Потом Антонио поцеловал ее, и Мейси сразу перенеслась в какой-то параллельный мир. В первый раз поцелуй действовал на нее так. Она не могла думать. Не могла дышать. Прикосновение его губ было искрой, которая зажгла ее изнутри. И когда поцелуй стал глубже, этот огонь превратился в пожарище.
Антонио оторвался от ее рта и проложил дорожку влажных поцелуев вниз по ее шее, прошелся кончиком языка по острой ключице, обжигая и дразня. Мейси выгнулась и застонала. Антонио довольно улыбнулся, и она почувствовала эту улыбку своей кожей. Его губы двинулись ниже, пока не дошли до края футболки.
– Что это такое на тебе надето? – прошептал он, и Мейси вернулась на землю – смущенная и растерянная.
– Это наша форма. Она ужасная, я знаю…
– Ты завела бы меня, даже если бы на тебе был мусорный пакет, – ответил Антонио, стягивая с ее плеч полурасстегнутый комбинезон. – В особенности если бы кроме пакета на тебе ничего не было.
Он через голову стянул с нее футболку и отшвырнул. Мейси засмеялась от щекотки, но тут же умокла, почувствовав себя непривычно голой.
– Ты даже красивее, чем я думал, – сказал Антонио. – Тебе нечего стыдиться.
Мейси не решилась признаться, что никто никогда не видел ее голой.
Этот Антонио Росси, прекрасный незнакомец, будет первым. Он накрыл ее маленькие округлые груди ладонями, и она ощутила их тепло через тонкий трикотаж. Она, сама не зная зачем, подавила стон, но Антонио все понял.
– Не сдерживайся, – сказал он с улыбкой. – Неужели ты не знаешь, как отклик женщины возбуждает мужчину?
Нет, она этого не знала, она вообще ничего не знала про отклик женщины и возбуждение мужчины.
– Почему ты не раздеваешься? – отважилась спросить Мейси.
– Потому что я хочу, чтобы это сделала ты, – ответил он, приподняв одну бровь.
– О…
Она не ожидала, что такой человек, как Антонио, такой могущественный и властный, захочет отдать ей инициативу.
– Смелее, Мейси, это просто пуговицы.
Да, это были пуговицы, но не просто. Это было самое смелое и сексуальное, что она делала в своей жизни, – медленно, подрагивающими пальцами она начала расстегивать его белоснежную рубашку. При каждом вдохе она чувствовала древесный запах его одеколона, с каждой расстегнутой пуговицей она видела еще кусочек его карамельной кожи.
Антонио не выдержал, взял ее ладонь и положил себе на грудь. Его мускулистое тело было твердым, как камень, и теплым, как свежеиспеченный хлеб, а сердце под ее пальцами колотилось так же бешено, как ее собственное.
Антонио притянул ее к себе, ее груди, прикрытые только тонким трикотажем, прижались к его обнаженной груди. Он поцеловал ее, на этот раз жадно и требовательно. И Мейси ответила на это требование – она откинулась на диван, увлекая Антонио за собой, а он целовал ее все жарче, раздвигая коленом ее ноги, и от этого Мейси окончательно потеряла голову.
Но это было только начало.
Антонио скользнул вниз по ее телу и зубами оттянул тонкую ткань ее простенького бюстгальтера. Она задохнулась и выгнула спину, когда он нежно обхватил губами ее сосок. А руки продолжали открывать и исследовать ее тело: расстегнутый комбинезон был снят и полетел вслед за футболкой, за ними нижнее белье, и Мейси сама не поняла, как оказалась совсем голой. И он тоже. Неизвестно когда он успел раздеться, неизвестно когда он успел погасить верхние лампы, но теперь комната была освещена только огнями Манхэттена и светом, проникавшим из коридора, и в этом тусклом свете Антонио был похож на одну из тех бронзовых статуй, на которые она последнее время часто ходила смотреть в Метрополитен-музей[2].
Мейси дрожала от возбуждения и страха. Как бы ни была опьянена происходящим, она все равно четко понимала, на какой шаг решилась.
Антонио, должно быть, понял ее чувства, потому что еще раз спросил:
– Мейси… Ты уверена? Ты хочешь этого?
Она кивнула.
– Тогда скажи мне это! – потребовал он. – Или мне придется остановиться.
