В-третьихВ-четвертыхВ-пятыхИ, наконец,
в-шестыхКонечно, для достижения такого результата необходимо полное содействие со стороны Сибирского корпуса. Я надеюсь, что когда Генерал Дюгамель ближе познакомится с положением пограничного края, то убедится, что от мирных сношений с Коканом, как и со всяким другим азиатским владением, невозможно ожидать пользы, если эти сношения не поддержаны оружием. Продолжительный опыт достаточно доказал, что народы эти не понимают святости договоров и трактатов, ни торговых и коммерческих обязательств; они уважают одну только силу и принимают всякое снисхождение за слабость.
В заключение, относительно нашей границы кКокану, считаю долгом сказать, что, если мы прекратим всякое притязание на Хивинское ханство, англичане не будут тревожиться от наших действий вверх по Сыру, могущих распространить наше владычество на восток; они могли бы скорее опасаться движения наших войск на юг, по Аму-Дарье, приближающего нас к Индии. Не думаю, однако, чтобы англичане серьезно боялись нашего похода в Индию; по моему мнению, это химера, которой они не поддадутся, будучи народом весьма практическим. Сверх того, хозяйничая теперь в Китае, кажется, они не имеют права препятствовать нам защищать своих подданных киргизов, а вместе с тем соединению наших пограничных линий. Впрочем, прочитав в находящихся здесь бумагах отзыв Министра Иностранных Дел к послу нашему в Лондоне, писанный в августе 1859 г., я полагаю, что правительство наше не намеренно отказываться от выгодного устройства здесь своих дел только потому, что оно англичанам не нравится[36]. Медлить с этим не следует, так как теперь нетрудно справиться с Коканом, но если англичане дадут им хорошую артиллерию и исправное нарезное оружие, то тогда задача сделается несравненно труднее и обойдется гораздо дороже.
Предлог для овладения Ташкентом всегда найти можно, потому что пограничные коканцы, слабо повинуясь своему правительству, не воздержатся от набегов в наши пределы и от грабежа киргизов – подданных русских; а при том вся страна, даже до Ташкента включительно, принадлежала киргизам в то время, когда они присягнули на подданство России.
Хотя я не полагаю возможным приступить к овладению Туркестаном и Ташкентом прежде 1863 г., но счел нужным теперь же высказать в подробности свое мнение по этому предмету, дабы высшее правительство могло обсудить план будущих действий в этой стране как для Оренбургского, так и для Сибирского корпуса и направить деятельность обоих к одной цели.
В настоящем отношении я ограничиваюсь изложением своих предположений относительно действий, предлежащих по устройству восточных пределов наших в этой стороне; касательно же распоряжений, необходимых для обеспечения нашей границы на западе, между Аральским и Каспийским морями, заключающихся в постройке укрепленных постов на Эмбе, войду вслед за сим с особым представлением.
Подпись; Генерал-Адъютант Безак.
РезолюцияПримечания:1) «Против слов: “не должно стремится к скорейшему соединению линии Оренбургской с Сибирской” на полях Государем Императором сделана пометка карандашом: “Совершенно справедливо”».
2) Также пометка: на полях против слов: «что правительство наше не намерено отказываться от выгодного устройства здесь своих дел только потому, что оно англичанам не нравится»: «Верно, нет».
ЦГА РУз. Ф. И-715. Оп. 1. Д. 25. Л. 479-490. Копия. Машинопись. Извлечение.
1.2. Договора с городами и ханствами[37]
Начало интервенции Средней Азии и удачи военных Российской империи в либеральной прессе того времени оценивались как примеры легкой добычи славы и наград. Например, газета «Голос» в шутку назвала интервенцию Средней Азии «Крестовыми походами», намекая на походы генералов «за славой и крестами»[38]. Секрет успехов российских генералов в Средней/Центральной Азии был не в их силе или их особых военных талантах их генералов, а в военно-технической слабости местных ханств.
Относительно легкое завоевание Туркестана поставило довольно сложные задачи «управления вновь завоеванным краем» (как это формулировали в тогдашней прессе и документах) и способов отношений с протекторатами. Завоеватель Ташкента М. Г. Черняев стал первым русским генералом, кто заложил основы этого управления, предпринимая шаги к «замирению туземного населения», составляя «договора» с ташкентцами (в большинстве случаев не имея времени для согласования их с «высшим начальством»), принимая и рассматривая массу жалоб и заявлений местных жителей[39]. Особенно уникальными и даже где-то удачными (сообразно обстановке того времени) следует признать первые попытки Черняева «вершить дела по магометанскому закону»[40], то есть наладить административное управление в Ташкенте и окраинах, согласуясь с предписаниями шариата (конечно, в местном его толковании). Интересны так же обращения местного населения к Черняеву, в которых его статус «управителя/губернатора» совершенно естественно (судя по неизменившимся штампам обращения и стилю заявлений «туземцев») приравнивался к статусу былого «хакима/бека», то есть главы администрации Кокандского ханства.
