Осторожно, творчество![28]
1. Творчество как парадигма
Даже если не уходить вглубь веков, судьба понятия «творчество» драматична. Его траектория то напоминает броуновское движение, то пропадает совсем. В советской марксистской философии, кто ее еще помнит, о творчестве почти не говорили (отчасти может потому, что была стеснена сама творческая активность). Господствовало «отражение». В основе официального мировоззрения лежал тезис: сознание – высшая форма отражения материи. Превращенный в «ленинскую теорию отражения», он был парадигмой тогдашней гносеологии, фундаментом гуманитарного образования, представлений о бытии вообще. В сущности говоря, это была парадигма натуралистической науки XIX века. Советский марксизм оставался в русле модернизма, классики, защищал ее, сопротивляясь начинающемуся постмодернизму.
В конце 60-х – 70-х годах ХХ века она стала интенсивно размываться. Правда, не без борьбы, в которой полезно, ради извлечения опыта, проследить несколько этапов.
Опираясь на работы физиологов, прежде всего П. К. Анохина, отражение начали трактовать как опережающее. Понятие «опережающее отражение» похоже на «жареный снег», но оно пробило первую брешь в созерцательном характере гносеологии. Следующий этап перемен ознаменовался усиленным цитированием, с далеко идущими выводами, положения В. И. Ленина, что «сознание не только отражает мир, но и творит его». Было признано, что «элемент творчества» входит в само отражение. В монографиях по теории познания появились разделы «отражение как творчество». Завершилось это, сопровождавшееся довольно резкой полемикой перетягивание каната между сторонниками отражения и творчества, достижением некоего паритета: сознание есть отражение и творчество. Однако уже в 80-е годы об отражении если и вспоминали, то лишь как о «моменте творчества» – пластинка перевернулась. В настоящее время сознание рассматривается как творческое по самой своей сути. Книг по отражению больше не издают, конференций не созывают. Они посвящаются творчеству. Творчество вбирает в себя все, ибо любое сущее когда-то возникло, любая традиция была новацией.
Смена классической отражательной парадигмы произошла, разумеется, не по одним имманентным причинам. К ней причастны политические, и социальные процессы, а главное, под влиянием научно-техничеокой революции радикально трансформировалось практическое отношение к миру. Значение творчества возрастает по мере превращения среды обитания людей из естественной, преобразуемой, в создаваемую, техногенную. Все искусственное в конечном счете задумано, сконструировано и спроектировано, а потом произведено. Ноотехносфера – опредмеченный результат творчества.
Концепция универсального эволюционизма, к которой стала склоняться мирорвоззренческое сознания в конце ХХ века, предполагает, что возникает, самоорганизуется все мыслимое бытие. Но что значит «возникновение», если помимо него нет процессов функционирования, равновесия, кругооборота, флуктуации или регресса (они мыслятся как его моменты)? Это акт творчества, только как бы распределенный, «размазанный» в пространстве – времени. Атрибутом материи, а точнее, реальности, следует в таком случае считать не просто «движение» как любое изменение, а творчество. Универсальный эволюционизм – это креативизм. Учитывая дух универсального эволюционизма и направленность последних работ по синергетике, особенно И. Р. Пригожина, его книгу «От бытия к становлению», можно было бы назвать и «От бытия к творчеству». Креативизм пронизывает почти все отрасли современного естествознания, фактически подрывая их существование в качестве естество-знания и преобразуя в технологию, сопровождаемую, по принципу дополнительности, экологией.
В социальной философии размывание созерцательной натурфилософской парадигмы происходило в связи с победой деятельностного подхода к развитию, когда предметной деятельностью стали объяснять все: общество, личность, сознание. Опираясь на нее, выстраивали аппарат философствования, изучали функции общественных групп, ролевое поведение индивидов. Потом появилась «усталость» предметно-деятельностного подхода. Его стали критиковать экологи, гуманисты – за сциентизм, за обоснование технологической агрессивности. Ему противопоставляется так называемая понимающая социология и экзистенциальная, гуманистическая философия. Однако сциентистская компонента не ослабевает. Предметно-деятельностный подход превратился в «просто деятельностный», для которого материальные объекты не обязательны, достаточно оперировать возможными. Это уже «мыследеятельность», новая организационно-деятельностная активность, развертывающаяся как система мысли или, если угодно, мыслительная машина, составленная из отдельных процедур, связок и актов как своих частей. Выдающийся теоретик, разработчик и пропагандист организационно-деятельностной методологии (организационно-деятельностных игр – ОДИ) Г. Решающий вклад и вытеснение предметной деятельности из методологии внес П. Г. Щедровицкий, создавший разветвленную школу своих последователей – «деятельностное движение». Было объявлено, что они вообще «покончили с наукой», заменив ее технологией мышления, преимущество которой в полной логической прозрачности, структурированности, а значит и формализуемости. Тем самым было признано, что субстанцией деятельности является мысль, «идеальное» (и, хотя в системе ОДИ это не акцентируется – информация, что важно подчеркнуть, так как замещение предметов информацией, знаками есть главное условие компьютерного творчества, которое начинает вытеснять человеческое).
