Жигалкин С.
Об иных горизонтах здешнего Апология вечного возвращения
Ностальгия по прошлому
Иногда случайное воспоминание, грёза о канувшем в Лету былом могут вдруг вызвать непонятное, но притом сильное чувство: неземную тоску, необъяснимый порыв неизвестно куда. Будто приблизилось, но не раскрылось что-то поистине грандиозное, к чему мы стремились всю жизнь, не сознавая того. Ностальгия по прошлому. Вместе с ней пробуждается сонм всевозможных эмоций, различных у разных людей: восхищение, страх, удивление, грусть… Однако сама ностальгия всегда неизменна: она остаётся собой независимо от набора эмоций и при любом отношении к ней, будь то презрение или мечтательный романтизм. Например, у поэта Николая Агнивцева в стихотворении «Вы помните былые дни…», написанном в 1923 году, ностальгия сопровождается печалью по безвозвратно утерянному, ламентациями и сантиментами:
А у Евгения Головина в стихотворении «и дырявая автомобильная шина…» ностальгия по прошлому предстаёт в атмосфере изрядной иронии в отношении данного мироздания и всякого рода его населения:
Но в чём же секрет самой по себе ностальгии по прошлому – что именно вызывает волнение, беспокойство?
На первый взгляд – сожаления об ушедших моментах красивых, счастливых, возвышенных, например о былых юности, силе, расцвете, надеждах, мечтах, как в стихотворении про автомобильную шину.
Но это, однако, слишком поверхностно, даже неверно: ностальгия, которую мы имеем в виду, – чувство иное, хотя сожаление об утерянном парадизе былого и связано с ней, поскольку способно её пробудить. Ведь ностальгия по прошлому может возникнуть и без реминисценций об эпизодах счастливых, блистательных: воспоминания о страданиях, боли, кошмаре тоже, случается, вызывают её. Потому, вероятно, что, страдания очищают, открывают иной горизонт, то есть тоже сопровождаются мгновениями высочайшими.
Можно было бы предположить, что ностальгия по прошлому связана с воспоминаниями о любых мгновениях необычных, неважно, исполненных счастья или несчастья. Главное, что в такие мгновения, в поворотные точки судьбы, всё привычное разрушается и мы вдруг оказываемся в ином космосе, в ином измерении, огромном, неведомом, непостижимом, что, как выясняется по прошествии времени, и было важнее всего.
Но даже мгновения неординарные тоже, по сути, лишь провокаторы подлинной ностальгии. Ведь её могут вызвать и воспоминания о самом что ни на есть повседневном: тропинка в саду, знакомая до невозможности, учитель у классной доски, шмель на цветке, чтение книги на чердаке – всплывающих образов не перечесть.
При этом случается, что мыслей и чувств пришедших на ум былых эпизодов не вспомнить совсем. Выходит, что главное не постижения и переживания тех давних лет. Тогда что?
Быть может, куда-то ушедшая прошлая жизнь, вся целиком… Её ни за что не хотят потерять, какой бы она ни была. Жестокий протест, бунт души, против гипотезы её окончательного исчезновения выражают, допустим, следующим образом:
Но что означает «вся жизнь целиком»? Вспомнившийся эпизод, попавшаяся на глаза вещица тех лет – это символ былой нашей жизни, который указывает на неё, подразумевает её, сразу всю. Однако «вся наша жизнь» не предстаёт перед нами словно законченное живописное полотно, а постигается лишь как ощущение, без образов, звуков и слов. Будто забытый секунду назад яркий сон, оставшийся только как чувство… недосмотренный сон, в который мы очень хотели бы возвратиться, но не понимаем, ни как, ни куда…
Хотя, отправляясь от промелькнувшего воспоминания, можно многое соединить, воссоздать, разрозненные эпизоды, пусть многочисленные, ещё не приводят к раскрытию жизни как целого. Целое – нечто другое, чем просто сумма частей, оно – нечто большее, чем мы в состоянии вообразить. Тем не менее мы как-то чувствуем, знаем его…
Ностальгия, о которой мы говорим, много шире и глубже, чем ностальгия по юности, счастливым дням, пройденным испытаниям, постижениям и прозрениям и даже чем ностальгия по прожитой жизни, взятой в единстве и в целом. Ведь её вполне могут пробудить также грёзы, где личная жизнь вообще ни при чём: например, о веках и народах ушедших, о событиях легендарных, об исчезнувших континентах, цивилизациях, городах, о странных созвездиях первозданного неба, о невообразимых закатах, рассветах, пейзажах далёких эпох, о явившихся тогда демонах, людях, богах…
Ностальгию по ныне забытому счастью, известному разве что звёздам, которые светят из бездн изначальных времён, выражают, положим, так:
Однако сугубо личное, как это ни парадоксально, в общем-то отсутствует даже и в личных воспоминаниях. Ведь вспоминая эпизоды своей прошлой жизни, не воспринимают себя прошлого, как теперешнего себя: это какой-то другой человек, пусть очень нам близкий, понятный, но всё же другой, некогда живший в совершенно другом мире, пусть бесконечно знакомом. Этот другой больше похож на других, на всех прочих людей, чем на нас: он – это образ и форма, герой жизненной драмы, персонаж, то есть объект внешнего мира, а не мы сами, присутствующие в настоящем мгновении, не наше «я», не душа, не субъект. Вникая в данное впечатление, нетрудно понять нетождество нас самих с собственной личностью и отделить своё прошлое от себя.
