Для подкрепления идеологии «советского патриотизма» в СССР была доработана концепция национального вопроса.
В опубликованной в 1939 г. статье И.В. Сталина «Марксизм и национально-колониальный вопрос» были даны определения нации, народности, национальной группы127. Утверждалось, что место межнациональных противоречий, неразрешимых при капитализме, при социализме «занимает национальная свобода и национальное равноправие, братская помощь одних народов другим народам в деле преодоления фактического неравенства наций». Как итог советской национальной политики, «развился мощный процесс консолидации наций, расцвет всех народов СССР»128. В то же время констатировалось сохранение неравенства наций, вследствие чего «остаются в силе и особые задачи ленинско-сталинской национальной политики, связанные с вопросом ликвидации этого неравенства, на основе нового, несравненно более высокого, уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза»129. Эта концепция объясняла усиление русского национального фактора, наряду с «советским патриотизмом», необходимостью использовать потенции русского народа как «наиболее передового» для оказания помощи другим народам СССР.
В целом предвоенный период характеризовался общим повышением значимости этнического фактора в Советском Союзе, а также формированием деления наций на «своих» и «чужих». Советское государство недвусмысленно заявило, что национальность – это одно из самых существенных отличительных свойств каждого человека, в результате чего «определение человека по его национальности вошло в натуру советских людей»130. Еще в 1935 г. в аппарате ЦК ВКП(б) была введена новая форма учета кадров, в которой была впервые предусмотрена графа «национальность». Затем был введен учет национальности работников всех государственных учреждений. С 1937 г. НКВД СССР стал фиксировать сведения о национальности заключенных. 2 апреля 1938 г. вышла директива НКВД, установившая новый порядок указания национальности при выдаче или обмене паспортов – если раньше в паспорте записывалась та национальность, к которой причислял себя сам гражданин, то теперь следовало исходить исключительно из национальности родителей, предъявляя при этом их паспорта и другие документы. Этот подход сохранился на многие десятилетия131.
«Выдвижению и воспитанию национальных кадров» в СССР продолжало придаваться «огромное политическое и практическое значение»132. Так, на 4-м пленуме Камчатского обкома ВКП(б) в январе 1940 г. было объявлено: «За последние годы… в национальных округах выросла местная национальная интеллигенция, местные кадры. Сплошь и рядом председатель колхоза, сельсовета, комсомолец – чукча, коммунист – чукча»133. Была реабилитирована «национальная экзотика», началось создание и прославление национальной культуры всех народов СССР134. В Москве были проведены «национальные декады» (в октябре 1939 г. – армянского, в июне 1940 г. – белорусского, в октябре 1940 г. – бурят-монгольского искусства, в мае 1940 г. – азербайджанской литературы). В 1939 г. праздновалось 1000-летие армянского народного эпоса «Давид Сасунский», в 1940 г. – 500-летие калмыцкого эпоса «Джангар».
Однако на самом деле национальные кадры, национальная культура и искусство являлись лишь проводниками укрепления «советского патриотизма». В реальности произошло свертывание работы с национальными меньшинствами, особенно с теми, которые не принадлежали к «коренным» народам СССР. По решению Оргбюро ЦК ВКП(б) от 1 декабря 1937 г. был ликвидирован ряд немецких, финских, корейских, болгарских и других национально-территориальных единиц, было признано вредным существование особых национальных школ (финских, эстонских, латышских, немецких, английских, греческих и др.) и предложено реорганизовать их «в советские школы обычного типа». На Украине были закрыты пионерские газеты на немецком и еврейском (идиш) языках, вместо них началось издание всеукраинской пионерской газеты на русском языке135. В марте 1938 г. были ликвидированы некоторые национальные (финские, латышские, немецкие136, греческие и др.) педагогические училища137.
