Умме семья обязуется отдать право на родовую вражду, то есть вражду с другими семьями Медины, ибо главная цель уммы – предотвратить внутренние распри. Когда возникают споры, их должен разрешать суд. «И если между вами произойдет спор в чем-либо, то вернитесь к суду Аллаха и Пророка». Но если внутренний мир нарушен насилием и злым умыслом, то не только пострадавший или его племя, но и вся община в целом, включая родственников самого преступника, обязаны выступить единой силой против него и доставить к отмстителю, чтобы тот заставил нарушителя по справедливости искупить вину. Месть за кровопролитие уже не может превратиться в семейную вражду. Она лишена того опасного элемента, который угрожает всеобщему миру и смягчается в талионе. Действительно, талион существовал еще до ислама, хотя он и не часто применялся, потому что слишком зависел от обеих сторон, чтобы иметь над ними какую-либо силу принуждения. Именно в Медине талион был впервые строго применен, потому что именно там Бог стоял выше крови и по крайней мере в теории обладал настоящим суверенитетом. Но пока еще талион не равнозначен собственно наказанию. Его исполнение по-прежнему находится в руках потерпевшей стороны, и от нее зависит, воспользуется ли она своим правом на месть или откажется и согласится на денежную компенсацию. Тем не менее это свидетельствует о переходе от мести к наказанию. То, что обязанность наказания была взята из рук индивидуума и передана общине, знаменует собой очень важный шаг: возмездие становится обязанностью государства и тем самым превращается в наказание. Этого достаточно, чтобы предотвратить междоусобицу. На территории Медины господствует общественный мир, всеобщий и абсолютный. Складывается не так уж много альянсов для защиты, так как есть семьи, на которые защита не распространяется или, по крайней мере, для них она не так эффективна, как следует. Существует только один общий мир – мир уммы.
Другая цель уммы – объединить семьи для защиты от внешнего врага. «Верные» взаимно обязаны помогать друг другу против «пришлых»; они мстят друг за друга, стоят друг за друга против всех чужаков. Долг мести врагу возлагается не на брата за брата, а на правоверного за правоверного. Фактически война таким образом лишается идеи кровной вражды, с которой она дотоле совпадала; она превращается в военное предприятие. Поскольку война с внешним миром является общей для всех правоверных, общим является и мир. Никто не может по собственной воле заключить мир, который не будет служить всем.
Тем не менее право племени или семьи на кровную вражду с чужаками полностью не отменено. Оно открыто для той же критики, что и аналогичная непоследовательность, которая заключается в том, что даже иджара, которая обеспечивает чужаку право на жилище в Медине, еще не отнята у индивида, хотя это долг общины в целом, и потому должна была быть привилегией уммы и ее вождя – имама[5]. Это разграничение между целой общиной и ее частями еще не вполне проведено. Умма еще не достигла своего полного расцвета. Но правоверные были ее душой во главе с пророком, они были закваской, духовно более сильным и целеустремленным элементом, который подстегивал движение и его пропаганду. По мере распространения веры сила уммы возрастала.
