Все надеялись, что министр иностранных дел официально озвучит царящие в обществе настроения в соответствующем обращении к союзникам, доведя до их сведения стремление России к скорейшему заключению мира и призвав поддержать ее в этом и последовать, насколько возможно, ее примеру.
Однако именно этого Милюков и не сделал.
В своем первом внешнеполитическом обращении, направленном к представителям российского дипломатического корпуса за рубежом, в котором он официально уведомил их о сформировании нового правительства в Петрограде, Милюков ясно показал, что, по крайней мере, лично он не разделяет общего настроя в обществе на немедленное прекращение войны и остается в этом вопросе на тех же позициях, что и прежний режим. «Правительство будет с уважением и ответственностью относиться к международным обязательствам, взятым на себя прежним павшим режимом, и будет верным данному Россией слову… и заключенному соглашению[29], которое неразрывно связало Россию с ее славными союзниками. Как и они, Россия полна решимости обеспечить всему миру, чего бы это ни стоило, наступление эры мира между народами на основе стабильного внутреннего обустройства стран на началах уважения человеческих прав и справедливости. Она будет сражаться вместе с ними плечом к плечу против общего врага до победного конца без каких-либо колебаний и сомнений».
Хотя это заявление было с радостью и удовлетворением встречено союзниками, которые с нетерпением ждали новостей из России о внешнеполитическом курсе нового правительства и в то же время делали предположения относительно того, рухнет ли Восточный фронт полностью или нет, оно ни в коей мере не отражало действительных настроений по поводу войны ни в армии, ни в России в целом[30].
В то же время в Петрограде проходило заседание другого органа власти, который уже тогда имел удивительно большое влияние и значение которого постоянно возрастало. Это был Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, который был избран 27 февраля 1917 г. – еще до краха царского режима.
С самого начала Совет был единственным органом, который пользовался уважением и влиянием среди тех, кто непосредственно «делал» революцию, – солдат петроградского гарнизона и питерских рабочих. В тот момент этот орган контролировался меньшевиками во главе с князем Церетели.
Большевики в Петроградском Совете были представлены очень маленькой фракцией, которая не оказывала серьезного влияния на его работу и которой не хватало умелого и умного руководства. Фракцию возглавляли в то время Сталин и Каменев[31], недавно вернувшиеся из сибирской ссылки, причем в те дни будущий российский диктатор не проявил на посту одного из руководителей фракции качеств лидера и руководителя.
Не подлежит сомнению, что Петроградский Совет пользовался большим доверием со стороны рядовых граждан, чем Временное правительство, особенно со стороны рабочих и крестьян. Однако Совет не шел на сотрудничество с Временным правительством в каких-либо вопросах управления, а лишь выдвигал определенные политические требования и выступал в роли критика правительства. Более того, в революционном запале он нанес последний удар, окончательно похоронивший воинскую дисциплину, приняв печально знаменитый Приказ № 1, согласно которому, помимо прочего, солдаты освобождались от обязанности отдавать честь вышестоящим чинам.
О том, насколько правительство ощущало свое бессилие и насколько оно зависело от этого органа, не входившего в официальную систему управления, можно судить из письма военного министра Временного правительства генералу Алексееву от 9 марта 1917 г. А.И. Гучков писал: «Прошу верить, что действительное положение вещей таково: Временное правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет рабочих и солдатских депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным давать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета».
Являясь фактически независимым органом власти, Совет проводил свою собственную внешнюю политику и пытался донести до всего мира стремление трудящихся России к заключению немедленного мира. Совет действовал по двум направлениям: с одной стороны, он оказывал давление на Временное правительство, чтобы оно выступило наконец с призывом к заключению всеобщего демократического мира всеми воюющими странами, а с другой стороны, обращался напрямую к правительствам и народам других стран, вобход Временного правительства.
13 марта 1917 г. Петроградский Совет принял Воззвание к народам мира, призывая трудящихся всех стран предпринять все необходимые усилия для того, чтобы положить конец кровавой бойне. «Настало время решительной борьбы с захватническими планами правительств всех стран, от которых они исходят; настало время, когда народы должны взять решение вопросов войны и мира в свои руки. Российская демократия призывает народы всей Европы предпринять согласованные и решительные шаги, которые бы привели к заключению мира». В воззвании содержалось специальное обращение к «братьям-трудящимся стран австро-германской коалиции и, в первую очередь, к пролетариату Германии»; в то же время в воззвании подчеркивалось, что революционная Россия будет защищать свою свободу от любой угрозы, откуда бы она ни исходила; завершалось воззвание знаменитым призывом, впервые прозвучавшим в 1847 г.: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»
Это было первое свидетельство, полученное миром, о появлении новой влиятельной силы в России, как и о том, что в стране существует серьезный внутренний конфликт, вызванный фактическим двоевластием.
