Дмитрий Фалеев
Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
Редактор Роза Пискотина
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректор М. Миловидова
Компьютерная верстка A. Фоминов
Дизайн обложки М. Аюпова
Фото на обложе GettyImages/Fotobank.ru
© Фалеев Д., 2013
© ООО «Альпина нон-фикшн», 2013
Предисловие
Эту чудесную и взбалмошную нацию на весь мир пропиарил Эмир Кустурица, но на самом деле о цыганах можно снять тысячу фильмов. Таборная жизнь – сплошной театр, и каждый цыган в душе актер, хотя сам он вам скажет: «Я бизнесмен». А какой он бизнесмен? У него дома – шаром покати, крыша течет, дети ходят в обносках, жена гадает около вокзала, драгоценности в ломбарде, зато он купил себе новый «мэрсэдэс» и ездит на нем гордый, как король. Последнее спустит – лишь бы пыль в глаза пустить! Натурально артист!
Сколько ни смотришь «Черную кошку, белого кота», всегда узнаешь в его героях знакомые характеры – да это же, думаешь, вылитый Женико! А тот – Червонец! А та – Берёза! Имена – странноватые для русского слуха, но цыганам нравится. В панеевском таборе я знаю Капусту, Дыню, Редиску, две Груши и Киви! Не табор, а плодоовощная база! Груша, кстати, мужское имя, по-цыгански – Амбрэл. А есть еще Ветка, Конфета, Борщ, Чебуреко, Жаркой, Помидора, Яблоко…
Прошлой зимою родился мальчик – назвали Обама, в честь президента Соединенных Штатов. Священники в приходе очень удивлялись, когда мы Обаму привезли крестить. Ох, он и вопил, этот самый Обама, когда его в купель окунали!
Помню еще, как собрался Червонец сына крестить – позвал родню, крестных; приехали в церковь на нескольких машинах – а сына забыли! Не анекдот ли?
Когда я впервые оказался в таборе – зашел в один дом, там обои драные. Думаю, кто же их так ободрал? Кошек цыгане в домах не держат, а потом смотрю – молодая хозяйка отрывает прямо со стенки длинную полоску обоев, поджигает ее от огня из печки и дает свекрухе своей прикурить от этой полоски! Чем не кино? Готовая мизансцена. Даже выдумывать ничего не надо.
А то на Рождество был еще один случай: отец гулял на празднике в гостях, а его сынишка лет одиннадцати – двенадцати без спроса взял у отца машину и поехал кататься. Надо думать, что рулил он, воображая себя кем-нибудь вроде Айртона Сенны, потому что его поведением на дороге заинтересовались сотрудники ГИБДД. Они велели ему остановиться, но цыгана даже черт не догонит – педаль газа в пол! Гаишники – за ним. Настоящая погоня! Кончилось тем, что парнишка привел своих преследователей на хвосте в табор, а там гулянье – столы накрыты: поросенок жареный, индюк в яблоках… – все же Рождество! Взяли цыгане по бутылке водки в каждую руку, поговорили, и гаишники портить им праздник не стали.
А цыганский праздник – это что-то с чем-то! Кто был, тот знает. Гуляют, пляшут. Танцевать они любят. И отлично умеют. «Я раньше танцевала – на все четыре стороны! – говорит Лиза. – И на свадьбах, и на Пасху, и везде, везде, везде! А сейчас не могу – семьдесят пять лет, старуха уже… Все равно танцую!» И, правда, танцует – я сам видел.
А люди не видели, в таборах не были, ни с кем из цыган толком не общались. Зато активно обсуждают, говорят: мол, такие и сякие… Откуда эти выводы? Не выводы, а выдумки, дешевое всезнайство. Истоки их понятны: боятся неизвестности, а табор – неизвестность, отдельная планета, туда не ходят. Со стороны поневоле заподозришь – почему к себе не пускают? что там происходит? Ведь если скрывают, значит, есть что скрывать! И вот тут начинается… Человеку свойственно во всем тайном усматривать скорее порок, чем добродетель (это свойство в большей степени выдает нашу собственную «вшивость» в моральном плане).
