– Видимо, сотрудников привозят и вывозят группами, – рассуждал Эллис. Миссис Сигсби показалось, что он говорит сам с собой, а не с другими. Наверное, для него это было обычное дело. – По-другому никак.
Стэкхаус кивнул:
– Да, молодец парень, соображает! Сколько ему, двенадцать?
– А вы почитайте отчет, Тревор. – Она нажала клавишу на клавиатуре, и на экране появился скринсейвер: фотография ее дочерей-близняшек в коляске, сделанная за много лет до того, как у них появились дерзкие замашки, грудь и дружки-плохиши. А в случае Джуди – еще и наркозависимость. – Рубиновая уже отчиталась?
– Лично мне, – кивнул Стэкхаус. – Полиция найдет в истории браузера на компьютере Эллиса запросы о детях, которые убили своих родителей. Тут надо аккуратно, запросов не должно быть слишком много – двух-трех достаточно.
– Иными словами, все строго по регламенту.
– Да, мэм. Не буди лихо, пока оно тихо. – Стэкхаус улыбнулся – почти как Уилхолм, когда парнишка врубал обаяние на полную катушку. И все же переплюнуть Уилхолма в этом деле было непросто: тот притягивал девчонок как магнит. До поры до времени, конечно. – Хотите пообщаться с командой, или хватит оперативного отчета? Его составляет Денни Уильямс, так что будет хотя бы читаемо.
– Если все прошло гладко, достаточно отчета. Пусть Розалинда его принесет.
– Хорошо. А что слышно от Алворсон?
– Вы про то, не тискается ли Уилхолм с Калишей? – Сигсби приподняла бровь. – Какое отношение это имеет к безопасности, Тревор?
– Да пусть себе тискаются сколько влезет, мне чхать. Пусть даже девственность потеряют – если там еще есть, что терять, конечно. Тем не менее от Алворсон порой бывает толк. Помните тот их разговор с Вашингтоном?
Морин Алворсон, экономка, которая якобы любила и жалела всех юных подопечных Института, на самом деле работала осведомителем. (Миссис Сигсби считала, что те крохи действительно полезной информации, что поступали от Морин, не позволяли называть ее шпионкой — слишком много чести.) Ни Калиша, ни остальные ТЛП до сих пор ее не раскусили, потому что она мастерски скрывала свой дополнительный источник доходов.
Что делало ее особенно ценным сотрудником, так это аккуратно подкинутая подопечным идея, будто некоторые зоны в Институте – южный угол столовой и небольшой закуток рядом с торговыми автоматами в буфете – не прослушиваются. Именно там Алворсон узнавала самые сокровенные мысли детей. Обычно эта информация не заслуживала никакого внимания, но время от времени среди руды попадались самородки. Вашингтон, к примеру, однажды признался Морин, что планирует совершить самоубийство.
– Нет, в последнее время ничего стоящего не было, – сказала Сигсби. – Я вас непременно уведомлю, если получу интересующие вас сведения, Тревор.
– Хорошо-хорошо. Я просто спросил.
– Понятно. Теперь уходите, пожалуйста. Мне нужно работать.
– Да пошло все на хрен, – сказал Никки, вновь усаживаясь на скамейку. Наконец-то он убрал челку с глаз. – Скоро прозвенит звонок, и меня ждет очередная проверка зрения – после обеда опять буду пялиться в белую стену… Ладно, посмотрим, какой ты шахматист, Эллис. Ходи.
Люку ужасно не хотелось играть в шахматы. У него в голове роились сотни вопросов – по большей части об уколах, – но, видимо, задавать их было рано. Есть ведь еще такая штука, как информационная перегрузка, в конце концов. Люк передвинул королевскую пешку на две клетки вперед. Никки сделал то же самое. Люк пошел королевским слоном так, чтобы тот угрожал черной королевской пешке. Помедлив секунду, Никки вывел ферзя на четыре клетки по диагонали – и тем самым подписал себе приговор. Люк вывел своего ферзя, подождал, пока Никки сделает уже не имеющий никакого значения ход, затем передвинул ферзя аккурат к черному королю.
Никки нахмурился:
– Шах и мат за четыре хода? Ты серьезно?!
Люк пожал плечами:
– Это называется «детский мат» и работает, только если играешь белыми. Ничего, в следующий раз ты заранее просечешь задумку противника и сумеешь ему помешать. Эффективнее всего – передвинуть ферзевую пешку на две клетки вперед или королевскую – на одну.
– А если я так сделаю, ты все равно мне задницу надерешь?