В начале своей карьеры «первого завоевателя Средней Азии» М. Черняев признавался в частных письмах, что одно дело завоевание, и совсем другое – «управление инородцами», веру которых он привык воспринимать как чуждую и даже враждебную[41]. Однако он довольно быстро справился с естественными для офицера армии Российской империи фобиями и научился адаптироваться к условиям, когда управление завоеванными территориями требовало других подходов и стратегий и даже веротерпимости.
Первый опыт «столкновения» с обычаями «туземцев» и затем попыток осторожного сочетания «их магометанских законов с законами Империи» М. Черняев получил еще при взятии Аулие-ата, точнее, когда приступил к «водворению в нем порядка». Много позже, изучив все документы и переписку того времени, российский военный инженер и исследователь А. Г. Серебренников написал, что Черняеву удалось вполне «замирить город не силой, а введением основ самоуправления и полного невмешательства в религиозные дела». В основе этого самоуправления М. Черняев предпочел увидеть (видимо, не без подсказки своих советников из мусульман) Совет из авторитетных в городе семерых аксакалов (старейшин), которых назначал бек, тоже, в свою очередь, избранный горожанами с утверждением М. Черняева. Они не только управляли городскими делами, но и вершили суд. Поначалу Черняев совершенно отказался что-то менять в формах наказания, которые здесь были заведены издавна (отсечение рук за воровство или смертная казнь за рецидивы или более тяжкие преступления)[42]. Позже он назначает комендантом Аулие-ата полковника Богацевича и настаивает, чтобы русские войска «не делали никаких обид» местным жителям, не лезли в их огороды, сады, отгоняли грабителей скота, вели патрулирование города и окрестностей с местными «джигитами» и т.п. Взаимные обязательства между горожанами и российскими войсками были зафиксированы на бумаге и получили временную силу[43].
Примерно такие же распоряжения по «управлению» Черняев успел сделать и в Чимкенте, хотя уже тогда его главной целью был Ташкент[44], после завоевания которого он в полной мере использовал свои идеи относительно форм «местного самоуправления» и своего понимания конфессиональной политики на окраине Российской империи. В письме полковнику Полторацкому[45] (15 авг. 1865 г.) он не без гордости писал как о своей гениальной находке оптимального решения вопроса «управления вновь завоеванным краем», использовав, например, «превосходное устройство здешней полиции» (то есть службу мирьиабов) и сумел установить полную безопасность в городе. Он добавил, что использует «избираемых народом лиц не только в общественные должности но и на духовные места»[46].
Наряду с введенными формами местного самоуправления особенно уникальной можно признать конфессиональную политику М. Черняева. Уникальность этой политики состояла в том, что Черняев вел себя не просто как завоеватель (причем из «неверных»), а как «устроитель шариатской политики», как его назвал Г. Федоров. Черняев не просто сохраняет «старые религиозные порядки» (как часто писали о нем в газетах), но настаивает на укреплении «магометанского закона». Одним из первых документов, в котором М. Черняев и, очевидно, его ближайшие советники из мусульман[47] предприняли попытку «укрепить шариат», стало его «Обращение/Адрес к гражданам-мусульманам» Ташкента и Ташкентской области, которое скреплено его печатью. Перевод документа представлен в этом разделе.
В современных публикациях чаще всего используется русский перевод этого документа, тогда как оригинал написан на чагатайском/узбекском языке буквально через две недели после его завоевания[48]. Однако в сравнении с оригиналом в русском переводе допущены сокращения и искажения смысла. Поэтому мы привели здесь полный и более корректный перевод этого документа с сохранением особенности стилистики, религиозной риторики (которой в русском варианте документа почти нет), официальных штампов, включая формы передачи имен и должностей.
По содержанию и требованиям представленный текст «Обращения» следовало бы ожидать скорее от мусульманского военачальника или правителя, кто завоевал бы Ташкент, но никак не от русского генерала, кто через несколько лет будет «отстаивать православную веру против ислама» и пожалеет об упущенных возможностях водрузить «христианское знамя» над константинопольской церковью/ мечетью Святой Софии[49]. Тем не менее «Адрес» Черняева можно рассматривать как разумный дипломатический ход, вполне способный успокоить общественное мнение в только что захваченном городе, а самое главное – преодолеть конфессиональные тревоги мусульман за «веру и обычаи»[50]. Похоже, что подчеркнутая мусульманская риторика Черняева неслучайна и он серьезно советовался со своими советниками, кто был хорошо осведомлен в предписаниях шариата и знал все прецеденты отклонения от него, какие имели место в Ташкенте.