Цыгане «отгородились» не потому, что безнадежно плохие, а потому, что так у них принято – цыганский обычай! Он четко разделяет мир цыганский и русский. Мы для них такие же чужие, как они для нас. Невидимые стены. Но прошел сквозь них – и все по-другому: светло и ясно. А так конечно: для посторонних таборная жизнь – это темный лес. Какую только нежить на досуге не припишешь темному лесу! В итоге 90 % суждений основано на домыслах и предрассудках. Правды в них с наперсток. А напраслины – горы.
Якобы цыгане воруют детей и торгуют наркотиками. Убивают и грабят.
Цыганская мафия – страшная сила.
Страшнее только цыганский гипноз! Ведь они обладают сверхъестественными способностями и зомбируют людей!
Цыгане – язычники. Наводят сглаз. Напускают порчу. Предсказывают будущее. Видят судьбу.
Прежде чем общаться с ними, нужно помолиться.
Но лучше не общаться!
Их женщины – ведьмы, а девчонки – аферистки, разбитные оторвы. Добра от них не жди.
Цыганские бароны – жестокие и властные. Шкуру сдерут за пустяк, за копейку!
Это люди вне закона. Своих детей они с малых лет приучают к воровству!
Беспросветные лентяи, наглецы и отщепенцы. В домах у них грязно. Сами не моются. Едят что придется. А пьют, как кони!
И в любой момент хватаются за нож!
Годами кочуют. Живут обманом. Честный цыган – это то же самое, что щедрый еврей. Может, такие где-то и есть, но их никто не видел.
Один ученый, как будто умный, однажды мне выдал: «Я, конечно, понимаю, что для этнографа не бывает народов плохих или хороших, но вы выбрали самый худший».
В моей семье к цыганам относились без уважения и с опаской.
Я слушал, слушал, и получалось, что цыганская семья – это муж-бандит, жена-прошмандовка и дети – на подхвате. Такой стереотип.
Совсем другое было отношение к цыганам-артистам. Этих любили – за песни и пляски, за нарядные костюмы, за красоту!
Начальник милиции города Приволжск мне признавался:
– Я цыган люблю таких, как в фильме «Табор уходит в небо». А наших – нет.
– Почему?
– Ворье.
Он, кстати, был одним из немногих людей, который судил о цыганах не понаслышке. Все остальные, кто их ругал, делали это просто потому, что вроде так положено, и, когда я спрашивал: «А много ли раз вы встречались с цыганами? Что плохого они вам сделали? Расскажите конкретно», люди терялись. Сказать им было попросту нечего. Максимальный ущерб заключался в том, что привокзальная гадалка развела кого-то на сто рублей!
Вскоре я понял: людям о цыганах известно не больше, чем о зулусах, хотя зулусы живут в Африке, а цыгане – рядом. Вокруг них сложилось множество мифов, и не самых лестных. За последнее время ситуация крайне усугубилась криминальной хроникой по ТВ и в газетах, но это же бред – делать выводы о целом народе, имея в виду лишь рассказы о худших его представителях! Эта выборка – нечестная. Ведь и уже упомянутый здесь начальник милиции сталкивался с цыганами исключительно по работе! Но не может же вся нация сплошь состоять из одних уголовников!
Мне стало интересно. Я в тот период ничего не смыслил в этом вопросе и приписывал цыганам уйму такого, чего в действительности не подтвердилось, однако, в отличие от большинства других, мои фантазии сопровождались не знаком «минус», а знаком «плюс»! Я представлял мир таинственный и древний – пусть на обочине, но созвучный с нашим, вернее, с моим.
Антураж тогда был насквозь романтический – вольная воля, нечистая сила, мятежные чувства, любовь и магия, сказка странствий… Виноваты и Лесков, и Кустурица, и Пушкин, но больше всего музыка – Горан Брегович, Алеша Дмитриевич, «No smoking orchestra», «Taraf de Haidouks», «Лойко», «Кali jag»… Музыке я верил гораздо больше, чем друзьям и журналистам, и я все думал: «Ах, цыгане!» или «Эх, цыгане!» Меня к ним тянуло. Это чувство было едва ли не физиологической потребностью, и хотя в итоге я нашел у цыган совсем не то, что искал, оно меня нисколько не разочаровало.
