Важную роль в традициях аравийских племен играла взаимопомощь в покрытии расходов, связанных с ритуальными обрядами, и в гостеприимстве. Особое значение имела родовая взаимопомощь в практике как самого кровомщения, так и выплаты за убийство или увечье [91, с. 63–64].
Остатки оказания родовой взаимопомощи сохранились и в повседневном быту бедуинов. Когда кто-либо из состоятельных кочевников резал верблюда, часть мяса он по обычаю должен был раздать «родственникам и друзьям».
Было принято, чтобы по праздникам шейх угощал сородичей; если же он и его семейство не хотели прослыть скрягами и лишиться популярности, они должны были время от времени делать небольшие подарки (рубаха, кусок материи и т. п.) своим малоимущим сородичам.
Что касается организации власти, то в этой части общественной жизни также удерживался ряд ярких пережитков патриархально-родового строя или, точнее, его последнего этапа – военной демократии. На протяжении всего описываемого периода высшим органом власти в роде и племени оставался меджлис, где при желании мог выступить любой член племени: формально сохранялись принцип выборности шейхов и архаическое разделение должностей старейшины и военачальника; судья при разборе дел, как и тысячелетие назад, ссылался на дедовские адаты; власть племенных магистратов была лишена каких-либо пышных атрибутов, а общение шейхов и бедуинов – ярко выраженного неравенства.
Остаются до конца невыясненными фактические формы наследования шейхского титула, зачастую имевшее место в политической жизни аравийских племен. Иногда после смерти отца шейхом становился старший сын, иногда же избирался младший с назначением опекунов из числа его взрослых родственников.
В области идеологии выразительным пережитком патриархально-родового строя было представление об общности происхождения и прочно удерживающийся культ мужских предков.
Равнодушно относясь к большинству предписаний ислама, кочевники неукоснительно соблюдали обычаи и обряды, связанные с культом родоначальников. У священных могил мифических предков совершались жертвоприношения. У предков просили заступничества перед Аллахом и дарования побед в межплеменных войнах. В своем культовом значении священные могилы предков, так же как и маркабы – знамена племен, перевозимые на верблюдах и также требовавшие жертвоприношений, носили еще пережиточно-тотемный характер (подробнее см. в главе III).
Ранее уже говорилось о сохранившихся у кочевников остатках патриархально-родового строя. Однако есть свидетельства и о продолжавшемся процессе их разложения. Одним из показателей распада рода была утрата им не только классических, но и позднейших поколенных форм экзогамии. Уже в эпоху становления ислама в Аравии преобладали ортокузенные браки, хотя и сохранялись ощутимые следы былых экзогамных порядков.
Ортокузенный брак, до настоящего времени распространенный в арабских странах, еще в начале XX в. был господствующей формой брака среди всех слоев населения Аравии. Обычное право, запрещая (как и Коран) браки между отцом и дочерью, племянником и теткой, сыном и разведенной женой или вдовой отца, отцом и разведенной женой или вдовой сына, зятем и тещей, сводными и молочными братьями и сестрами, прямо предписывало браки между ближайшими дозволенными родственниками по отцу. Предпочтительным супругом считался первый ортокузен, в случае его отсутствия право на девушку переходило ко второму, третьему и другим ортокузенам. Отказаться от брака мог мужчина, но не женщина: в случае отказа законной невесты ортокузен был вправе забрать ее силой и даже убить. Посторонний соискатель должен был испросить согласия законного жениха и уплатить ему «отступные». Наконец, важной экономической особенностью было то, что при таких браках выкуп за невесту не брался вовсе либо был очень незначительный.
В связи с изучением этой формы брака у племени банту немецким ученым Крюгером была высказана мысль, что в основе его лежит стремление сохранить выкуп за невесту в пределах одной большой семьи, а Д. А. Ольдерогге отметил, что ортокузенный брак возникает в результате обособления внутри рода большесемейной собственности. Таким образом, семья экономически противопоставила себя роду, из чего прямым следствием является разрушение последнего, распад родовой организации [91, с. 87].