– Не исключено. – Дипломатичный ответ. Искренний прозвучал бы так: Разумеется!
– Ну ни фига себе. – Никки изучал доску. – А ты крут! Где учился?
– Нигде, пару учебников по шахматам прочитал.
Никки поднял взгляд на Люка, словно увидел его впервые, и повторил вопрос Калишы:
– Умный, что ли?
– По крайней мере, ему хватило мозгов разделать тебя в шахматы, – сказала Айрис, избавив Люка от необходимости отвечать.
В этот момент прозвучал тихий звонок из двух нот: динь-дон.
– Все, обед, – сказала Калиша. – Умираю с голоду! Идем, Люк. Проигравший убирает игру на место.
Никки нацелил на нее палец и одними губами произнес: Пиф-паф! – впрочем, с улыбкой. Люк встал и пошел за девочками. У входа в комнату отдыха его нагнал и схватил за локоть Джордж. Из учебников по социологии (и личного опыта) Люк знал, что дети в коллективах имеют тенденцию легко брать на себя определенные роли. Если в этой группе Ник Уилхолм – бунтарь, то Джордж – явно шут. Впрочем, сейчас вид у него был как нельзя более серьезный. Он заговорил тихо и быстро:
– Ник крутой, мне он нравится, а девчонки вообще от него без ума, и ты тоже скоро к нему проникнешься. Но будь осторожней: не пытайся ему подражать. Он никак не хочет смириться с тем, что нам отсюда не выбраться, а все остальные давно смирились. И тебе не советую лезть на рожон. Вот, например, точки – как увидишь их, сразу говори. Если не видишь – тоже говори. Не ври. Им все известно.
Тут их догнал Никки.
– О чем болтаете, Джорджи?
– Он хотел знать, откуда берутся дети, – нашелся Люк. – Я велел ему спросить тебя.
– Вот, черт, еще один клоун завелся. Только этого не хватало! – Никки схватил Люка за шею и сделал вид, что хочет его задушить. То был знак внимания? Или даже уважения?.. – Ладно, пошли есть.
То, что его новые друзья называли буфетом, было частью комнаты отдыха. Торговые автоматы располагались напротив большого настенного телевизора. Люк хотел поближе на них взглянуть, но остальные шли быстро, он и так еле за ними поспевал. И все же табличку с надписью «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ» он разглядел. Так что, может, это и не розыгрыш: здесь действительно спаивают детей.
Да, это не Канзас и не Остров Удовольствий, подумал он. Это Страна Чудес. Кто-то пришел в мою комнату посреди ночи и спихнул меня в кроличью нору.
Столовая оказалась чуть меньше, чем в Бродерике, но почти полное безлюдье – на обед пришло всего пять человек – делало ее прямо-таки огромной. Среди небольших столиков на четверых стояло несколько длинных, и один из них был накрыт на пять персон. Женщина в розовой форменной блузке и розовых брюках подошла и налила им воды. На груди у нее висел бейджик с именем «НОРМА».
– Ну как вы, цыплятки? – спросила она.
– Просто отлично! – просиял Джордж. – А вы как?
– Хорошо.
– У вас, случайно, не найдется карточки «Побег из тюрьмы»?
Норма одарила его дежурной улыбкой и скрылась за дверью, которая вела, судя по всему, в кухню.
– Ради кого я стараюсь, спрашивается? – посетовал Джордж. – Лучшие фразы пропадают даром. Даром, ей-богу!
Он потянулся за стопкой меню в центре стола и раздал их присутствующим. Сверху стояла дата. Дальше значились: ХОЛОДНЫЕ БЛЮДА И ЗАКУСКИ (жареные куриные крылышки «буффало» или томатный суп), ОСНОВНЫЕ БЛЮДА (бургер с буйволятиной или рагу по-американски) и ДЕСЕРТЫ (яблочный пирог с мороженым или некий «волшебный заварной тортик»). Также на выбор предлагалось несколько напитков.
– Еще есть молоко, но его не указывают в меню, – сказала Калиша. – Обычно дети хотят его только на завтрак с хлопьями.
– Здесь правда вкусно готовят? – спросил Люк. Этот прозаичный вопрос (словно они приехали на какой-нибудь курорт с питанием по системе «все включено» и обсуждают кухню) моментально вернул ему ощущение бредовости происходящего.
– Да, – ответила Айрис. – Еще нас иногда взвешивают. Я вот уже целых четыре фунта набрала.