Я завел связи. Стал ездить в табор. У меня появилось там много знакомых, и я многому у них научился. Не потому, что цыгане – уникумы, а потому что, закружившись в прогрессе, мы утратили нечто такое хорошее, что было и у нас, но мы потеряли, а цыгане еще не успели потерять, хотя тоже теряют.
Об этом и книга.
Хочется развеять нелепые домыслы, глупые слухи.
В том числе и самый главный – что цыганский народ есть нечто однородное, единое целое. Совершенная неправда! Когда-то так и было. Но цыгане раскатились по всей планете, как порванные бусы в разные стороны. И в каждой стране потихоньку нахватались – одни одного, а другие другого. Я знаю цыган, которые не знают по-цыгански ни слова – они между собою говорят по-венгерски[1]. А другие по-татарски[2]. Сам цыганский язык включает в себя столько разнообразных диалектов, что их носителям, проживающим в России, друг с другом гораздо проще общаться по-русски, потому что русский для всех одинаковый, а цыганский – нет!
И с музыкой так же. Народные мелодии цыган из разных наций похожи, как лев и снежный барс, леопард или пума. Хотя это все кошачьи, то есть близкие родственники, никому же не приходит в голову их путать! А цыган путают! Котляров с ловарями, влахов с кишиневцами. А у них, между прочим, и обычаи разные, и костюмы, и танцы, и законы, и религии, и набор профессий, и характер преступлений, к которым тяготеют. Смуглая женщина в яркой юбке, которая у вокзала гадает по ладони, вероятно, котлярка, а та, которая выкрала у вас в подземном переходе на станции метро мобильный телефон или, скажем, бумажник, – из мадьяров. Наркотики продают и крымы, и лотвы, и русска рома, но более других засветилась в этой «отрасли» этногруппа ловарей. Так что нечего мешать! Ведь то, что в отношении одних цыган истинно, в отношении других – ложь и клевета.
Вопрос о том, какой общий знаменатель можно выделить в столь пестром сообществе, мы до времени рассматривать не будем, потому что это, по большому счету, будет уже (по выражению Розанова) «метафизика народа», а моя задача – этнографический очерк.
Множество раз, от праздности заспорив со случайными знакомыми, которых постоянно приобретаешь хотя бы как попутчиков по плацкартному вагону или при других мимолетных обстоятельствах, я уже пытался излагать это устно, стараясь фактами, бытовыми зарисовками сломить непросвещенность, внести порядок в мешанину представлений о цыганском народе, но чаще всего в подобных дискуссиях наталкивался на глухую стену. Люди вели себя, как упрямые бараны. Какие бы истории я ни приводил, они тупо стояли на своем: «Хороших цыган не бывает».
Какая ошибка!
Однажды я пожаловался на это в таборе. Табор был котлярский, а беседа шла с Тимой – он сын барона, ему к сорока. Он находчивый и важный. Тему воспринял горячо и близко к сердцу.
Я ему говорил:
– Вот объясняю, что цыгане – все разные; нельзя их стричь под одну гребенку, люди это слушают, но есть такие, которые уперлись и не хотят менять свое мнение, как ни объясняй.
– У них плохо с головой! – воскликнул Тима. – Ты сам же видишь: зима – весна, весна – лето, лето – осень… Природа меняется! Человек тоже должен меняться! А тот, который не хочет меняться, – он невменяемый! Ему нужно в больницу!
Не надо в больницу! Будьте здоровы!
Я писал эту книгу как документ. Имена настоящие, все реально.
Это правда, а в правде – сила.
Часть I
Цветочки
Тяфи
Навещать старых добрых знакомых всегда приятно. Накануне Нового года – вдвойне! Захватив литровую бутылку самодельного яблочного вина, я отправился в цыганский табор, расположенный рядом с деревней Панеево Ивановской области, – узнать, как там Греко, Лиза, Тимур, что у них нового, своим поделиться.
Вышел на автобусной остановке, иду. Вижу дымки – газовое отопление в таборе есть далеко не у всех. У многих обычные русские печи.