Положение Временного правительства еще более осложнилось после того, как Милюков в интервью, данном специально для средств массовой информации, выступил за установление Россией контроля над Дарданеллами, что обеспечило бы ей выход в Средиземное море и положительно сказалось бы на экономическом развитии страны.
Это заявление продемонстрировало, какая пропасть лежит между официальной внешней политикой и общественным мнением, и вызвало бурю критики со стороны Петроградского Совета. И большевики, и меньшевики дружно обрушились на этот, по их мнению, возмутительный образчик империалистической политики. Премьер-министр князь Г. Львов поспешил отмежеваться от заявления министра иностранных дел, подчеркнув, что, говоря о полезности владения Константинополем, тот высказал свою личную точку зрения и что она не была согласована с другими членами правительства. Он пообещал, что в ближайшие дни будет сделано официальное правительственное заявление по вопросам внешней политики.
Однако до того, как это обещание было выполнено, произошло событие, которому хотя и не придали большого значения, как в России, так и за рубежом, но которому было суждено затмить по важности все другие события – в Россию вернулся Ленин.
2
Союзники России встретили Февральскую революцию с удовлетворением и облегчением. Хотя они высоко оценивали личную приверженность Николая II союзническим обязательствам, в то же время они не могли не приветствовать отстранение от власти прогермански настроенных и коррумпированных лиц из царского окружения, которые ослабили как военную машину России, так и всю страну в целом. Было давно ясно, что во власти нет никого, кто бы мог справиться с ситуацией в это критическое время, а те, кто, казалось, мог это сделать, не допускались к власти из-за предрассудков царя. В подобной ситуации, как писал Ллойд Джордж, революция «была не только неизбежна, но и настоятельно необходима». В тот момент еще не все поняли – и это касалось даже такого проницательного человека, как английский посол в России Дж. Бьюкенен[32], – что в стране произошла замена одного режима на другой и что поэтому в силу естественного хода вещей этот новый режим долго не продержится. Все надежды союзников в тот момент были сконцентрированы на побуждении России к более активному участию в операциях на восточном театре военных действий.
Была и другая причина положительного отношения союзников к Временному правительству: Россию стало возможным относить к демократическим странам, хотя она только что вступила на этот путь и была «новичком». Таким образом снималось последнее препятствие на пути вступления США в войну на стороне стран Антанты, а также появлялась возможность для правительств самих этих стран заручиться большей внутренней поддержкой со стороны профсоюзов и социалистических партий, которые до этого не испытывали большого энтузиазма от союзнических отношений с царской деспотией. О том, что Февральская революция оказала серьезное влияние на подход президента В. Вильсона к вступлению Соединенных Штатов в войну, видно из послания президента конгрессу, в котором предлагалось объявить войну Германии. В нем, в частности, говорилось: «То, что в России появилось новое правительство, являющееся либеральным, и имеется вероятность того, что оно будет развиваться и укрепляться, содействует отказу от наших сомнений относительно возможности установления союзнических отношений с российским правительством, которое мы до этого справедливо считали тираническим и коррумпированным».
В приветственной телеграмме князю Львову от 8 марта 1917 г. Ллойд Джордж писал:
«Так же как мы приветствовали твердую приверженность союзническим обязательствам и сотрудничеству со стороны бывшего российского монарха и русской армии в течение двух с половиной лет войны, мы сейчас столь же сильно и глубоко убеждены, что революция, посредством и благодаря которой русский народ поставил свою историческую судьбу на прочную основу свободы, будет важнейшим вкладом в общее дело, за которое народы стран-союзниц борются с августа 1914 года».
Правительства других союзнических держав слали в Петроград поздравительные телеграммы, выдержанные в том же духе, и заявляли о признании де-юре[33] Временного правительства. Они призвали своих коллег и партнеров из социалистических партий скорее отправиться в Петроград, чтобы следить за развитием революции на месте и получать информацию из первых рук, а также добиться того, чтобы новое правительство обеспечивало интересы союзников. Артур Хендерсон из Англии, Альбер Тома из Франции, Эмиль Вандервельде из Бельгии и Чарльз Эдвард Рассел из США спешно прибыли в Россию с поздравлениями новому правительству и стали дружно «наседать» на Временное правительство, требуя от него невозможных «подвигов и свершений», а именно более активного ведения военных действий. Социалисты из стран Антанты вернулись из Петрограда с убеждением, что у новой российской власти есть основания оптимистично смотреть в свое будущее, однако следует отметить, что Э. Вандервельде завершил отчет о своей поездке следующей цитатой из Ницше: «Должен быть хаос, чтобы из него возникли новые звезды; должен быть хаос, чтобы смогли родиться новые миры».
