По мнению Ж. Эллюля, западная цивилизация – продукт сочетания греческого интеллектуального дискурса, римского правового порядка и христианской духовности. Напряжение между этими началами и явилось постоянным источником ее беспрецедентного динамизма. При этом, как считает Ж. Эллюль, философское совершенство греческого гения и институциональное совершенство римской культуры объединяло сходство языческого импульса – всепокоряющей энергии Эроса. Этому противоречила христианская аскеза. Все толкало христианство на Восток, полагает французский исследователь, – культурное происхождение, ментальное сходство, политическая конъюнктура. Вопреки всему оно устремилось на Запад, в самое сердце эмансипаторско-своевольной культуры Эроса, туда, где земной, телесный человек явился во всей дерзновенности и неудержимости своих прометеевых амбиций. Это и создало парадокс западного мира, возникшего в результате вселенского духовного катаклизма, сшибки непримиримых начал. И (Ж. Эллюль мыслит совершенно верно) вся его последующая история, его художественные шедевры, технические изобретения, политический, интеллектуальный и экономический прогресс явились продуктом этой сшибки, этого колоссального напряжения, вызванного лобовой встречей человека, стремящегося к полной самореализации, и Бога, который ждет от человека того же самого, но это «то же самое» не есть тавтология, а есть противоречие [195].
Между тем обобщающие категории «Запад – Восток» имеют прямое отношение к пониманию и теоретической интерпретации специфики русской культуры. А.Н. Ерыгин, обобщая версии такого понимания, выработанные отечественными мыслителями на протяжении XIX–XX вв., дает следующую дифференциацию версий:
1. Идея исключительности русского феномена (в разных формах и с различной акцентировкой она присутствует почти во всех направлениях русской философско-исторической мысли).
2. Возможность понимания России как Востока (от сугубо сциентистской концепции азиатского способа производства в формационной теории К. Маркса и его российских последователей до чисто поэтического: «Да, скифы мы! Да, азиаты мы» у А. Блока).
3. Различные варианты понимания России как Запада.
4. Идея русской самобытности, независимости в цивилизационном отношении как от Запада, так и от Востока («евразийство»).
5. Идея русской самобытности в рамках христианского мира (славянофилы; молодой С.М. Соловьев).
6. Славянская идея: Россия – славянская цивилизация (отчасти – славянофилы; Н.Я. Данилевский).
7. Мысль о России как специфическом культурно-историческом образовании, включающем черты как Запада, так и Востока (В.О. Ключевский, Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов и др.).
8. Универсалистская идея, базирующаяся на мысли о русской самобытности, но предполагающая также способность русского человека быть «всечеловеком» (Ф.М. Достоевский).
9. Идея синтеза: Россия как преодоление односторонности мусульманского Востока и католического Запада (Вл. Соловьев 70-х гг.) [53].
К этому надо, видимо, добавить специфическую евразийскую идею. По мнению Н. Трубецкого, исходная идея евразийства такова: Россия – Евразия представляет собой уникальный географический и культурный мир, который обладает самодостаточностью[3]. При этом обращается внимание на специфический «идеократизм» по сути этнически, религиозно, культурно разнородного евразийского сообщества [131]. «Идея-правительница», как пишет современный комментатор евразийства, выступает в качестве изначальной основы или архетипа евразийской культуры; она также является структурообразующим фактором «государства-континента» [76, с. 145].
Между тем идея евразийства, которой присуща логика «месторазвития», имеет слишком мало теоретических аргументов. Она строится в основном на обсуждении исторического факта. Эта логика существенно проигрывает теориям геополитики и идее устойчивых ареалов цивилизаций А. Тойнби. В ней содержится объясняющий потенциал некой синергии природно-географического и духовно-идеологического факторов, но конкретные аспекты и движущие силы такой синергетики не проработаны. Между тем именно они требуют внимания в свете идеи гетерогенности природных, социальных, культурных факторов развития сообществ.
Факторы такой синергетической логики распределены в разных онтологических планах, но ее аттракторы сфокусированы не в сфере натуральности, а именно в сфере смыслового преобразования. Собственно обретение смысла, сама эта способность человеческого сознание и есть фокусировка синергетического аттрактора – предвидимого, таким образом, сознанием, программируемого, таким образом, культурой. Именно здесь ведущую роль играют факторы смыслообразования (как культурного преодоления бытия), и теперь уже они приводятся в соответствие с факторами естественности, включая тем самым адаптационную функцию культуры в новом витке ее развития. Этим социальное действие и отличается от синергетических процессов в биологии и химии. Конечно, адаптационная функция может выступать первичной и даже единственной, к ней может сводиться все смыслообразование – но тогда перед нами будет общество примитивного («доосевого») типа, не создающего цивилизации как оригинального культурно-смыслового типа и не стремящегося выходить за рамки органично освоенного ареала. Такой выход возможен только на основе идеи радикального смыслового преодоления естественного бытия. (Акцентуация технологизма, общество потребления – это симптомы новейшей опасности замкнуться в таком освоенном ареале – более широком, чем ареал первобытного человечества, но все же ограниченном принципиальоным адаптационным горизонтом, не размыкаемым озарениями переосмысления.)
Возвращаясь к логическим вариантам понимания самобытности российской цивилизации, вспомним, что славянофилы настойчиво проводили мысль о том, что российский уклад народной жизни уникален, неповторим, принципиально отличен от уклада западноевропейского. Самобытность России, ее культурных традиций, общинное владение землей, господство православия как истинного христианства – все это составляет основу особого пути России в мировом процессе. Знаменитая «русская идея» заключала в себе стройную систему доводов в подтверждение особого исторического предназначения России и мессианской роли русского народа в истории.