7 марта 1938 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О национальных частях и формированиях РККА», которое предусматривало переформирование национальных частей, военных училищ, школ РККА в общесоюзные с экстерриториальным комплектованием, изменение дислокации соответствующих частей и соединений и призыв граждан всех регионов «на общих со всеми национальностями СССР основаниях»138.
Были осуществлены депортации и «чистки» по национальному признаку. Еще в 1936 г. с Украины в Казахстан было переселено 45 тыс. поляков и немцев. В 1937 г. 2 тыс. курдов из приграничных районов Закавказья, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана было переселено в Киргизию и Казахстан, 172 тыс. корейцев было депортировано с Дальнего Востока в Казахстан и Среднюю Азию. В 1939 г. депортации подверглись поляки («осадники» и «лесники») из Западной Украины и Западной Белоруссии. В 1940 г. из Мурманской области были депортированы «граждане инонациональностей»139.
20 июля 1937 г. политбюро ЦК ВКП(б) постановило «дать немедля приказ по органам НКВД об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах». Затем из оборонной промышленности были «вычищены» поляки, корейцы, латыши, эстонцы, финны, греки, китайцы, иранцы, румыны. В постановлении политбюро ЦК ВКП(б) от 23 марта 1938 г. признавалось «ненормальным, что на предприятиях, в главных управлениях и центральном аппарате Наркомата оборонной промышленности работает большое количество немцев, поляков, латышей, эстонцев», и было поручено «очистить оборонную промышленность от лиц указанных национальностей»140. В июне – июле 1938 г. была произведена чистка армии – были уволены и почти сразу в большей части арестованы практически все военнослужащие и вольнонаемные «иностранных национальностей»141. Из числа 3176 политработников, уволенных из армии в 1938 г., 863 человек были по национальности поляки, немцы, латыши, литовцы, эстонцы, китайцы и др.142 После прихода в мае 1939 г. В.М. Молотова на пост наркома иностранных дел было уволено до 90 процентов ответственных работников наркомата143. По мнению 3. Шейниса, после этого дипломатические кадры стали подбираться «по расовому принципу»144.
В СССР осуществлялась борьба с проявлениями «буржуазного национализма» и «великодержавного шовинизма» – оба этих «уклона» были признаны в качестве наибольших угроз для единства народов страны. Достоверность ряда обвинений в «национализме» и «шовинизме» сомнительна, так как они были сделаны в рамках кампании массовых репрессий. Например, в ноябре 1937 г. Калмыцкий обком объявил, что «враги народа» якобы агитировали за то, чтобы «от Калм[ыцкой] республики… выбирать только калмыков». Однако некоторые сигналы, поступавшие в Москву с мест, были достоверными. В Кабардино-Балкарии были выявлены факты убийств, драк, избиений, гонений на национальной почве, которым потворствовали некоторые местные органы исполнительной и судебной власти145. В поселке Кызыл-Кия (Киргизская ССР) были выявлены следующие факты: «Все новые дома, построенные за последние годы, заселены русскими… Все киргизы и узбеки живут в кибитках… С рабочими киргизами на шахтах обращение со стороны администрации чрезвычайно грубое, крики “баран”, “ишак” – обычное явление»146. В Бурятской кавалерийской бригаде не были налажены «здоровые взаимоотношения между отдельными командирами – русскими и бурятами», отмечалось неодинаковое «бытовое положение командиров русских и бурят», «задержки в выдвижении бурятских кадров командиров», «высокомерное отношение» к бурятам «со стороны высшего комсостава бригады – русских товарищей»147.
Антисоветский эмигрантский журнал «Прометей», которому стали известны факты националистических проявлений в СССР, сделал вывод, что «сопротивление организаций и местных учреждений в нерусских районах против центральной власти очевидно». Однако такой вывод был передергиванием фактов – в действительности в предвоенный период националистические проявления в СССР не перешли обычных границ, и массовых фактов национальной розни выявлено не было. Власти Советского Союза жестко боролись с проявлениями дискриминации по национальному признаку, а местные органы власти получали указания исправлять такие ошибки. Так, командованию Бурятской кавалерийской бригады было тут же дано указание ситуацию «быстро исправить, создать здоровую обстановку в бригаде… усилить партийно-политическую работу, интернациональное воспитание кадров и дело боевой подготовки в бригаде»148.