Курайшиты, от которых Мухаммед и его сторонники бежали из Мекки, предстают отъявленными врагами уммы в вышеупомянутом устройстве мединской общины. Из мелкой вражды возникла упорная война, и эта война многое сделала для усиления внутренней мощи уммы. Первое серьезное столкновение при Бадре (2 год от хиджры) окончилось неожиданным успехом Мухаммеда. Эта блестящая победа была воспринята как то, что Бог даровал правоверным Свое одобрение, произвела глубокое впечатление и имела значительный моральный эффект. Кроме того, она очень помогла расширить влияние Мухаммеда, сломить сопротивление против него, придать исламу первостепенное значение в умме и слиться или порвать с чужеродными компонентами, которые до того считались терпимыми. Ислам перестал проявлять терпимость и стал действовать как деспотия террора в Медине. Эта перемена отмечена подъемом аль-мунафикун – сомневающихся и лицемеров. Язычники не смели больше оставаться язычниками внутри уммы, обстоятельства вынуждали их принимать веру, но они делали это со смешанными чувствами и не скрывали своего злорадства всякий раз, когда удача, казалось, отворачивалась от пророка. Иудеи были еще хуже. После битвы при Бадре, как говорит аль-Вакиди, положение дел изменилось в совершенно невыгодную для них сторону. Мухаммед сделал для них исключение и заявил, что они нарушили договор. Под надуманными предлогами он прогнал их и за несколько лет уничтожил все еврейские общины в оазисах Медины, которые образовывали там союзы, аналогичные союзам арабских племен. Он передал их ценные пальмовые плантации мухаджирам, которые дотоле не владели никакой землей или территорией, но полагались на гостеприимство ансаров в качестве инквилинов или находили себе пропитание за счет торговли или грабежа. Таким образом, он сделал их независимыми от ансаров, и они поселились в Медине и приобрели собственность. Так он укрепил и собственное влияние, поскольку мухаджиры были, так сказать, его личной гвардией, и, так как между двумя племенами ансаров – аус и хазрадж – по-прежнему тлел раздор, они приобрели решающее влияние.
После поражения при Бадре курайшиты собрались под предводительством Абу Суфьяна, чтобы взять реванш над Мухаммедом, и фактически одержали победу над ним на горе Ухуд близ Медины. Они, однако, не в полной мере воспользовались плодами своей победы, но лишь удовольствовались этой честью и отправились по домам. Поэтому контрудар не причинил пророку большого вреда; Мухаммед был готов к нему и вскоре сгладил нанесенный ущерб. Второе нападение курайшитов на Медину, в котором они прибегли к помощи язычников и иудеев, ни к чему не привело. Меньшие племена из окрестных областей стали союзниками борющегося содружества, сначала политическими, а потом и религиозными. Ислам продолжал сражаться и постепенно переходил из обороны в наступление. Аравия напряженно вглядывалась в великую вражду между язычеством и Аллахом, которую вели между собой Мекка и Медина.
Во время этой внешней борьбы с арабским язычеством удивительным образом произошла полная арабизация самого ислама. Мухаммед исходил из убеждения, что его религия по сути не отличается от иудаизма и христианства, и поэтому ожидал, что мединские иудеи примут его с распростертыми объятиями, но горько в них разочаровался. Они не признали его пророком, не признали его откровения равными тому, которым обладали сами, хотя поначалу из политических соображений вошли в основанную им умму. Поскольку они не считали, что иудаизм идентичен исламу, но скорее сопротивлялись против него, он со своей стороны противопоставил ислам иудаизму и даже христианству. Он так установил основные отличительные черты своей религии, которые нам кажутся малозначительными, но в действительности очень важны, что они уже не выражали общих точек соприкосновения между исламом и родственными религиями, а, наоборот, подчеркивали различия. Вместо субботы или воскресенья он сделал пятницу главным днем публичного отправления религиозных обрядов; он заменил трубы и колокола призывом муэдзина; он отменил пост в день Ашуры, великий день искупления; а вместо Великого поста назначил месяц рамадан. Хотя он упрочил ислам, педантично лишив его иудейских и христианских форм, он в то же время приблизил его к арабизму. Мухаммед всегда считал себя пророком, посланным специально к арабам, пророком, получившим и передавшим на арабском языке то откровение, которое содержалось в Торе и Евангелии. По-видимому, он никогда не испытывал симпатии к Каабе в Мекке и отвергал бога Каабы, но теперь обстоятельства заставили его сделать гораздо более решительный шаг. Он изменил киблу и повелел во время молитвы обращаться лицом не к Иерусалиму, а к Мекке. Мекка была объявлена святыней вместо Иерусалима, истинным местом Аллаха на земле. Он утвердил паломничество к Каабе и даже целование священного камня; так в ислам вошел центр языческого поклонения и популярный языческий праздник. Как обычно, чтобы оправдать это присвоение, он призвал на помощь историю. Было сказано, что мекканская святыня и культ первоначально были единобожными и основаны Авраамом и лишь в последующие времена выродились и превратились в языческие. Отец веры Авраам был изгнан иудеями и стал основателем доисламской религии арабов с ее святыней в Мекке, и таким образом ислам решительно отделился от иудаизма и стал национальной религией арабов.
