Во-вторых, если мы говорим о писательстве, которое я всегда любила, мы должны заметить, что в этом деле весь вопрос, с кем себя сравнивать. К своим книгам я отношусь так: «Мне есть что сказать. Я хочу это сказать. Если это поможет хотя бы одному человеку, я буду счастлива. Если поможет десяти, счастлива в десять раз сильнее». И так каждый раз в арифметической прогрессии. При этом каждый раз, когда я читаю Льва Николаевича и когда он, предположим, описывает сцену косьбы Левина в «Анне Карениной», у меня возникает в голове только одна мысль: «Подлец! Никто так больше никогда не напишет!» Вот и получается, что думаешь о Толстом и чувствуешь себя самозванцем со всех сторон.
Есть и еще один синдром, которым, к счастью (хоть на этом спасибо), я все-таки не страдаю. Он называется эффект Даннинга-Крюгера и заключается в неадекватной оценке своих достижений или способностей, но с другой стороны. Люди, обладающие низким уровнем знаний, квалификации или способности к метаанализу, делают ошибочные выводы о качестве или результатах своей работы. Это приводит к завышенной самооценке и неадекватности в поведении. Таких людей я встречала не раз, и мне с ними сложно было ужиться. С ними довольно сложно продуктивно работать, потому что они никогда не видят проблем внутри себя, их локус контроля внешний, и они обычно не готовы его пересматривать.
Со всеми своими синдромами и психологическими особенностями, как мне кажется, лучше как можно раньше познакомиться и проработать их. Возможно, непросто будет от них избавиться в одночасье, однако это позволит вам более осознанно оценивать свои реакции на те или иные ситуации в жизни.
В Instagram довольно давно у меня есть тег #нигматулиначертовскихороша, но я далеко не всегда спокойно принимала свою внешность, не говоря уже о том, чтобы любить ее.
Принятие себя и своей внешности – очень сложный и иногда неоднозначный процесс. Мне пришлось пройти его весь, и это был не самый простой путь к высокой горной вершине.
Во-первых, есть вопрос, который мы обсуждаем на одном из первых занятий со студентами, когда практикуемся высказывать свое мнение по спорным утверждениям: «Красота – это вопрос вкуса или объективная константа?»
С одной стороны, есть объективно красивые люди, которые нравятся большинству людей. Подсознательно мы воспринимаем людей с симметричными, правильными чертами лица более красивыми, чем с дефектами или несимметричной внешностью. Большие по отношению к другим частям лица глаза создают такой же эффект, какой производят на нас малыши, щенки и котята. Подсознательно такая внешность кажется нам безопасной и начинает нравиться. Если у человека есть какие-то отклонения от нормы, обычно наша первая реакция – испугаться и убежать – обусловлена эволюционной потребностью выжить. Все, что выглядит для нас непривычно, может быть, по информации нашего мозга, опасным.
Есть люди, внешность которых большинством людей их культуры оценивается как красивая. Никто в западном мире не будет спорить, что Моника Беллуччи или Софи Лорен красивы. Вопрос культуры тут, безусловно, тоже играет важную роль. Так, в Японии, например, любят косолапых девушек, что, как кажется японцам, придает им инфантильности и очарования. Во Франции предпочитают естественную красоту и небрежность, в Австралии ценится атлетическая форма, в Швеции – высокие скулы, платиновые блондины, в Южной Корее – белая кожа, в Иране – правильный прямой нос, в Таиланде – миниатюрность, в Испании – экспрессивность. Список можно продолжать бесконечно.
С другой стороны, красота понятие субъективное. Есть и такая внешность, которая воспринимается разными людьми диаметрально противоположно. Мне, например, нравится Бенедикт Камбербэтч, а моя подруга соглашается с теми, кто говорит, что он страсть как похож на выдру. Все это очень индивидуально и связано, скорее всего, с двумя причинами. Мы подсознательно лучше оцениваем внешность, которая похожа на нашу собственную. К тому же, наши биологические радары, действующие по сложным, генетически заложенным природой механизмам, отбирают нам потенциального идеального партнера для воспроизводства потомства. Так что тут тоже сложно с объективностью.
Из этого можно сделать только один вывод: красивы вы или нет, решать только вам. Да-да, именно вам. Никто из нас неидеален, и даже самые прекрасные девушки переживают постоянно о своей внешности. Важно нравиться самому себе. Для этого нужно найти время и хорошенько поработать над своим образом или тем, как вам хочется выглядеть. Кому-то помогают стилисты, кому-то спорт, а кому-то совет друга.