О далеко зашедшем процессе разрушения родового единства свидетельствовал также поколенный принцип кровомщения, открывший широкие возможности для быстрого распада родовых связей. Внутри рода, как мы уже упоминали, допускались кровная месть и материальное возмещение за кровь. Кровники, которых вынуждали оставлять родовые кочевья, надолго, а то и навсегда оседали в соседних племенах, разрывая тем самым родоплеменные общности. Сородичи, как мы уже видели, стремились постепенно сужать установленный обычаем круг ответчиков за кровь, и многие племена значительно в этом преуспевали. Но модифицированным, «облегченным» нормам обычного права следовали с большой неохотой, а часто и совсем переставали следовать. Особенно заметно разложение родового единства было в тех случаях, когда дело не касалось отношений с внешней средой. Весь род нес материальную ответственность за долг любого из своих членов кредитору-иноплеменнику, но кредитору-соплеменнику должник был обязан уплатить своими силами [Там же, с. 84].
Распад общественно-экономического единства рода наложил свою печать и на сам характер родоплеменной организации. Существенным показателем ее модификации и разрушения была неустойчивость терминов, применявшихся самими кочевниками для обозначения понятий «род», «племя», «под-племя» и т. д. В самом деле, если, например, термин «ашира» зачастую без разницы применялся и к племени, и к подплемени, и к различным родовым группам кочевников, то это могло быть следствием лишь утраты родом и племенем их древних классических функций. За неустойчивостью терминологии стояла прежде всего изменчивость, динамичность самой родоплеменной структуры, отдельные звенья которой с ростом или убылью населения сравнительно быстро меняли свое реальное содержание [59, с. 52].
По существу, в кочевых и особенно в полукочевых племенах Аравии шел процесс перехода от родовых связей к территориальным. Роды постепенно превращались в соседские общины. Их члены еще пытались как-то сохранить, а в некоторых случаях и искусственно возродить привычную родоплеменную организацию, но они уже с трудом могли доказать действительно существующее между ними родство.
Принято считать, что в землевладельческих оазисах Аравии патриархально-родовой строй подвергся несравненно более глубокому разложению, нежели в среде кочевых племен. В общем, это положение правильно, но следует учитывать, что разрушение родовых традиций было неравномерным в различных районах страны и разных сферах жизни населения.
Все оседлое население Аравии тогда претендовало (как, впрочем, и сейчас коренные жители страны продолжают претендовать) на принадлежность – иногда действительную, а чаще всего мнимую – к тому или иному кочевому племени.
В некоторых случаях такие претензии носили вполне реальный характер. Это тогда, когда оседлые жители принадлежали к числу сравнительно недавно осевших бедуинов и продолжали поддерживать со своими кочевыми соплеменниками хозяйственные, военные, брачные и прочие связи. В этих группах населения сравнительно долго поддерживались патриархально-родовые обычаи и нравы. Так, многие жители Неджда причисляли себя к выходцам из ныне кочевых племен давасир, субаи и др., жители Джуббы – к осевшим руалла, а жители Табука претендовали на родство с бану сахр [91, с. 37].
В тех случаях, когда население оазисов состояло из потомственных феллахов, обязательно выдвигалась версия о принадлежности к некогда знаменитому, древнему, но давно уже перешедшему к полной оседлости кочевому племени. Конечно же, в большинстве случаев имели место не реальные потомственные связи с теми или иными племенами, а генеалогические фикции, к которым широко прибегали оседлые жители, дабы утвердить и подчеркнуть «благородство» своего происхождения.
В действительности этот тип населения совершенно не знал родоплеменной организации, подобной организации кочевников. Реально сохранялись лишь большая семья и сравнительно небольшая группа близких родственников, которая в нашей этнографической литературе часто называется патронимией.