То есть ностальгия по прошлому – это не только ностальгия по личному прошлому, но и по прошлому мироздания, не только по личной жизни, но и по жизни вообще, по бытию.
Однако приравнивать ностальгию по прошлому к ностальгии по жизни кажется странным, даже нелепым. Считается, что прошлое не существует, пропало, его больше нет, поэтому его вполне можно желать. Но жизнь никуда не девается и не пропадает, она просто всюду вокруг, как в данный момент, так и всегда. Мы сами и есть эта жизнь. А разве возможна тоска по тому, чем и так обладают в избытке?
Пусть это звучит и абсурдно, но ностальгия по прошлому не всегда обращена только к прошлому, бывает, и к настоящему. В моменты сияния форм, безумного счастья, полноты бытия, на вершине вершин со всей очевидностью или же скрытно присутствует также тоска, неземная тоска. Более того, она может нас охватить и в мгновения непримечательные, если эти мгновения предстают перед нами иначе – будто явившись из сферы стерильных грёз, в той атмосфере, в которой былые мгновения являются в воспоминаниях. Словно в образах, действиях этих мгновений зашифрована вся наша жизнь, не только здешняя, но и совершенно иная – забытая, очень далёкая, неизвестная, быть может, небесная… Причина нездешней тоски не только в том, что, даже сказав мгновению «ты прекрасно», его всё равно не остановить, что оно мимолётно и вскорости пропадёт, но и в том, что мгновение это есть зримая тайна, что открывшегося в нём неуловимого не уловить.
«Над родником умираю от жажды». Омар Хайям, Джалаладдин Руми, Франсуа Вийон и другие понимали эту изысканную фразу каждый по-своему, но всё же она несомненно относится и к ностальгии по настоящему – по этому самому мигу, явленному из беспредельности и вдруг представшему перед нами во всей своей непостижимости и всём совершенстве.
Когда погружаются в воспоминания, та жизнь представляется не такой, какой она нам казалась в те времена: она представляется фантастической, райской, роскошной. Страдания, страсти, заботы, привязанности давних времён забываются и исчезают, жизнь очищается и раскрывается в измерении подлинном, трансцендентном. Мало сказать, «роскошной» – жизнь предстаёт как сама сверхъестественная красота, в целом и в частностях. Неудивительно, что она столь желанна для нашей души. В ностальгии по настоящему, когда отстраняются от себя и погружённость в жизнь не мешает увидеть эту самую жизнь, случается то же самое: мгновение, жизнь раскрываются в измерении трансцендентном. Ну а если заботы, насущное всё-таки превалируют, трансцендентное измерение настоящего раскрывается позже – когда оно удаляется в прошлое.
Измерение это и есть тайный предмет ностальгии, к нему она, собственно, и обращена.
Пришло время сказать, почему мы вообще говорим о ностальгии по прошлому. Всё дело в том, что она – то самое чувство, на которое мы намерены опираться в последующих размышлениях и которое, как мы надеемся, поможет не отклоняться от курса под действием вихрей иных, а также ассоциаций хаотических и неопределённых. Углубиться же мы собираемся в тайну течения времени и связанную с ней странную судьбу всего вызванного к бытию.