У меня по поводу своей внешности всегда было две претензии. Первая связана с детской травмой, когда мне в детстве постоянно повторяли, что у меня кривые ноги. Фразу «Катя, встань ровно, у тебя ноги кривые!» я слышала периодически и оттого сильно своих ног стеснялась. С этим конфликтом в отношениях со своими ногами я прожила лет двадцать пять, совсем как Алиса в Стране чудес: «Прощайте, мои милые ноги!» Говорилось это, конечно, не со зла, а исключительно из добрых побуждений, я это знаю сейчас и знала в детстве. Только в детстве сложно отличить реальность от субъективного мнения, и запоминается нам бог весть что, и обычно не то, что нужно, это точно. В какой-то момент я сказала себе: «Стоп!» – и отправилась знакомиться и примиряться со своими ногами. Но до конца мы с ними к согласию, нужно признать, так и не пришли. Сейчас эту проблему я решаю правильным подбором моделей платьев и юбок, но чаще своей любовью к брюкам, которые, вполне возможно, просто меня успокаивают.
Вторая мысль, которая не давала покоя ни мне, ни моему мужу, заключалась в том, что я постоянно худею. Вернее, правильнее сказать так: я обычно худею с понедельника по среду, а к четвергу я так устаю, что мне хочется есть все самое неполезное и оттого вкусное: спагетти карбонара, жареную картошку, как у Бабушки, ризотто с большим куском натертого пармезана или пастуший пирог. Мой мозг отключается и шепчет мне: «Хочу жареную картошку! Очень! Отстань от меня немедленно!» Я всячески восхищаюсь теми, кто умеет контролировать свои доисторические центры мозга и управлять ими, кто может целыми днями есть сырые овощи и пить только воду, но у меня самой это получается плохо. То есть совсем не получается. Я слишком люблю есть. А когда я с трудом начинаю влезать в свои брюки и злиться на себя, то случается и вовсе коллапс.
А потом у меня появился муж, который, даже когда я в беременность набирала по двадцать килограммов, всегда говорил мне, что я самая красивая. Самое удивительное, что я в этом не верила себе, но поверила ему. Он очень убедителен в том, что говорит. Худею я, конечно, все равно постоянно, а он спокойно повторяет мне сто миллионов тысяч раз, что я красивая. Это работает. Я теперь и сама в это верю.
Сейчас про внешность я думаю следующее: нужно обязательно полюбить себя. Каким вы можете, а каким не можете себя полюбить, решать только вам самим. Но полюбить себя нужно непременно. Про себя я точно знаю, как я себе нравлюсь, а как нет. И хотя я не теряю надежды однажды понравиться себе в купальнике, прекрасно уживаюсь с собой и сейчас. Посмотрите на себя глазами человека, который вас любит, и примите себя. Тогда можно будет успокоиться и наконец заняться более интересными делами, чем переживать по поводу формы своих ног.
Красота – одна из самых субъективных характеристик человека, которую только можно придумать. Человек красив, если он верит в то, что красив. Полюбите себя и станьте красивыми.
Вот хотя бы не начать переживать из-за своего возраста.
На семидесятипятилетнем юбилее Софи Лорен спросили: «Как вам удается так прекрасно выглядеть?» Ответ был лаконичен: «Рано ложиться, рано вставать, общаться с приятными людьми и иметь одного мужа».
Кризисов и переживаний по поводу того, как я выгляжу, в моей жизни было более чем достаточно, единственное, что все-таки обошло меня стороной, так это переживания по поводу своего возраста. Никогда не мучилась, когда мне было мало лет, никогда не переживала, когда мне исполнилось тридцать, и сейчас спокойно отношусь к своим тридцати шести. Возраст для меня, наверное, это просто возможность измерять свою жизнь (тоже в общем-то довольно бесполезное занятие, если честно) осязаемым временем или забраться на гору и взглянуть, какие флажки стоят в ней маяками, скажем, каждые пять лет.
Пятилетки
2018
В доме напротив горят семь окон. Ровно семь, я посчитала. Мы переехали в эту квартиру уже два с половиной года назад. Когда-то я впервые поселилась в Москве именно в этом районе и, сделав полный круг, вернулась сюда спустя пятнадцать лет. Тогда, в далеком 2000 году, мы жили на первом этаже старого сталинского дома на улице маршала Бирюзова и на нас с потолка сыпались мыши, настоящие живые пищащие мыши. Память это зачем-то запомнила, и вот мы снова здесь. Без мышей, но опять на Октябрьском Поле.
