этого хватило, чтобы Роджерс осекся. Он посмотрел на судью Уоргрейва, тот кашлянул снова. Потом сказал:
– Кто поставил эту пластинку и завел граммофон? Вы, Роджерс?
– Я не знал, что это такое! – воскликнул дворецкий. – Богом клянусь, не знал, сэр. Если бы я знал, я бы никогда этого не сделал.
– Возможно, – сухо заметил судья. – А пока мы ждем объяснений, Роджерс.
Дворецкий промокнул лицо платком и честно сказал:
– Я просто выполнял приказ, вот и всё, сэр.
– Чей приказ?
– Мистера Оуэна.
– Объясните понятнее, – попросил Уоргрейв. – В чем именно состоял приказ мистера Оуэна?
Роджерс объяснил:
– Я должен был поставить на граммофон пластинку. Пластинка лежала в ящике стола, и моя жена должна была завести граммофон в ту самую минуту, когда я войду с подносом в гостиную.
– Весьма занимательная история, – проворчал судья.
– Но это правда, сэр! – воскликнул дворецкий. – Богом клянусь, правда. Я не знал, что было на пластинке, даже не догадывался. На ней есть название – я думал, что это музыка какая-то…
Уоргрейв повернулся к Ломбарду.
– На пластинке было название?
Тот кивнул, внезапно усмехнулся, открывая острые белые зубы, и сказал:
– Было, сэр. «Лебединая песня»…
III
Тут уже не выдержал генерал Макартур. Он закричал:
– Это неслыханно – просто неслыханно! Разбрасываться подобными обвинениями! Это нельзя так оставлять. Этот тип, этот Оуэн – кто бы он ни был…
Его перебила Эмили Брент.
– Вот именно, кто он? – резко бросила она.
Вмешался судья. Властным голосом, натренированным годами оглашения приговоров, он сказал:
– Это именно тот вопрос, ответ на который нам надлежит искать особенно тщательно. Роджерс, отведите-ка вашу супругу спать. А сами возвращайтесь.
– Да, сэр.
– Я помогу вам, – заявил доктор Армстронг.
Миссис Роджерс, пошатываясь, вышла из комнаты, поддерживаемая за руки двумя мужчинами. Когда они удалились, Тони Марстон сказал:
– Не знаю, как вы, сэр, а я бы выпил.
– Согласен, – отозвался Ломбард.
– Пойду, пошарю, – сказал Тони и вышел.
Вернулся он секунды через две.
– Поднос стоял прямо у входа, готовенький.
Марстон осторожно опустил на стол свою хрупкую ношу. Минута-другая прошла за разливанием напитков. Генерал Макартур выбрал чистый виски, также и судья. Всем хотелось взбодриться. Лишь Эмили Брент потребовала и получила стакан воды.
Вошел доктор Армстронг.
– С нею все в порядке, – сказал он. – Я дал ей успокоительное, она выпила… Что это у вас здесь, спиртное? Я бы тоже не отказался.
Кое-кто из мужчин уже наполнял свои стаканы повторно. Через пару минут в комнату вошел Роджерс.
Судья Уоргрейв открыл заседание. Комната превратилась в импровизированную залу суда.
– Итак, Роджерс, – произнес судья, – давайте выясним все доподлинно. Кто он такой, этот Оуэн?
Роджерс вытаращил на него глаза:
– Хозяин этого дома, сэр.
– Этот факт мне известен. Я хочу услышать от вас, что еще вы о нем знаете?
Дворецкий покачал головой:
– Больше я ничего не могу о нем сказать, сэр. Дело в том, что я никогда его не видел.
В комнате тихонько зашевелились.
– Никогда не видели? – спросил генерал Макартур. – В смысле?
– Мы здесь всего с неделю, сэр, я и моя жена. Нас наняли письмом, через агентство. «Регина», в Плимуте.
Блор кивнул.
– Старая, солидная фирма, – подал он голос.
– Вы сохранили письмо? – спросил Уоргрейв.
– С приглашением на работу? Нет, сэр. Не сохранил.