– Раскармливают, как свиней перед забоем, – добавил Никки. – Как Гензеля и Гретель.
– В пятницу вечером и в воскресенье днем – шведский стол, – сказала Калиша. – Ешь сколько влезет.
– Как Гензеля и Гретель откармливают, суки, – повторил Никки и покосился на камеру в углу. – Возвращайся, Норма! Мы готовы сделать заказ.
Она моментально вернулась, отчего происходящее стало казаться Люку еще нереальнее. Впрочем, когда принесли крылышки и рагу, он набросился на них с аппетитом. Да, здесь было жутко, да, ему было очень страшно за себя и за родителей, но, в конце концов, он был ребенком.
Растущим организмом.
Видимо, за ними действительно наблюдали: не успел Люк отправить в рот последний кусочек торта с заварным кремом, как появилась еще одна женщина в розовой одежде, напоминающей форму. На ее бейджике значилось имя «ГЛЭДИС».
– Люк? Пойдем-ка со мной.
Он посмотрел на своих четырех друзей. Калиша и Айрис потупились, а Никки глядел на Глэдис – скрестив руки на груди и едва заметно улыбаясь.
– Может, заглянешь попозже, детка? Под Рождество, например. Я тебя затолкаю под омелу.
Она пропустила его слова мимо ушей.
– Люк? Я жду. Пойдем, пожалуйста.
Джордж был единственный, кто отважился посмотреть ему в глаза. Увидев его лицо, Люк сразу вспомнил про «не лезь на рожон». И встал.
– Ладно, увидимся, ребят. Наверное.
Калиша одними губами сказала: Уколы для прикола.
Глэдис была миниатюрная и хорошенькая, но мало ли… Вдруг у нее черный пояс и она одним махом перекинет Люка через плечо, если он взбрыкнет? А даже если нет, за ними в самом деле наблюдают – подкрепление не заставит себя ждать. Впрочем, Люк был воспитанный, вежливый мальчик и привык слушаться взрослых. Подобные привычки дают о себе знать даже в таких ситуациях.
Глэдис повела его мимо окон, о которых рассказывал Никки. Люк посмотрел на улицу и действительно разглядел еще одно здание: его почти полностью скрывали деревья, однако оно совершенно точно там было. Дальняя половина.
Люк оглянулся. Вот бы кто-нибудь его подбодрил… Может, Калиша помашет или хотя бы улыбнется? Увы, никто не улыбался. Такие же лица у детей были на площадке, когда он спросил, живы ли их родители. И если тогда они точного ответа дать не могли, то теперь-то наверняка знали, куда его ведут. Ведь они все это уже проходили.
– Какой славный денек, правда? – сказала Глэдис, ведя Люка по уже знакомому шлакоблочному коридору. Они прошли мимо его комнаты. Коридор уходил в другое крыло – там тоже были двери и комнаты, – но они свернули налево, в какую-то нишу, похожую на обычный лифтовый холл.
Люк, прекрасно умевший вести светские разговоры, промолчал. Он был уверен, что в подобной ситуации Ник поступил бы именно так.
– Вот только мошки… ох! – Она отогнала рукой воображаемых насекомых и засмеялась. – Придется постоянно мазаться репеллентом, по крайней мере в июле.
– А потом выведутся стрекозы.
– Да! Точно! – Глэдис пронзительно захихикала.
– Куда мы идем?
– Увидишь. – Она подвигала бровями, как бы говоря: Тебя ждет приятный сюрприз.
Лифт открылся. Оттуда вышли два человека в голубых рубашках и брюках. Один был «ДЖО», второй – «ХАДАД». Оба держали в руках айпады.
– Привет! – радостно поздоровалась с ними Глэдис.
– Привет, детка, – сказал Хадад. – Как дела?
– Отлично! – прощебетала девушка.
– А у тебя как дела, Люк? – обратился к нему Джо. – Обживаешься?
Он снова промолчал.
– Ни с кем не разговариваешь? – Хадад ухмылялся. – Ничего, пока можно. А вот потом – не советую. Видишь ли, Люк, у нас все просто: ты с нами по-хорошему – и мы с тобой по-хорошему.
– Тише едешь – дальше будешь, – добавил Джо. – Народная мудрость! Еще увидимся, Глэдис?
– Конечно! Ты угощаешь.
– Договорились!
Мужчины ушли, а Глэдис с Люком сели в лифт. Кнопок с цифрами на стене не было. Глэдис сказала: «Би», – вытащила из кармана брюк ключ-карту и помахала ею перед сенсором. Двери закрылись, и лифт поехал вниз – впрочем, ехал он недолго.