Важным аспектом советской политики в предвоенный период стало противостояние нацизму. Приход партии А. Гитлера – НСДАП – к власти в Германии в 1933 г. был резко негативно встречен в СССР. Антифашистская пропаганда в Советском Союзе была решительной и бескомпромиссной149. Она строилась на лозунгах «Фашизм – это война! Социализм – это мир!», и все народы мира были приглашены вступить в «союз против фашизма». Эпитеты, данные нацистам и их предшественникам – германским империалистам, были самыми жесткими150.
Материалы пропаганды подчеркивали экспансионистские намерения Германии, имевшие свои корни в прошлом. В мае 1938 г. академик Е. Тарле в статье «Фашистская геополитика и экспансия на Восток» писал: «Кратковременное занятие советской территории весной и летом 1918 г. имело поистине роковое значение для психологии вождей буржуазных партий Германии вообще, а реакционно-монархических и фашистских группировок в особенности: большая часть их крепко и надолго уверовала в полную будто бы легкость аннексий на Востоке и в дальнейшем будущем»151. Новые агрессивные намерения Германии были отражены в поэме К. Симонова «Ледовое побоище»: «За школьной партой / “Майн кампф” зубрят ученики, / И наци пальцами по карте / Россию делят на куски»152.
Советская пропаганда выражала солидарность с еврейским населением Германии, регулярно помещая материалы о гонениях, погромах, зверских расправах и издевательствах в отношении евреев. Нацисты именовались «погромщиками и каннибалами», упоминалось, что «весь мир возмущен зверствами фашистских погромщиков», в связи с чем поднялась «волна протестов». Акции протеста проводились и в СССР. В ноябре 1938 г. в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Сталино и Тбилиси были организованы митинги советской интеллигенции, выразившей «свое возмущение и негодование еврейскими погромами в Германии». В то же время немецкий народ не обвинялся в гонениях на евреев: «Бесправие евреев есть наиболее крайнее выражение общего бесправия германского народа. Со стиснутыми зубами, со связанными руками рабочие, крестьяне, все честные люди Германии присутствуют при отвратительном зрелище кровавой охоты на евреев, которую устроила кучка фашистских громил»153.
Таким образом, до середины 1939 г. советская пропаганда вела последовательную воспитательную работу в духе ненависти к фашизму и его идеологии154. Однако затем, в связи с неудачей создания общеевропейской системы «коллективной безопасности», установления союза с Великобританией и Францией, конфликтами с Японией, советское руководство берет курс на осторожную нормализацию отношений с Германией. 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский Пакт о ненападении. 31 августа 1939 г. на внеочередной 4-й сессии Верховного Совета СССР В.М. Молотов торжественно объявил: «Конец вражде между Германией и СССР… Мы стояли и стоим за дружбу народов СССР и Германии, за развитие и расцвет дружбы между народами Советского Союза и германским народом»155. Англо-французские планы «столкнуть СССР и Германию» были признаны провалившимися156.
После подписания пакта в СССР произошло резкое свертывание антифашистской и антигерманской пропаганды. Произведения искусства, в которых имелись соответствующие мотивы, были «отсеяны», и исполнять их более не разрешалось157 – в том числе из проката был изъят кинофильм «Александр Невский»158. Цензура жестко пресекала антифашистские и антигерманские публикации159. Через Коминтерн было оказано давление на компартии западных стран, которым была дана обязательная для выполнения директива: свернуть борьбу против немецкого фашизма. Агрессором объявлялся «англофранцузский империализм», против которого требовалось направить пропаганду и агитацию всех компартий160.