Она глубоко вздохнула и раскинулась на диване, открываясь ему вся.
– Да, – сказала она и протянула ему руку. – Я хочу тебя.
Большего Антонио и не требовал – он накрыл ее своим телом, поцеловал, одновременно разводя ее бедра руками. Когда он вошел в нее, Мейси замерла от странного и непривычного ощущения. Он тоже замер и нахмурился. Мейси не знала, понял ли он, что она девственница? Или он догадался об этом давно по ее неопытности?
Антонио застонал и мощным толчком вошел в нее до конца. Она сумела подавить крик боли, но та была короткой, и Мейси прислушивалась к новым ощущениям внутри своего тела. Так вот он какой, секс! Она всегда думала, что ей больше понравится прелюдия, но эти ощущения совершенно ошеломили ее.
Антонио поднял голову и хмуро посмотрел на нее.
– Мейси…
– Все хорошо, – выдохнула она. – Не останавливайся.
Ей почему-то вдруг стало очень важно, чтобы он не знал, что она девственница – была девственницей, что она решилась отдать свою невинность незнакомцу, которого больше никогда не увидит. Она подняла бедра, стараясь принять его как можно глубже, пытаясь приспособиться к его ритму. Она потеряла чувство времени, места и реальности, они двигались в едином ритме, с каждым толчком будто поднимаясь еще на одну ступеньку лестницы наслаждения, пока не добрались до самой вершины и не рухнули оттуда вниз, в блаженную бездну.
Антонио на секунду прижался лбом ко лбу Мейси. Но только на секунду. А потом откинулся на диван, пытаясь вернуть себе самообладание, полностью сметенное этим странным приключением.
Нет, секс на офисном диване с незнакомой женщиной вовсе не был ему внове. Новой была сама Мейси. С ней все было по-другому. И это его слегка раздражало. Он никогда бы не стал предлагать Мейси выпить, рассказывать ей о брате, не говоря уже про все остальное, если бы знал, что после этого будет чувствовать себя настолько уязвимым. Ему не следовало открывать прочно запертые двери в свое сердце, не следовало даже приотворять их. Но он это сделал и теперь не мог сдержать потоки скорби и печали, хлынувшие на него.
Он перевернулся на бок, притянул Мейси к себе и уткнулся головой в теплый, мягкий изгиб ее шеи. Он все еще пытался сохранить хладнокровие, хотя и знал, что это тщетные попытки, – он утратил его в тот момент, когда проник в ее тело, когда она обвила его ногами, помогая ему войти еще глубже.
Мейси обняла его, гладила по волосам и шептала какие-то нежные слова, будто он был ребенком, которого она баюкала.
Антонио чувствовал себя настолько слабым, что ему даже было стыдно, но он не мог не отдаться этому сладкому, забытому ощущению. Он больше не мог сдерживаться. Просто не мог. И он ненавидел себя за это. Он вцепился в Мейси, словно утопающий за соломинку, и зарылся в нее, словно в подушку, как зарывался в детстве, спасаясь от ночных страхов. Ее шея была мокрой, не то от любовного пота, не то от его слез.
– Ты очень любил его? – тихо спросила Мейси.
– Да, – выдохнул Антонио в ее кожу. – Я любил его. И это я… – Он уже не мог остановиться, правда рвалась из него наружу после стольких лет молчания. – И это из-за меня он умер.
Ее пальцы замерли в гуще его волос, и Антонио затаил дыхание. Ожидая приговора. Осуждения.
– Это ты был за рулем той машины? – тихо спросила она.
Антонио в ужасе отшатнулся от нее.
– Нет! Не в этом дело…
– Тогда это не твоя вина.
У него перехватило дыхание. Если бы только это было так легко. Он принял бы от нее отпущение грехов и ушел отсюда свободным человеком. Но Антонио знал, что виноват, и если бы он сказал Мейси всю правду, то и она бы тоже так решила.
– Ты не должна так говорить.
– А ты не должен говорить, что убил его. – Она подняла руку и погладила его по щеке, потом взяла за подбородок, вынуждая посмотреть на нее. В ее зеленых глазах стояли слезы. – Так вот почему ты был таким потерянным сегодня… – тихо проговорила она, скорее утверждая, чем спрашивая. – Ты считаешь себя виноватым в его смерти, а такую ношу никто не может вынести.