Мне тридцать шесть. Я все так же преподаю, пытаюсь заниматься йогой с разной степенью успешности, пишу книги и последние полгода нахожусь в самом низу своей биполярной параболы. Несмотря ни на что, мне кажется, что все не так, как должно быть, что я ничего не успеваю и ни в чем не преуспела. Кризис среднего возраста миновал меня и в тридцать, и в тридцать пять, но все-таки догнал в тридцать шесть. Я всегда плохо бегала, вот и в этот раз не убежала. У меня катастрофически не хватает времени писать, и мне кажется, что я исчезаю, как Чеширский кот из «Алисы». Только у кота была улыбка, а у меня сейчас нет.
Я сижу и думаю о том, что это и есть кризис. Сначала ты идешь только вперед, не оглядываясь, делая то, что считаешь нужным, а потом останавливаешься, будто ударился головой о стекло, и замираешь. Вдруг все, что было, видится не таким, как казалось раньше.
Ты переоцениваешь все и всех вокруг, а прежде всего самого себя. Вот ты был целостностью, и вот эта целостность крошится под вопросами: «А что останется после меня?», «Зачем я все это делаю?» и «Как с этим со всем жить?»
Мне тридцать шесть. Дети растут. Софии восемь, Никите – десять. Это история уже про первые попытки быть независимым и тем не менее все еще и навсегда очень близким. Я всматриваюсь в их уходящее детство насколько можно сильно, чтобы хватило навсегда.
Мне тридцать шесть. Работа, новая и старая. Работы столько, что себя под ее завалом я видеть перестаю. Люблю ее, но перестаю различать реальность. А без работы начинаю терять себя еще больше. Я же говорю, кризис.
Мне тридцать шесть. Я все так же борюсь за идеальную талию (безуспешно), за себя (с переменным успехом), за любовь (о любовь!), за право писать (как заставить замолчать сто тысяч критических голосов?), за свой голос, который начинает меня не слушаться (успокойся, пожалуйста), и за то, чтобы не мерзнуть (миссия невыполнима в городе, где шесть месяцев в году зима).
Скоро Новый год и еще один маскарад. В этот раз я буду ракетой и улечу куда-нибудь очень далеко.
2013
В доме напротив не горит ни одно окно.
В моем окне отражаются разноцветные мигающие гирлянды.
Мне тридцать один, и я уже пять дней хочу начать заниматься йогой. Я даже скачала себе на телефон приложение и теперь думаю, что надо принести из машины коврик. Сижу и думаю. Про коврик.
Вчера, когда дети уснут, а я странным образом нет, мы будем долго разговаривать с моим мужем обо всем и ни о чем. Я так люблю с ним говорить. Он у меня молчаливый, а я люблю долгие разговоры. Он у меня любит чистить гранаты, а я их есть. Он у меня ездит с детьми через всю Москву встречать меня вечером и говорит, что я все преувеличиваю. И вот именно вчера мы будем говорить о чем-то очень важном для нас.
Мне тридцать один. На улице двадцать девятое ноября и много снега. Зима.
Я мама и по утрам, рано уходя на работу, теперь пишу сыну и дочке записки про любовь, эйфорию и луну. Моя София скучает, и я пишу ей маленькие письма каждое утро. Мой мальчик очень умен и ходит с расцарапанным младшей сестрой лицом и практически разбитым носом. Пытался отобрать у сестры букварь. Не получилось. У львов, даже если им всего три года, лучше не отбирать буквари.
Мне тридцать один. Я все так же люблю шоколад, не опаздывать и свою работу. Яна, Марина, мои почти китайские Таня и Антон, Юра, Нелли, Настя, которая танцует и грустит, Настя, которая, по-моему, нашла свое счастье и перестала грустить, почти доктор Аня, совсем доктор Таня, Саша, Нелли, Камилла, Женя, Лена, еще одна Марина, Манечка, Коля и Лиза, Аня, Хелена, Оля, Катерина и всегда сияющая Олеся, любимое слово которой really. И больше всего в своей работе я люблю с каждым из них разговаривать. Так ведь иногда бывает, что тебе очень интересно разговаривать с теми, с кем ты работаешь.
Мне тридцать один. Бабушка болеет. Кто-то становится все дальше. Кто-то ближе. А совсем скоро Новый год, и я уже купила половину подарков. И да, я безмерно и совсем уже навсегда влюблена в Париж, в мужа и в свой новый ежедневник на следующий год. Он голубой. Лошадь, как оказалось, будет голубая.
2008
Мне двадцать шесть. У нас родился мальчик. И нам его отдали. Я не знала, что так бывает. Мне казалось, что детей нынче никогда тебе не отдают, даже если ты выносила их все долгие девять месяцев.
Я так счастлива и так устала, что только Фрэнк Синатра своим обволакивающим голосом, поющим про цикличность жизни, дает нам с мужем потанцевать по ночам. Сыну уже два месяца, а я все еще не могу на него насмотреться. Никогда не смогу.
Конец ознакомительного фрагмента.