М. Черняев в своем «Обращении» взял на себя обязательства, которые заведомо не могли быть исполнены, либо не исполнялись в будущем. Например, это касается обещания не облагать хараджем «и другими [налогами] до скончания жизни на Земле». Некоторые другие обязательства (отказ от постоя солдат, не входить в дома мусульман без разрешения хозяев и проч.) явно перешли из мирного договора с горожанами сразу после завоевания Ташкента, однако неукоснительно исполнялись[51].
Следуя местной традиции, Черняев заказывает себе печать с арабским шрифтом уже в 1862 г., то есть во время начала операции по «соединению Сибирской и Сырдарьинской линий»[52]. Следующая печать с арабским шрифтом (но на чага-тайском/узбекском языке), с датой 1865 г., поставлена на упомянутом «Обращении» к ташкентцам. Обе они изготовлены в подражание русским печатям, курсивным, но не совсем профессиональным (скорее даже ученическим) почерком. Однако в том же 1865 г. Черняев заказывает следующую печать местным (скорее всего, ташкентским) мастерам. Они изготовили для него вполне традиционный для Трансоксании «мухр», который теперь выглядел вполне «по-мусульмански» и, согласно традиции, был написан красивым и профессиональным почерком наста′лик[53]. Очевидно, что М. Черняев действительно старался подражать именно мусульманскому правителю, не только содержанием самого «Обращения», но и его истинно мусульманским слогом, внешними атрибутами, в том числе привычной печатью мусульманского типа.
Совсем иначе поступал и писал свои «Обращения» к местным жителям другой завоеватель Туркестана – К. П. фон Кауфман. Они написаны в форме ультиматумов. Для примера мы привели здесь его «Прокламации» жителям Самарканда и Бухары. В них фон Кауфман явно играет роль благородного завоевателя, желающего защитить самаркандцев и бухарцев от «произвола ханов»[54]. Он, как и Черняев, тоже обещает «мир и спокойствие» простым гражданам, но только тем, кто не сопротивляется. Генерал обращается от имени Белого царя и пытается доказать преимущество нового подданства. Самая часто повторяющаяся фраза в них: «Цель войны Белого царя есть мир, а не завоевание». Фон Кауфман обещает, что все будут «жить, как и прежде», свободно заниматься торговлей, «молиться в своих мечетях, судиться по шариату».
Раздел заключает уведомление фон Кауфмана о походе на Хиву (1873 г.). Генерал-губернатор с удовлетворением отмечает об «установившихся правильных отношениях между Бухарой и Россией» (то есть признание протектората) и уверяет, что этот поход тоже совершается во имя мира.
Таким образом, несмотря на разные подходы завоевателей Туркестана и Средней Азии, их легитимация собственно интервенции имеет общие черты. Перед нами пример скорее «азиатской» политической легитимации, имеющей вид декларации, в которой завоеватель заявляет о стремлении заменить несправедливого хана (хакима) на справедливого, в данном случае «Белого царя», чтобы дать «туземцам» «более лучшее управление» [55].
Б. М. Бабаджанов
[Обращение Черняева к ташкентцам][56]
В дату тысяча двести восемьдесят второго года [хиджры] шестого числа месяца сафар в пятничный день[57] по велению Великого[58] Белого падишаха Александра[59], мы – [Военный] Губернатор Черняев[60] – обращаемся к вам с такими словами.
О, жители Ташкента!
Вершите свои дела, не отступая ни в коем случае ни йоту от повелений Благословенного и Всевышнего Бога и разъясняющего религию (пророка) Мухаммада – благословения и приветствие Аллаха ему и всей его семье! – а так же, не отступая от предписаний благородного шари′ата Пророка и его сподвижников – благословение и приветствие им! Исполняйте [свои] обычаи, как это издревле было принято в этом краю. Читайте пятикратную молитву вместе с общиной и не нарушайте ни на минуту время их исполнения.
Муллы, живущие в медресе, пусть обучают студентов религии Мухаммада – да благословит и приветствует его Аллах! – и ни на один час, ни на одну минуту не задерживают пищу для этих студентов. И пусть смотрят за тем, чтобы подростки не пропускали ни одного дня обучения в своих школах (мактаблар). Пусть собирают мальчиков в комнатах школ, и пусть они старательно учатся, и пусть [муллы] следят за тем, чтобы они не сидели без дела. А если дети будут бездельничать в своих комнатах, пусть секут их [прутьями] и ругают, но не оставляют без внимания. А если родители детей проявят беспечность к [своим детям], то пусть их приведут к Ра’ису вилаета[61], Кади ал-исламу[62] и заставят отвечать согласно шари′ату Посланника Аллаха [пророка] Мухаммада – да благословит и приветствует его Аллах!