Насколько Февральская революция стала источником облегчения для союзников, настолько же она стала предметом озабоченности и беспокойства со стороны Центральных держав. Хотя надежды на заключение сепаратного мира с Россией рухнули с провозглашением в ноябре 1916 г. независимого Царства (Королевства) Польского, прогерманские настроения при дворе, а также коррумпированность и неэффективность правящего режима безусловно были на руку Германии, являясь ее, так сказать, косвенным, но эффективным союзником. Военные действия на Восточном фронте практически замерли, и германское Верховное командование, учитывая это, готовилось к весеннему наступлению союзников на Западном фронте, поэтому его планы не ориентировались на активизацию военных действий со стороны России.
Будучи гораздо лучше осведомлено о реальном положении дел в России, чем союзники по Антанте, германское командование сразу уловило, что наиболее слабым местом России является общая усталость от войны как гражданского населения, так и солдат. «Органам пропаганды была дана команда предпринять немедленные усилия по стимулированию движения за мир в рядах русской армии», – пишет в своих воспоминаниях Людендорф. Русских также призывали не стоять на точке зрения своих союзников, а стремиться к заключению мира, независимо от того, что думают по этому поводу другие члены Антанты. «К чему стремится русский народ? – говорилось в одной из немецких листовок, разбрасываемых в русских окопах. – К тому, чтобы выполнять цели, поставленные союзниками, от чего Россия пока еще не отказалась, или к заключению мира, о чем все громче и громче ведутся разговоры среди солдат русской армии?.. Если новое правительство России вместе со своими союзниками желает убедиться, что германские дивизии и тяжелая артиллерия остаются нетронутыми на Западном фронте и не перебрасываются на Восточный, – они могут это сделать. Когда же вы, наконец, поймете, что именно Англия копает вам могилу?»
Однако подобный метод прямого пропагандистского воздействия не мог дать быстрых и эффективных результатов. Наступления союзников на линию Людендорфа на Западном фронте можно было ожидать, что называется, со дня на день. Необходимы были более действенные методы подрыва нового режима в России, возникшего в результате Февральской революции, который столь активно старались поддержать и упрочить союзники. Верховное командование обдумывало, какое более искусное и действенное орудие можно было бы применить для достижения упомянутой цели, и вдруг совершенно неожиданно такое орудие, как казалось, само буквально попало в руки. И лишь год спустя военным кругам Германии стало понятно: то, что они считали действенным орудием, на самом деле оказалось смертельной силы бумерангом для них же самих.
3
В Цюрихе Ленин не находил себе места и буквально извелся от волнения и нетерпения. Революция, ради которой он положил столько сил и которую так ждал, произошла, но произошла совершенно неожиданно для него. Он был заперт в этом затхлом и опостылевшем мирке, в то время как на улицах Петрограда творилась революционная история. Первые три дня после получения известий о революции в Петрограде он находился в какой-то неистовой лихорадке. Все дневные часы он проводил в разработке самых отчаянных и невероятных вариантов возвращения в Россию, ночные – в исступленном бреду. Он буквально проглатывал любую новость о событиях в России из всех английских, французских и немецких газет, которые попадались ему под руку. Каждая телеграмма, каждая весть из Петрограда наполняла его душу тоской и ностальгическими воспоминаниями; он страстно желал вырваться из мира теоретической работы, в которую был погружен все эти годы, и с головой окунуться в живую практическую деятельность. Он должен во что бы то ни стало выбраться из Швейцарии – это было его главной мыслью и заботой в то время. При этом он прекрасно понимал, что как Временное правительство, так и спецслужбы стран Антанты сделают все возможное и невозможное, чтобы не допустить этого. Он перебирал самые фантастические варианты: например, улететь из Швейцарии на аэроплане или покинуть ее по поддельному паспорту в парике под видом немого шведа.
«Ты можешь начать разговаривать во сне, – говорила его практичная жена. – Если тебе приснятся меньшевики, – смеялась Крупская, – ты сразу начнешь кричать: «Негодяи! Предатели!» – «Ну что же, – отвечал Ленин, – в таком случае придется выучить шведский».
Однако спустя три дня хладнокровие вернулось к нему. В письмах в Швецию к преданной ему А. Коллонтай видна четкая и острая работа мысли; из предельно ясного и точного анализа ситуации в России понятно, что у Ленина не было ни малейших иллюзий насчет того, что Временное правительство сможет долго удержаться у власти. В письмах, предназначенных для распространения в России, он подчеркивает важнейший, по его мнению, тезис, связанный с произошедшей революцией: он призывает товарищей по партии не дать ввести себя в заблуждение Временному правительству и четко понимать, что оно является империалистическим по своим целям и сути, так же служит капиталистам и является таким же врагом трудящихся, как и старый режим, который оно сменило. Оно не сможет дать массам то, что они ожидали от революции, – мира, хлеба и свободы, подчеркивал Ленин. «Наша тактика: полное презрение и никакой поддержки Временному правительству», – телеграфировал он членам большевистской фракции в Петроградском Совете. «Керенский вызывает наибольшие подозрения. Вооружение пролетариата – единственная гарантия».