– Ты не знаешь…
– Тогда расскажи мне.
Он покачал головой. Даже сейчас он не мог этого сделать. Особенно сейчас. Тогда она его возненавидит еще и потому, что сама пережила такую же потерю.
Мейси поцеловала его в губы, и он блаженно закрыл глаза, словно на ее губах был эликсир забвения.
– Ты и так пережил большую боль, незачем отягощать ее чувством вины.
– Ты не знаешь, – повторил он. Это было все, что он мог ей сказать.
Мейси снова поцеловала его, потом поцеловала его закрытые веки, а он лежал в ее объятиях, слабый и открытый, словно улитка, лишившаяся своего панциря.
Ее волосы рассыпались у него на груди, а она продолжала целовать его губы, его шею, его грудь, словно пыталась заглушить своими поцелуями боль его сердца. Под ее прикосновениями скорбь и горе стихали, уступая место спасительному желанию. Не тому жадному властному вожделению, которое влекло Антонио к ней час назад, но чему-то более глубокому и нежному, чему-то тревожному и непонятному. И он знал, что не может сопротивляться этому чувству.
Она перекатилась на него, ее волосы как огненное покрывало накрыли их обоих. Антонио положил руки на бедра Мейси, направляя ее. Он знал, что она тоже чувствовала это: не просто желание, но глубокую связь, установившуюся между ними. Этим вечером они дарили друг другу не только тела, но нечто большее.
Она оперлась руками на его плечи и двигалась медленно, принимая и отпуская его. Все было так просто и так правильно. В жизни Антонио было много женщин и много секса, но он никогда не чувствовал ничего подобного. Когда они подошли к кульминации, он взял ее лицо руками и не отрываясь смотрел ей в глаза. Ему казалось, что она переливается в него с каждой волной наслаждения.
Потом она лежала у него на груди, и его бешеное сердце билось прямо у нее под ухом, а он накручивал пряди ее медных волос на свои запястья, словно желая приковать себя к ней. Они молчали. Но в словах и не было нужды – они были бы лишними в этой самой простой и самой естественной форме общения.
Должно быть, он задремал и проснулся от боли в затекшей шее и от какого-то тихого звука, доносившегося из коридора. В комнате было холодно, Мейси все еще спала рядом.
Антонио лежал, перебирая в памяти все события прошлого вечера, но умиротворение и радость, с которыми он уснул, сменились ужасом и стыдом.
О чем он думал? Что он наделал?
Антонио вспомнил, как дрожал в ее объятиях, слова, которые говорил, свою слабость и свою откровенность, и… съежился от отвращения. Он всю жизнь, особенно последние десять лет, охранял свою душу от всех и каждого – так было проще и безопаснее и для него, и для окружающих. И вот за один вечер Мейси расколола его, как гнилой орех.
Антонио чувствовал себя ужасно, будто она содрала с него кожу, обнажила все его нервы, и теперь каждой клеточкой тела ощущал страшную боль. Он не мог этого вынести и не мог объяснить себе, почему ей это позволил?
Должно быть, всему виной виски – что же еще? Он был пьян, потерял контроль и разболтался, а эта девушка тут совсем ни при чем.
Мейси зашевелилась, и Антонио замер и закрыл глаза, потому что он не мог заставить себя посмотреть ей в лицо.
Из коридора снова послышался все тот же тихий звук, но теперь Антонио его узнал – это был скрип тележки.
– Мейси? – услышал он женский голос.
Мейси вздрогнула и подняла голову.
– Мейси, ты здесь? Ты уже убралась на этом этаже?
– Ой! Нет! Почти!
Мейси поднялась на локте. Она посмотрела на Антонио – даже с закрытыми глазами он кожей чувствовал этот взгляд. Он понимал, что это трусость, но не открыл глаза, ни когда она осторожно слезла с дивана, ни когда быстро собирала свою одежду. Он по-прежнему делал вид, что спит.
– Мейси!
– Я сейчас, подожди! Можешь пока мусор вынести? Спасибо!
Антонио услышал визг застегиваемой молнии. Он немного приоткрыл глаза и увидел, как Мейси, уже полностью одетая, стягивает волосы в узел. Она оглянулась на него, и сквозь полусомкнутые веки Антонио увидел выражение нерешительности и печали на ее лице. Она схватила свою тележку и быстро вышла из комнаты. Дверь с тихим щелчком закрылась.