Ностальгия по прошлому заключает в себе и желание возвращения в прошлое или возвращения прошлого, правда, возможно, раскрытого в его грандиозной, в его подлинной перспективе. Проиллюстрируем это желание, для нас очень важное, строфой Готфрида Бенна:
Желание возвращения прошлого иной раз приводит к весьма странным мыслям, как будто нелепым, однако на самом-то деле имеющим основания, причём серьёзные. Например, к следующей мысли о превращении прошлого в будущее, к предчувствию их метафизического совпадения.
«В лихорадочном внутреннем пейзаже медлительно плыли обрывки воспоминаний, словно клочки разорванного облака, их медлительность доводила до головокружения, и постепенно созревало воспалённое сомнение: воспоминание ли это, готовое рассеяться, или фантом, готовый к неведомому воплощению?».
Мысли, прозрения, чувства людей необычных о прошлом можно приводить бесконечно, и эта игра увлекает, но прежде чем всё же закончить её, приведём очень важную запись Фридриха Ницше о ностальгии по прошлому, в которой – и это главное – философ даёт ориентир для всех ищущих её разрешения 2.
«Тот царь постоянно думал о бренности всех вещей, чтобы не относиться к ним слишком серьёзно и сохранять спокойствие среди них. Мне же, наоборот, всё кажется настолько ценным и важным, что никак не может быть мимолётным: я ищу для всего вечности: разве можно выливать в море драгоценные вина и умащения? Вот в чём моё утешение: всё, что было, – вечно: море снова вынесет всё обратно».
Этого ориентира, постижения «вечности мимолётного», в дальнейшем будем как-то придерживаться также и мы.
Со сказанным можно согласиться или не согласиться, но нельзя не согласиться с тем, что есть ностальгия по прошлому, тоска по коснувшейся нас, но так и не понятой роскоши бытия.
Прошлое и будущее не существуют
Обычно считают, что прошлое не существует – превратилось в фантом, обречённый, померкнув в забвении, исчезнуть, рассеяться навсегда. Не существует и будущее – есть только грёзы о нём. Но если придерживаться данного мнения, не избежать множества трудных вопросов.
Во-первых, каким образом прошлое и будущее могут так завораживать нас, если они не существуют? Разве может несуществующее, небытие оказывать столь сильное воздействие на существующее, влиять на весь мир, изменять ход вещей?
Во-вторых, из-за быстротечности настоящего вообще непонятно, что называть существующим: любой окружающий нас мир ни на миг не задерживается в бытии и молниеносно превращается в несуществующий, в небытие. Хоть на секунду остановить взгляд на чём-либо существующем, зафиксировать его в своём восприятии оказывается невозможно. Всякий ландшафт пропадает мгновенно, сменяясь другим. В сознании остаётся лишь отпечаток увиденного, о котором мы, собственно, и размышляем. Это всегда не настоящее, а уже прошлое – несуществующее, небытие, с которым мы странным образом имеем дело в нашем уме. И так всегда – мы размышляем о прошлом, о будущем, уходим в безотносительные данному мигу фантазии, мысли, но никогда не обдумываем действительно существующее – настоящее. Оно неизменно ускользает от нашего ума.
К примеру, совсем непонятно, как мы вообще видим предметы, особенно движущиеся, допустим, идущего человека. В идеальном мгновении, то есть в подлинном настоящем, никакого движения нет, поскольку в нём нет никакой временнóй пролонгации. Выходит, мы видим предметы не глазами, а умом, в бессознательных сферах коего из серии временны́х отпечатков предмета складывается представление о нём как о целом, которое мы и принимаем за движущийся перед нами предмет. Но какое отношение имеет это сложнейшее представление о предмете к предмету, существующему в настоящем? Почти никакого, так как является лишь осмыслением и упорядочиванием несуществующего прошлого. Насколько такое осмысление адекватно и чему оно, собственно, адекватно – большой вопрос. К тому же всякое осмысление требует времени, поэтому не исключено, что того, что мы будто бы видим перед собой, на самом-то деле больше уж нет: плывущий по воздуху мыльный пузырь, где отражается всё окружающее, вдруг лопнул, исчез, но мы всё ещё видим его в течение наносекунд, пока зрительное впечатление взрыва, распространяющееся не мгновенно, ещё не достигло нашего сознания и ещё не сложилось в нашем уме в представление о случившемся событии.