Племена в постнефтяной период
С момента обнаружения нефтяных залежей в аравийских монархиях и вызванной этим экспансии капиталистических отношений появились новые факторы, ускоряющие разложение родоплеменного строя в среде арабского кочевья. Современные социально-экономические реалии жизни бедуинов проявляются теперь в более широком масштабе международного капитализма, где кочевое хозяйство занимает в настоящее время периферийное и маргинальное место придатка.
Бурная урбанизация аравийских обществ сопровождалась постепенным разложением племенной организации. Но это не означало исчезновения самих племенных связей, которые сохраняют свою живучесть и по-прежнему определяют положение человека в обществе, его социальный статус. Тем не менее экономический стимул нефтяного развития оказался эффективнейшим катализатором в вековом процессе оседания кочевников на землю или миграции их в города. Этот процесс имел свои отличия в каждой из рассматриваемых стран. В то время как в Эмиратах почти завершился процесс урбанизации, в Саудовской Аравии еще треть населения живет вне городов, а на занятых в мелкотоварном земледелии, рыболовстве, а также в кочевом скотоводстве приходится 17–20 %. В Омане, где добыча нефти началась позже и достигла меньших размеров, их доля также значительна [75 а, с. 86].
В силу обозначенной ситуации положение современного аравийского кочевья будет рассматриваться на примере Саудовской Аравии. Во-первых, потому что саудовское кочевье наиболее значительно как в абсолютных, так и в относительных показателях; во-вторых, именно там сложилась наиболее сложная и противоречивая картина противодействия различных тенденций.
Правительство Саудовской Аравии, уделявшее в последнее время большое внимание проблемам кочевых племен, в своих официальных документах второго плана развития на 1975–1980 гг. следующим образом охарактеризовало жизнь и экономику бедуинов в постнефтяной период:
– низкий подушевой доход по сравнению со средним по стране;
– сильный упор на скотоводство как основной источник доходов;
– почти полная зависимость от милостей погоды в выращивании овец и рогатого скота;
– быстрое ухудшение земельных зон в большинстве районов, в основном из-за сильных потрав пастбищ.
В документах плана поясняется, что у бедуинов сложная высокоразвитая социальная, экономическая и юридическая система, которая приспосабливается к различным изменениям многие сотни лет. Тем не менее темпы изменений, касающихся остальной части населения королевства, были в последнее время столь высоки, что экономический и социальный разрыв между бедуинами и остальным населением резко увеличился и продолжает расти. Отсюда вытекает, что для улучшения жизни этой категории населения требуются специальные программы, основанные на реалистической оценке нужд и меняющейся социальной и экономической роли бедуинов. Недостатка в социальных программах и планах не было. Еще в конце 1960-х – начале 1970-х гг. правительство разработало общий план решения бедуинской проблемы на следующей основе. Роль государства, указывается в нем, оказывать помощь бедуинам, развивать животноводство, а не перебрасывать население в города. Это означает поднятие жизненного уровня бедуина до жизненного уровня горожанина, принятие мер по оказанию помощи в овладении необходимыми знаниями и опытом, которые помогут ему впоследствии овладеть какой-либо специальностью. План предусматривал развитие пустыни как основу решения бедуинской проблемы и включал в себя несколько конкретных проектов, которые носили названия местностей, где они должны были осуществляться. Крупнейший из них – проект Харадж имени короля Фейсала. Район его расположен между грядой гор Дахла и оазисами Эль-Харадж и Эль-Джива на юго-западе королевства, где издавна обитало племя Мурра. Министерство сельского хозяйства разделило начальную стадию этого проекта на три этапа. Первый предусматривал организацию экспериментальной формы в пустыне на площади в 100 акров; второй – создание учебного центра по сельскому хозяйству; третий – освоение 10 000 акров в этом же районе пустыни, с тем чтобы занять там 1000 бедуинских племен [79, с. 36].