– Продолжайте. Итак, вас наняли письмом…
– Да, сэр. В нем был назначен день приезда. Мы приехали. Здесь все было в порядке. Большой запас еды, все по высшему разряду. Нам только и надо было, что пыль смахнуть.
– Что дальше?
– Ничего, сэр. Мы получили указания – снова письменно – приготовить гостям комнаты, а вчера дневной почтой я получил от мистера Оуэна еще одно письмо. В нем говорилось, что он и миссис Оуэн запаздывают и чтобы мы принимали гостей без них, а еще к письму была приложена инструкция насчет обеда, кофе и той пластинки, чтобы я ее поставил.
Судья резко спросил:
– Но уж это письмо вы должны были сохранить?
– Да, сэр. Вот оно.
Роджерс вытащил письмо из кармана. Уоргрейв протянул руку.
– Хм, – сказал он. – Бумага отеля «Ритц», напечатано на машинке.
Одним стремительным прыжком Блор оказался рядом с ним.
– Позвольте мне взглянуть?
Он вырвал послание из рук судьи, пробежал глазами и пробурчал:
– Машинка «Коронейшн». Новая – без дефектов. Бумага гербовая, самого распространенного сорта. Из этого ничего не вытащишь. Могут быть отпечатки пальцев, но вряд ли.
Уоргрейв взглянул на него с любопытством.
Энтони Марстон стоял за спиной Блора, заглядывая ему через плечо.
– Странное у него имя, верно? – произнес он. – Алрик Норман Оуэн… Язык сломаешь.
Старый судья, едва заметно вздрогнув, сказал:
– Благодарю вас, мистер Марстон. Вы обратили мое внимание на любопытное и многозначительное обстоятельство.
Окинув взглядом присутствующих, он вытянул вперед шею, точно рассерженная черепаха, и продолжал:
– Думаю, настало время нам всем поделиться информацией. Было бы желательно, чтобы каждый рассказал все, что ему или ей известно относительно хозяина этого дома. – Помолчав, Уоргрейв продолжил: – Мы все у него в гостях. И, полагаю, мы только выиграем, если каждый из нас объяснит, как именно он здесь оказался.
Настала минутная пауза. Наконец Эмили Брент решительно заговорила:
– Все это очень странно. Я получила письмо с неразборчивой подписью. Предположительно от женщины, с которой я познакомилась на летнем курорте два или три года назад. Я решила, что письмо подписано Огден или Оливер. У меня есть знакомая миссис Оливер, а также мисс Огден. И я абсолютно уверена, что никогда не встречалась и не была в дружеских отношениях ни с кем по фамилии Оуэн.
– Письмо у вас при себе, мисс Брент? – спросил Уоргрейв.
– Да, сейчас я его принесу.
Она вышла и минуту спустя вернулась с письмом.
Судья прочитал его и сказал:
– Кажется, я начинаю понимать… Мисс Клейторн?
Вера поведала, как получила место секретаря.
– Марстон? – продолжал Уоргрейв.
– Получил телеграмму, – отозвался Энтони. – От приятеля. Баджера Беркли. Удивился – я думал, что старик в Норвегии… Он и пригласил меня сюда.
Уоргрейв снова кивнул.
– Доктор Армстронг?
– Меня пригласили для консультации.
– Понимаю. Вы знали эту семью раньше?
– Нет. В письме был упомянут мой коллега.
– Для убедительности… – подсказал судья. – А упомянутый коллега, надо полагать, тоже отсутствовал?
– Э-э… гм… ну, да.
Ломбард, который внимательно смотрел на Блора, вдруг сказал:
– Слушайте, я тут подумал…
Судья поднял руку:
– Одну минуту…
– Но я…
– Всему свое время, мистер Ломбард. В настоящий момент мы исследуем причины, которые привели сюда каждого из нас. Генерал Макартур?
Дергая себя за ус, генерал пробормотал:
– Получил письмо… от этого типа, Оуэна… насчет армейских приятелей, которые тоже будут здесь… он еще извинялся, что не прислал официального приглашения. Письмо я, к сожалению, выбросил.
– Мистер Ломбард? – спросил Уоргрейв.
Конец ознакомительного фрагмента.