Таким способом Мекка была уже духовно вписана в ислам еще до завоевания, которое последовало на 8-м году от хиджры. Оно приняло форму капитуляции, договор о которой был заключен с Абу Суфьяном. Опасение, что из-за ислама город утратит силу притяжения религиозной святыни для арабов – власть, благодаря которой он существовал, – было заранее устранено. На самом деле Мекке скорее был выгоден тот факт, что она единственная из святых мест прежнего языческого культа сохранила свое святилище и праздник в окрестностях, а все остальные святилища были упразднены. Война с Мухаммедом нанесла тяжелые потери курайшитам. Теперь он приложил все усилия, чтобы заставить их осознать, насколько они выиграют от дружбы с ним, для чего делал подарки их вождям и осыпал многочисленными знаками своего расположения. Эти способы привлечения их в ислам он назвал «завоевание сердец». Мухаммедом также двигало глубокое сочувствие своему родному городу, и он так далеко зашел в стремлении примириться с ним, что ансары боялись, как бы он не сделал его штаб-квартирой своего правления и не оставил Ясриб. Но эти страхи оказались беспочвенными; Ясриб оставался Мединой, то есть городом верховной власти. Не Мухаммед удалился в Мекку, а честолюбивые курайшиты, которые хотели держаться поближе к нему и к правительству, перебрались в Медину во главе с Абу Суфьяном и бану умайя. Но это не было преимуществом для ансаров; мухаджиры, не только из Мекки, но и со всей Аравии, продолжали набирать силу в их городе, так как Медина активно привлекала деятельных людей, которые рассчитывали сделать там себе состояние, и пророк принимал их без вопросов как долгожданное дополнение к своей власти, невзирая на то что они могли быть людьми не самой незапятнанной репутации.
Арабские племена до той поры предоставляли события их естественному ходу. После захвата Мекки и победы над хавазинитами, которые последовали вскоре, они один за другим сдались перед завоевателем и перешли в ислам. Это были действия не отдельных людей, а вождей от имени их народов. Представители племен и старейшины капитулировали перед Мухаммедом и постарались добиться максимально выгодных условий для своих людей, да и для себя. Если в племени был внутренний раздор из-за того, кто должен быть вождем, то стороны пытались взять верх над противником при помощи ислама. Мухаммеду очень часто подворачивались такие благоприятные возможности, и в силу этого переход в ислам был политическим действием, актом присоединения к содружеству Медины. Принимались только внешние формы и символы мусульманской веры, особенно молитвы с азаном (призывом на молитву) и закятом (налогом в пользу бедных). Проповедники явились лишь после того, как переход был завершен, и ввели поклонение Богу и научили элементам религии и закона. Требовалась только внешняя приверженность исламу; фактически это была слепая вера.
Включение всей Аравии в круг ислама было закреплено в ночь аль-бараа в 9 году от хиджры и хиджат аль-вада в 10 году. Культ в Мекке и отправление обрядов в ее окрестностях были объявлены исключительно мусульманскими. Язычники больше не осмеливались принимать в них участие. Их оттеснили от их собственного – чисто языческого – наследия, и ислам предъявил претензии не только на Мекку, но и на всю Аравию. Все арабы, которые до той поры оставались язычниками, в силу этого оказались вне закона, но «Мир Божий» был открыт для тех, кто перешел в теократию; междоусобицы больше не допускались. Ислам отменил прошлые и древние основания для вражды, все требования и долги кровной мести считались «растоптанными». Это была «сисахфия» совершенно иного рода, нежели реформа Солона, в том, что она была гораздо более широкой и тщательной. Из одной мединской «клетки» теократия разрослась и распространилась по всей Аравии.