Антонио вздохнул с облегчением. Так лучше.
Глава 4
Следующие две недели Мейси не могла оправиться от шока. Она не могла поверить, что она это сделала. Это было какое-то безумие, какое-то опьянение. О чем только она думала?
Тем не менее она не могла сдержать нежность, когда вспоминала их ласки. Тогда она чувствовала с ним такую близость, какую и вообразить себе не могла. Она вспоминала, как Антонио плакал у нее на груди… Как она обнимала его… Как он наполнял ее тело…
Даже сейчас, много дней спустя, при воспоминании об этом Мейси почувствовала смесь нежности и тоски.
Временами она даже думала, что, может быть, он попытается разыскать ее? Для такого влиятельного человека это не составило бы труда. Но она тут же принималась ругать себя за такие глупые мысли. Конечно, он не станет ее разыскивать! Это был секс на одну ночь, и она была не настолько наивна, чтобы не понимать этого. И все же. И все же.
Что, если бы она не сбежала? Что, если бы она вернулась к нему той ночью? Может быть, тогда этот секс-на-одну-ночь перерос бы в нечто большее, они бы встретились снова и…
«Но это уже из области сказок и сериалов», – одергивала себя Мейси. Она знала, как на самом деле устроена жизнь. Она сурова, несправедлива и очень коротка. Наверное, в ней есть и счастье, и любовь, но они точно не падают вдруг тебе в руки в пустом офисе в два часа ночи.
Мейси пыталась сосредоточиться на учебе, которая обычно приносила ей удовольствие. И теперь наконец, спустя пять лет, она вернулась к тому, о чем мечтала всю жизнь. Но даже когда она сидела на занятиях, даже когда аккомпанировала своим друзьям на службе в местной церкви, она чувствовала себя потерянной и опустошенной. Это было неприятное чувство, и Мейси снова ругала себя за наивность и влюбчивость.
Правда, она все-таки не дошла до полного безумия – она не пыталась искать Антонио ни в офисе, ни в Сети. Ей, конечно, хотелось, но она строго-настрого себе это запретила. Потому что это все равно ни к чему бы не привело.
А потом, через три недели после ночного приключения, ее однажды стошнило прямо во время завтрака. Она не придала этому значения, но на следующее утро ее вырвало снова. И на следующее тоже. Месячные у нее всегда были нерегулярными, но теперь уже бесполезно было отрицать – у нее задержка.
Даже при всей своей неопытности Мейси понимала, что это значит. Удивительно другое – почему эта мысль не пришла ей в голову раньше. Они же не предохранялись. Наверное, она совсем потеряла голову.
И вот после занятий Мейси купила два теста на беременность и помчалась в свою крошечную студию на Морнингсайд – это у черта на куличках, но ничего другого она не могла себе позволить.
Когда она разрывала упаковку, руки у нее так тряслись, что она несколько раз роняла тест на пол. Сердце чуть не выскакивало у нее из груди. Она не может быть беременна. Просто не может.
Но в глубине души она знала правду. Такое с ней уже было – в одну минуту жизнь переворачивается, и все, на что ты рассчитывал и надеялся, рассыпается, как замок из песка.
Тест должен был сработать через три минуты, и она положила его на раковину полосками вниз, чтобы не мучить себя раньше времени. Но у нее было чувство, которое она испытала пять лет назад в полицейском участке, когда ей сказали, что ее родители погибли на месте. Тогда ей тоже казалось, что все вокруг, и она сама, отражается в странном кривом зеркале – искаженное, деформированное, перевернутое. И сейчас она ощущала то же самое. Еще не перевернув тест, она уже знала, что увидит на нем. Знала, что ее жизнь снова переворачивается.
Конечно же, когда три минуты спустя Мейси взглянула на тест, на нем было две полоски. Она не удивилась, только вся сникла, будто на плечи ей легла ужасная тяжесть. Ребенок сорвет все ее планы, а она всего полгода как вернулась в колледж. Но теперь ей, конечно, снова придется уйти и неизвестно, на сколько. И все же Мейси знала, что не сможет отказаться от этого ребенка, как не смогла пять лет назад отказаться от своего брата. Они оба были ее частью.