Параллельно, методология предметной деятельности вытесняется методологией проектирования и конструирования – «проектировочной деятельностью». Передовые отряды теоретиков устремляют свои интересы в направлении слияния с инженерной сферой. Здесь мы имеем дело со вторым, наряду с мыследеятельностью, потоком переориентации человеческого отношения к миру с открытия на изобретение, с приспособления и преобразования наличного на реализацию возможного. «Изобрести что-то, – писал И. Кант – это совсем не то, что открыть; ведь то, что открывают, предполагается уже существующим до этого открытия, только оно еще не было известным, например, Америка до Колумба; но то, что изобретают, например, порох, не было никому не известно до мастера, который его сделал».[29] Изобретение, проектирование, организация, конструирование и некоторые другие аналогичные формы активности мышления – это деятельность по созданию нового, то есть особый вид деятельности, который правомерно определять как творчество. По своему результату – получение нового, организационно-конструкторская деятельность совпадает с существеннейшей чертой всякого творчества, а с научно-техническим творчеством совпадает и по способу достижения этого результата. Движение от открытия мира к изобретению, от предметной деятельности к проектированию и программированию (мыследеятельности) означает замену естественно-натуралистического взгляда на мир культурно-техническим, парадигмы отражения пред-данной реальности парадигмой со-здания чего-то иного, небывалого.
Конкретизируя современное содержание творчества, надо иметь в виду, что из 3-х основных его форм (художественное, научное, техническое) на первый план уверенно выдвигается техническая форма. Она втягивает в себя научно-познавательное творчество и радикально меняет содержание художественного. Притом, если научное отношение к миру перерастает в техническое и технологическое довольно плавно (от отражения к творчеству, от познания к проектированию), то художественное оказывает сопротивление. Это не удивительно, ибо за ним стоит совершенно другой тип духовности. На протяжении веков творчество отождествлялось с искусством, поэзией, вдохновением, тайной. Древние греки отказывались признавать поэтический дар подлинным, если его носитель не прослыл во мнении сограждан «безумцем». Художественное, дионисийское, интуитивное, чувственное, иначе говоря, творческое – или абстрактный разум, ремесленничество, алгебра и вычисление, иначе говоря, техника – вот фундаментальные исторические оппозиции человеческого духа. Моцарт и Сальери их знаменитое олицетворение. Специфическая «философия творчества», виднейшими представителями которой считают Ницше и Кьеркегора, прямо противостояла научной рациональности. Или творчество или расчет, алгоритмы; разум же, если в акте творчества и присутствует, то только как «забывший себя». Или тайна, спонтанность, самость бытия, или прозрачность, техника, его «по-став».
Поворот, принципиально изменяющий содержание творчества в направлении «алгебраизации», произошел в контексте научно-технической революции XX века. Тогда же возникло авангардное искусство, которое не только не противостоит технике, но является ее порождением и приложением. Оно враждебно всему образному, чувственному и непосредственному в человеке, и дальше от прежних классических форм искусства, нежели от науки и техники. А в постмодернизме дело дошло до инсталляций, акционизма, конструкций и прочей игры ума. Сохраняющиеся «дионисийские», даже просто реалистические способы художественной активности не делают погоды. Что касается машинного творчества, компьютерной графики, музыкального программирования и т. п., то приоритет технического начала в нем не требует обоснования. Сальери переиграл Моцарта. А постепенно становится ненужным и он.
Обобщая эти тенденции, можно утверждать, что сейчас, когда творчество как будто вышло на авансцену истории и всячески воспевается, когда убеждают себя и других, что «не красота, а творчество спасет мир», в глубине сцены и за кулисами располагается информационно-материальная техника. Она эволюционирует, саморазвивается, стремительно наращивая сферу искусственного. Не искусство, а искусственное – продукт современного творчества. Творчество как парадигма, креативизм – это научно-техническая новационная деятельность. Остальные формы творчества еще существуют, но на периферии цивилизационного процесса, между тем как благо и опасность таятся в его ядре.
2. Творчество дьявола
По мере того как выясняется, что все дороги ведут в Рим – к творчеству, и оно провозглашается способом бытия человека в мире, возникает вопрос: может ли это бытие быть непротиворечивым? Очевидно, нет, но где анализ противоречий, плюсов и минусов творческой активности людей, данного типа развития вообще? Слабые сомнения, отдельные критические оценки феномена творчества тонут в потоке информации о новых бесчисленных проектах, изобретениях, операциях, новациях, внедрениях и т. д. Новое – значит обязательно полезное, хорошее, значит, его надо скорее воплощать в жизнь. Настроение похожее на то, которое еще недавно царило в отношении роли науки и техники в целом. Но если во втором случае произошло некоторое отрезвление, мы видим амбивалентность, пытаемся как-то в ней разобраться, толкуем о сциентизме и технократизме, то в отношении творчества эйфория продолжается. Ее пора развеять. Оно не должно быть вне критики, некой священной коровой. Потому что это единый процесс и последствия творческой деятельности могут быть столь же угрожающими, как и от безграничного господства техники.