Поворачиваю с шоссе. У съезда чернеют припорошенные трубы. Их где-то купили, чтобы где-то продать, но пока не продали, и трубы «зависли» на окраине табора. Здесь у цыган нечто вроде склада: привозят, сгружают… Вот хоть направо – высокие сугробы, но это не сугробы! Под снегом лежат трансформаторные подстанции. Они нерабочие. На производстве их уже списали, а цыгане купили: разберут – будет медь; медь они сдадут.
На заснеженной улице нет ни души: ни детей, ни женщин. Думаю: «Странно. Не случилось ли чего?» Ведь в таборе обычно весьма оживленно – как в московском метро.
Из крайнего дома быстрыми шагами выходит Женико (он же Женя). Его сопровождает бровастая дворняжка.
Я говорю:
– Привет, морэ[3]. Как твои дела?
Он:
– Не поверишь! Зарезали тут одного.
– Кто?!
– Мы!
– Кого?
– Пойдем покажу!
И ведет прямо в дом. За порогом – два тазика с потемневшей кровью. Посреди комнаты лежит тело. Рядом с холодильником – отрезанная голова. На лбу – отметина от удара топором! Взгляд – бессмысленный и остекленевший, уши повисли, нос – пятачком. Цыгане зарезали порося! Тушу разделывают прямо в доме. Этим занимаются исключительно мужчины. Женщины и дети восторженно наблюдают. Для них это настоящее шоу.
Хряк валяется на спине с раскроенным пузом. Копыта на лапах уже обрублены. Через пару минут тушу раскрывают, как футляр контрабаса: две лапы налево, две – направо.
Один из молодых цыган вырезал сердце, показал барону.
Мне объясняют: поросенка кормили в складчину – пять или шесть семей, а теперь будет тяфи.
– Что это такое?
– А вот когда поросенка зарежут и всех зовут отпраздновать, выпить – это у нас называют «тяфи».
Играет музыка. Нарядная Черана, нарядная Рупиш. Шустрые дети. На руках у Маши голосисто расплакался маленький Пулемет, сын Чебуреко. Над диваном открыточно-яркая картина: альпийский пейзаж. В соседнюю комнату (цыган скажет «в залу») проход в виде арки – там стол накрытый. Стены в коврах. В углу стоит огромная, празднично украшенная новогодняя… сосна! У нее на макушке красная звезда, как на Спасской башне. Под сосной – Дед Мороз и бутылки шампанского. На ветках – обильно – «дождик», игрушки, конфеты и баранки. Цыгане наряжают сосны, а не ели, потому что на них дольше держится хвоя.
А новости… главная новость такая: на днях в таборе накрылось электричество. Это часто бывает, потому что цыгане как только не мухлюют – лишь бы не платить, и если ты в счетчик не вставил «жулик», ты не цыган! Вот и коротнуло. В половине домов сгорела техника – музыкальные центры, электрические чайники… Доэкономились, скупой платит дважды.
– Не продашь мне телевизор? – говорит Червонец. Его «самсунг» стал одной из жертв того замыкания. Без «самсунга» все скучают. Только Греко доволен:
– Без телевизора люди лучше общаются! Лучше домино! А по телевизору плохому научишься!
– Червонец, – говорю, – а почему у тебя такое имя?
– У мамы спроси.
Мама его, Лиза, – жена барона, ей семьдесят пять лет. Она отвечает:
– А помнишь, раньше были деньги красивые – красные червонцы, николашки их звали. Я их считала, и как раз он родился. А пусть, думаю, Червонец будет!
У этой Лизы двенадцать детей, а внуков сто! Она всех и не вспомнит!
Праздник происходит в доме Боши и Чераны. Гостей туда набилось, как в стручок горошин! Гутуйо (он же Коля), Пьяпино (Петрó), Пико (он же Миша), баба Лиза (Ляля)… У цыган, как у испанских грандов, несколько имен: одно – для табора, другое – для города, для документов. Раньше это была, судя по всему, своего рода конспирация, а сейчас остается как дань привычке, «такой у нас обычай».
Поросенок разделан. Каждая семья берет свою долю – массивные куски, которые сочатся кровавой росой; незначительную часть оставляют для тяфи. Готовят тут же – в большом казане, с луком, с приправами.