Размышление о России как о синтезе черт культур народов Запада и Востока, как о калейдоскопе намеренных или ненамеренных заимствований является логически очень легким и поэтому продолжает воспроизводиться в умах теоретиков. По мнению В.С. Поликарпова, одной из составляющих российской цивилизации является византинизм, впитавший в себя парадигмы восточного христианства, иудейский мессианизм и римскую идею мирового господства, каждая из которых, в свою очередь, вобрала в себя паттерны других, более древних цивилизаций вплоть до древнеегипетской и шумеро-месопотамской цивилизаций. Другой составляющей российской цивилизации выступает степная монгольская цивилизация, сумевшая наряду с паттерном эффективной организации присвоить архетипы китайской и других восточных цивилизаций. Российская цивилизация имеет и сильные европейскую и кавказскую компоненты с их культурными архетипами. Именно это многообразие архетипов, паттернов, моделей различных цивилизаций обусловливает необычайный запас цивилизационной прочности России и, соответственно, особенность русского характера, сотканного из противоречий [127].
Надо заметить, что сам термин «российская цивилизация» предстает иногда как дискуссионный и проблемный. «Россия, понятно, еще не Западная Европа, но и не особая цивилизация, существующая и развивающаяся по собственным правилам и законам. …Заметное каждому отличие России от Европы свидетельствует, скорее, не о существовании особой цивилизации, а об еще сохраняющейся цивилизационной недостаточности» [103]. К прискорбию считающего так В.М. Межуева хочется сказать, что эта «недостаточность» будет сохраняться всегда, так как то, что он, несколько сбивая значение, понимает под «цивилизацией», не является доминирующей ценностью в рамках того культурного типа, который представляет собой Россия.
Такая фатальная «недостаточность» цивилизации в России часто мыслится в ключе категориально понимаемых «Европы» и «Азии», образующих таким образом особое евразийское цивилизационное пространство. В контексте таких рассуждений Россия (российская культура) выглядит как своего рода «недоцивилизация», как такой тип социально-культурного существования, который в своих существенных образующих факторах противодействует складыванию цивилизационных форм. Причем это свойство можно считать хроническим – трактовать ли его как «вековую» отсталость или как фундаментальную предрасположенность. Здесь для обоснования понятия цивилизации действует один только критерий устойчиво овеществленных, рационально выверенных форм как оснований для поддержания целостной социально-культурной конструкции. А именно такой способ поддержания и развития идентичного социально-культурного целого как раз оказывается хронически не характерным для России. И это, с одной стороны, вызывает тенденцию цивилизационной разорванности – ориентации на устойчивый цивилизационный образец Запада; а с другой – как раз не позволяет твердо перейти к ориентации на этот образец. Россия исторически страдает от факта промежуточного цивилизационного положения страны.
Означает ли это, что Россия – это цивилизационная затерянность между Востоком и Западом, что она не есть цивилизация, что русский человек – это гетерогенный социокультурный тип, означает ли это, что он не есть вообще тип, а есть только эклектика типов? Конечно нет, культура России представляет собой особый тип смысловой координации культурно-ценностных мотивов, между которыми он не просто выбирает, а согласует эти альтернативы как возможные в динамично воссоздающемся смысловом космосе. А.С. Панарин верно отмечает, что «было бы опасным заблуждением из самого факта открытой истории делать вывод о возможности перманентного пребывания на перекрестке «безвременья», бесконечно оттягивая или отклоняя выбор, эклектично сочетая противоположные возможности. Парадокс открытой истории состоит в том, что она требует выбора из имеющихся альтернатив» [122, с. 74]. Неустойчивость России как социокультурного типа связана, таким образом, не столько с промежуточным геополитическим положением как таковым, сколько с проблематичностью тех синтезов, которые российское общество создавало в разные моменты своей истории. Следует добавить, что эта неустойчивость не является перманентной; скорее, более правильно говорить о динамично поддерживаемой устойчивости – о поисковых колебаниях относительно аттрактора устойчивости. Но ни эта «неустойчивость», ни эта «недостаточность» развития рационально-технологических форм не говорят о том, что в России не создана особая цивилизация. Она существует давно и довольно давно успешно конкурирует с цивилизацией Запада. Правда, как это неизбежно должно быть в конкуренции между сообществами разных культурных типов, ее параметры и даже критерии асимметричны.
Со своей стороны, Запад – это отнюдь не столько «христианская цивилизация», сколько, рассуждая предельно обобщающе, – цивилизация разума. Если же сузить границы этого понятия до Запада Нового и Новейшего времени, то это именно индустриальная и постиндустриальная цивилизация, лидирующие достижения которой в области технологий, как военных и производственных, так и социальных, имеют универсальное значение и по мере этого значения и на которые могут равняться другие цивилизации, поскольку идут по пути интеграции, позволяющей компенсировать их собственную цивилиазционную конкурентоспособность. Главное отличие Запада от других типов культур, и причину в том числе и его опережающе-транслирующих функций по отношению к другим, можно усмотреть в том, что цивилизация разума, прежде всего, как раз предполагает целевую акцентуацию цивилизационной оформленности жизни в противовес другим культурно-смысловым факторам. Цивилизация разума – это цивилизация в особой превосходной степени – это именно цивилизационный тип организации жизни по преимуществу, если понимать под цивилизационностью рационально-технологическое начало социальной адаптации в мире, а именно: правовой, властно-политический, познавательный, технический. Этому типу как бы предназначена опережающая роль в продвижении особых понятийно выделяемых цивилизационных форм, что не избавляет ее от отставания по другим векторам культурного и социального развития.
Конец ознакомительного фрагмента.