– Би, – проворковал женский голос из динамика наверху. – Уровень Би.
Глэдис снова махнула картой. Двери открылись в широкий вестибюль, ярко освещенный полупрозрачными потолочными панелями. Играла тихая музыка, какая обычно звучит в супермаркетах. Туда-сюда ходили люди с тележками, полными какого-то оборудования. Один нес в руках проволочную корзину с пробирками – анализами крови? Двери были помечены номерами, и перед каждым стоял префикс B.
Тут все по-крупному, говорил Никки. У них огромная территория. Видимо, он не соврал: раз есть подземный уровень B, то должен быть и С, логично? А может статься, и D, и E. Действительно похоже на правительственное учреждение, подумал Люк. Как можно сохранить такую здоровенную организацию в тайне? Мало того – деятельность Института незаконна и противоречит конституции США, его сотрудники похищают детей!
Они прошли мимо открытой двери, и Люк увидел очередную комнату отдыха, для сотрудников. Здесь тоже стояли торговые автоматы (впрочем, без табличек «ЕСЛИ ПЬЕШЬ – ЗНАЙ МЕРУ»). За одним из столиков сидели трое: мужчина и две женщины. Все они были в гражданском (джинсы, рубашки) и пили кофе. Одна из женщин – светловолосая – показалась Люку знакомой. Поначалу он растерялся, а потом вспомнил голос: Как скажешь, детка. Это было его последнее воспоминание из прошлой жизни – до того, как он очнулся здесь, в Институте.
– Ты! – Он указал пальцем на женщину. – Это была ты!
Женщина невозмутимо посмотрела на него. И все еще смотрела, когда Глэдис закрывала дверь.
– Это была она! – воскликнул Люк. – Точно она!
– Мы уже почти пришли, – сообщила Глэдис. – Все пройдет быстро, обещаю. Потом вернешься в свою комнату. Ты, наверное, устал с непривычки.
– Вы меня слышите? Эта женщина проникла в мою комнату! И брызнула мне чем-то в лицо.
Опять нет ответа, только ослепительная улыбка. С каждым разом она казалась Люку все более неестественной и жуткой.
Они подошли к двери с номером B-31.
– Веди себя хорошо – и получишь пять жетончиков, – сказала Глэдис и достала из кармана горсть металлических кружков, похожих на монеты. С обеих сторон на них был отчеканен треугольник. – Видишь? Они у меня с собой.
Она постучала в дверь. Открыл мужчина в голубой форме с именем «ТОНИ» на груди: высокий, белокурый, красивый (если бы не легкий прищур). Люк решил, что он похож на злодея из фильмов про Джеймса Бонда – пожалуй, на того обходительного лыжного инструктора, который оказался убийцей.
– Входи, входи.
Видимо, приглашали только Люка. Глэдис легонько толкнула его в спину и закрыла за ним дверь.
Стоявшее посреди комнаты оборудование выглядело устрашающе: что-то вроде стоматологического кресла, только оснащенное ремнями для рук.
– Садись, приятель, – сказал Тони. Ладно хоть не «умница», подумал Люк.
Тони подошел к столу, открыл какой-то ящик и начал в нем рыться, насвистывая. Когда он снова повернулся к Люку, в руке у него было что-то вроде маленького паяльника. Тони с удивлением обнаружил, что Люк все еще стоит в дверях, и широко улыбнулся.
– Я же сказал: садись.
– Что вы будете со мной делать? Татуировку хотите набить? – Он вспомнил, что евреям при поступлении в Освенцим и Берген-Бельзен набивали номер на руке. Бред, конечно…
Тони снова удивился, потом хохотнул.
– Господи, что ты! Я просто тебя чипирую. Это не больно – как сережку в ухо вставить. Всем нашим гостям вживляют чипы.
– Я тут не гость, – сказал Люк, – а заключенный. И ничего вы мне в ухо не вставите.
– Еще как вставлю, – ответил Тони, по-прежнему широко улыбаясь и по-прежнему напоминая доброго дядю, который помогает детям вставать на лыжи – а в свободное время гоняется за Джеймсом Бондом с отравленным дротиком. – Слушай, это правда не больно, просто слегка ущипну ухо. Раз – и готово! Так что будь паинькой, сядь в кресло. Глэдис тебе сразу же выдаст жетончики. А если будешь сопротивляться, я тебя все равно чипирую, но жетонов тебе не видать как своих ушей. Что скажешь?