В исторической литературе получили распространение утверждения о том, что руководство СССР в 1939 г. было «одурачено» и искренне верило в союз с Германией. В частности, Ю.З. Кантор пишет, что после подписания пакта СССР отказался от сопротивления национал-социализму на идеологическом уровне, а «доверие» И.В. Сталина «к друзьям было столь сильным, что заслоняло даже очевидность» (информацию разведки)161. Такие утверждения являются более чем спорными. 19 августа 1939 г. И.В. Сталин на заседании политбюро призвал «принять немецкое предложение» о заключении пакта, «предвидя последствия, которые будут вытекать как из поражения, так и из победы Германии». Он подчеркнул, что «в случае ее поражения неизбежно произойдет советизация Германии и будет создано коммунистическое правительство… Наша задача заключается в том, чтобы Германия смогла вести войну как можно дольше, с целью, чтобы… изнуренные Англия и Франция были не в состоянии разгромить советизированную Германию. Придерживаясь позиции нейтралитета и ожидая своего часа, СССР будет оказывать помощь нынешней Германии, снабжая ее сырьем и продовольственными товарами… Если Германия одержит победу, она выйдет из войны слишком истощенной, чтобы начать вооруженный конфликт с СССР по крайней мере в течение 10 лет… В интересах СССР – родины трудящихся, – чтобы война разразилась между рейхом и капиталистическим англо-французским блоком. Нужно сделать все, чтобы эта война длилась как можно дольше в целях изнурения двух сторон»162.
После того как пакт был заключен, 7 сентября 1939 г., в беседе с генеральным секретарем ИККИ Г. Димитровым в присутствии В.М. Молотова и А.А. Жданова И.В. Сталин говорил: «Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран (в особенности Англии). А. Гитлер, сам того не понимая и не желая, расстраивает, подрывает капиталистическую систему»163. Истинные намерения советского руководства понимали и на германской стороне. 16 июня 1941 г. Й. Геббельс сделал запись в своем дневнике: «Москва намерена избегать войны до тех пор, пока Европа не будет обессилена и обескровлена. Сталин начнет действовать, большевизирует Европу и установит свое господство»164. Таким образом, следует говорить не о «доверии» И.В. Сталина нацистскому руководству Германии, а лишь о его ошибках и неудачах в подготовке к неминуемой войне, а также в оценке времени начала и последующего хода войны с Германией.
Заключение пакта с Германией вызвало в общественном сознании советского народа неоднозначную реакцию, внесло определенную дезориентацию – и в массовое сознание, и в деятельность пропагандистских структур. Официально провозглашенный советским руководством курс на сближение и даже «дружбу» с нацистской Германией не находил широкого отклика среди общественности, так как такой вектор политики разрушал формировавшийся годами враждебный стереотип германского фашизма165. Резко проявилась негативная реакция на пакт, как среди творческой интеллигенции, так и «простых людей», включая красноармейцев, которые воспринимали немцев как потенциальных военных противников166.
Неприятие противоестественной «дружбы» Третьего рейха и СССР проявилось в том, что Германию в народе стали называть «наш заклятый друг». В среде советского народа проявлялись не только «антифашистская инерция», но и прямое сопротивление переменам в пропаганде167. Многие люди понимали, что пакт с Германией – не навсегда, что это какая-то «хитрость», дипломатическая уловка. Красноармейцы в начале 1941 г. говорили: «Германия хитрит, и эта хитрость получается очень выгодна для нее, она заключила мирный договор с Советским Союзом с целью, чтобы обезопасить себя с востока, а сама продолжает свою захватническую политику»; «В политике Германии сейчас можно видеть, что она желает усилить себя и с помощью других стран разбить Англию, а потом она и против нас пойдет. Так почему же мы сейчас торгуем с ней, ведь это укрепляет ее положение»; «Если Германия нападет на нас на Западе, то Япония нападет на Востоке»168. Таким образом, в общественном сознании Германия и после пакта осталась скорее самым главным и вероятным противником, чем союзником169.