Задачами экспериментальной станции и учебного центра было проведение научной работы по выявлению наиболее приемлемой культуры (будь то техническая, продовольственная сельскохозяйственная культура, овощи или фрукты) для дальнейшего ее выращивания в этом районе, а также исследований по возможности разведения здесь какого-либо вида домашнего скота.
Предполагалось, что осуществление начальных стадий проекта займет от двух до пяти лет и будет завершено еще в течение второго пятилетнего плана развития.
На основе технических и финансовых возможностей проекта на втором этапе намечался подъем 60 дунамов земли (1 дунам – приблизительно 0,1 га) с целью поселения там более 3 тыс. семей общей численностью около 25 тыс. человек. Каждой семье предполагалось выделить участок земли в 20 дунамов. Каждый участок предусматривалось обеспечить водой из центральной системы артезианских колодцев, от которых отходит система каналов.
На этих же принципах предполагалось осуществление проектов Джибрил и Сирхан [79, с. 38].
Однако срок действия второго плана развития давно уже истек, но ни одной специальной программы, направленной на улучшение экономического положения бедуинов, так и не было принято (за исключением программы субсидирования роста поголовья скота), а так называемый общий план вместе с его составными проектами был отменен. Так, спустя несколько лет деньги, отпущенные на проект имени короля Фейсала, в Харадже были переданы иностранной (ирландской) компании для создания на этом месте капиталоемкой современной фермы на основе дележа прибылей с правительством.
Принадлежащие бедуинам стада верблюдов, овец и коз – важный элемент хозяйства в тех районах Саудовской Аравии, где отсутствует нефть. В последние годы правительство королевства осознало, что принадлежащий бедуинам рогатый скот является важным ресурсом страны и что этот сектор экономики должен поощряться и развиваться [80, с. 8].
Основной и пока единственной программой, осуществляемой правительством в этом направлении, остается программа денежных субсидий Министерства сельского хозяйства и водных ресурсов, согласно которой правительство ежегодно выплачивает владельцам пособия в размере 30 риалов за овцу и 50 за верблюда. Целью этой программы, введенной после суровых засух конца 1960-х гг., когда отмечался массовый падёж скота, является помощь и поощрение бедуинов в восстановлении их стад и гуртов.
Денежная стоимость принадлежащих бедуинам овец и верблюдов достаточно высока. Так, годовалая овца стоила в конце 1970-х как минимум 300 риалов (около 80 долл.), а иногда цена ее достигала и 600 риалов (около 150 долл.). Минимальная цена среднего взрослого верблюда – 3 000 риалов (около 800 долл.), а есть породы беговых быстрых верблюдов и дающих особо высокие удои молока, цены на которых достигают 20 тыс. риалов (около 5 000 долл.). Бедуины, однако, не занимаются регулярной продажей своих животных. Вместо потребления значительной части имеющегося в ее распоряжении мяса Саудовская Аравия вынуждена импортировать его. Таким образом, констатируется в официальном издании Министерства финансов страны, современные города королевства не потребляют сколько-нибудь значительной части избыточной продукции, имеющейся у бедуинского сектора населения. Поставка мяса и других животноводческих товаров в города никогда не была традиционным занятием бедуинов [9, с. 13] и не является им сейчас.
Характеризуя прошедший период до создания государства и открытия там нефти, можно говорить о том, что производству этой так называемой избыточной продукции, помимо всегда сопутствующих животноводству капризов природы и болезней животных, препятствовали налеты и межплеменные стычки, часто отвлекающие бедуинов от скотоводства. В последние десятилетия произошло несколько относящихся к кочевому скотоводству важных изменений. Одно из наиболее существенных состояло в передаче всех пастбищ в общественные королевским указом от 9 октября 1953 г. [71]. Этот указ разрушал старинную традицию, по которой каждое племя имело исключительные права на выгон на определенной территории, охраняемые их военной мощью. Все пастбища, таким образом, стали открыты для всех желающих – право, поддержанное полицейскими силами национального правительства (указ от 3 июня 1965 г.) [76].