Племена и их аристократия пока еще продолжали существовать, но находились под своего рода надзором посланцев Мухаммеда и были полностью объединены в государстве, центр власти которого пребывал в Медине. Основание этого государства, которое, даже если оно и не было очень сплоченным, все же давало защиту от анархии и всеобщего разложения, стало краеугольным камнем трудов пророка. Мухаммед умер не мучеником, но в самом зените своего успеха. Едва ли можно обвинить его в том, что он создавал Царство Божие на уже имевшемся естественном фундаменте, даже если обстоятельства часто вынуждали или побуждали его прибегать к нечестивым средствам и использовать Аллаха в качестве предлога, но все-таки не следует расценивать его как лицемера.
Арабские племена считали, что поклялись в верности только одному пророку, – согласно распространенному взгляду, что клятва верности относится исключительно к тому человеку, которому она принесена. После смерти Мухаммеда они отпали не столько от Аллаха, сколько от Медины. В самой Медине тоже сложилось сомнительное положение, но теократия преодолела кризис, вызванный сменой правителя, и напомнила Аравии о повиновении. Лучшим средством закрыть брешь было расширение вовне, поскольку это был прямой способ подавления внутренних беспорядков. Через джихад – священную войну – мятежные племена удалось привлечь к интересам ислама и примирить с ним. Пропаганда веры была по большей части лишь предлогом для войны. Призыв к врагам Аллаха обратиться в ислам был формальностью перед началом военных действий; никто даже не предполагал, что они в самом деле на это согласятся. Одно правило было для арабов, другое – для «чужаков». У арабов не было выбора, им пришлось принять ислам, и эта тенденция нетерпимости ко всем религиям, кроме религии Мухаммеда, распространилась на всей территории полуострова[6]. Уравнивание ислама и арабизма зашло настолько далеко, что никто не мог быть мусульманином, если не был при этом членом арабского семейства или не породнился с ним. С другой стороны, неарабов не принуждали к обращению в ислам; предполагалось, что они будут и дальше придерживаться своей религии. Не будучи арабами, они не принадлежали к коренным гражданам теократии; никто не предполагал, что неарабы войдут в их число, от них ждали только подчинения; это и было целью войны.
Так из национального государства, основанного Мухаммедом, после его смерти возникло царство, господство теократии над миром. В нем было два вида приверженцев, которые отличались друг от друга и политически и религиозно. Господствовали в нем арабы, будучи мусульманами, а также воинами и завоевателями. Община Мухаммеда была полностью преобразована в армию; молитва и пост и другие благочестивые занятия стояли на втором месте после джихада. В таком виде ислам стал ясен и для бедуинов. Это было знамя, которое вело их к победе и добыче или, в худшем случае, в рай. В захваченных провинциях теократия в новых условиях была организована как армия. Перечень ее подданных был военным реестром, племена и роды составляли полки и роты. В него включались не все арабы, а только годные к строевой службе, мукатила, то есть бойцы и защитники. В противоположность тем, кто остался дома, мукатила также называли мухаджирами, то есть теми, кто отправлялся в крупные военные центры, из которых и управлялась и велась война. Хиджра уже означала не бегство, а переселение (вместе с женой и детьми) в военно-политический центр, чтобы нести там службу[7]. Полные права гражданина можно было получить только в войске, а также в столичных и гарнизонных городах; бедуины, которые бездействовали в своих усадьбах, со своими стадами, не признавались полноправными гражданами, а может быть, даже и сторонниками. Первым Дар аль-исламом или Дар аль-хиджрой была Медина, куда сначала и направился поток «активных» мужчин; позже добавились столицы провинций (миср; мн. ч. мусур), туда тоже можно было совершить хиджру. В Сирии выбор пал на старые, уже существовавшие города, а в других местах были созданы новые военные поселения, такие как Фустат в Египте, Кайруан в Римской Африке и особенно Басра и Куфа в Ираке.