Священная корова то и дело дает бешеное молоко. Чего только сейчас не придумывается, не творится? Очки по разрезанию торта с рисками для наведения ножа; тарелки с пружинами, чтобы при съедании супа они наклонялись; машинка для подсчета волос на голове с дисплеем; унитазы с дистанционным управлением и подсветкой при посадке; аппарат для надевания презерватива и т. д. Но это все мелкое творческое хулиганство. Другие, более опасные достижения связаны с вмешательством в глобальные ритмы природы и наследственность живого, манипуляциями с психикой, о размахе которых широкая публика не подозревает. Их творцы интуитивно чувствуют преступный характер своей деятельности и не хотят ее афишировать, хотя постепенно приучают к тому, что человек будет превзойден и останется на уровне мышления животного. А милитаристское творчество в различных креатологических центрах, сотрудники которых готовы пойти на что угодно, лишь бы была «хорошая физика»! Ради этого многие фанатики способны принести в жертву не только свои, но и чужие жизни. Программа войн в космосе в немалой мере стимулируется исследовательской страстью ученых. Часть специалистов согласна отказаться от нее, но при условии замены сходной по трудности и дороговизне, например, подготовкой полета на Марс. Или созданием щита от возможного падения на Землю какого-нибудь крупного небесного тела. Или от столкновения с кометой. Или вообще от следующего «Большого взрыва» Вселенной. Впрочем, что тут выбирать – не существенно. Главное – обеспечить продолжение работ в космосе. «Желание – отец мысли» и цель вслед за средствами всегда можно изобрести.
Удручаясь экологической трагедией человечества, ища выход из нее, усматривая ее причину в безудержной экспансии искусственного, не надо забывать, что в истоках трагедии лежит творчество. Дьявол тоже творит! За сциентизмом, технократизмом и трансгуманизмом стоит креативизм! Значит надо преодолевать вседозволенность творчества. Соотносить его с мерой человека, оценивать, квалифицировать, включать в систему нравственного регулирования. Если в начале человеческой истории социальные запреты в основном обуздывали чувственные страсти людей, беспорядочную похоть и зоологический индивидуализм, то теперь, когда возник техноэрос и у многих, особенно интеллектуалов, страсть к творчеству подавляет способность к любви и все другие жизненные проявления, перед обществом встает задача регулирования такого рода деятельности своих членов. От творчества надо уметь защищаться.
Трудно вообразить, какой крик обязан поднять по поводу этих предложений всякий уважающий себя интеллектуал. Ведь я посягаю на вторую «священную корову» эпохи Просвещения и либерализма: свободу мысли. Но как посягаю, насколько и посягаю ли вообще – здесь надо объясниться подробнее.
Положительное отношение к свободе человека продукт длительного исторического развития. Свободу чувствования, открытого проявления переживаний общество не признает до сих пор. Она имеет довольно низкую моральную ценность, не всегда одобряется и эстетически. К свободе же мысли отрицательное отношение сохраняет в основном церковь. Все великие религиозные конфессии – христианство, ислам, буддизм, наряду с требованием праведной жизни призывают своих членов к чистоте помыслов. Грех в душе человека, поэтому смирять и обуздывать следует, прежде всего намерения, мысли и воображение. Вера – антипод творчества, она ориентирует на традицию, а не новации, на послушание, а не свободу. Первый познавательно-творческий поступок Адама и Евы привел их к изгнанию из Рая. Творчество началось с греха, дьявол искусил человека творчеством и потому суть творчества – дьявольская. Творец токмо бог, а мы – твари. Занимающийся новациями неминуемо совершает мыслепрестуление, впадает в грех, ибо всякая свобода, всякая социально значимая самостоятельность есть нарушение какого-нибудь завета. В самом деле. Творческий человек редко является примером соблюдения христианских добродетелей. Гений вполне сочетается, если не со злодейством, то с грехом почти обязательно. В мыслях – совершенно обязательно. Об этом свидетельствует как опыт жизни, так и многочисленные признания великих творцов из Пантеона человечества. Импульс к творчеству идет от недовольства реальностью, от несмирения с ней, что никак нельзя считать свойством настоящего христианина. Или мусульманина. Импульс к творчеству идет от потребностей и привязанности к миру, что принципиально противоречит также и восточной религиозной традиции, особенно буддизму с его идеалом нирваны и «недеяния». Дух творчества и Дух религии – враги, хотя на практике это может сглаживаться неполнотой и непоследовательностью того и другого.
Конец ознакомительного фрагмента.