Он последовал за другом в хижину. Ставни были раскрыты, чтобы впустить воздух и чистый свет. Единственная комната оказалась маленькой, но в ней поддерживался порядок. Он помнил эту черту Тая.
Янь увидел очаг и узкую кровать, низкий письменный столик, деревянную поставку для туши, тушь, бумагу, кисти, циновку перед ними. Он улыбнулся, а потом услышал, как за ним вошла Вань-сы.
– Это моя телохранительница, – сказал он. – Мой каньлиньский воин. Она убила тигра.
Янь повернулся, чтобы сделать жест в ее сторону, как положено, когда представляешь человека, и увидел, что Вань-сы обнажила мечи и вытянула их в сторону их обоих.
Его инстинкты притупило одиночество, два года пребывания вдали от всего, хотя бы отдаленно напоминающего обнаженный против него клинок. Необходимость следить, нет ли поблизости волков или горных котов, и запирать коз в загоне на ночь еще не готовит тебя к встрече с убийцей.
И все же Тай почувствовал, что с телохранительницей что-то не так, еще когда Янь подъехал к нему вместе с ней. Он не мог бы сказать, что это было за ощущение. Для путешественника было обычным брать с собой телохранителей, а Янь не привык к путешествиям, и его семья была достаточно состоятельной, чтобы нанять каньлиньского воина, даже если он намеревался проехать небольшое расстояние на запад, а потом спуститься к реке Вай.
Дело было не в этом. Что-то в ее глазах и в позе, решил Тай, глядя на мечи. Оба были нацелены на него, а не на Яня; каньлиньский воин знал, кто из них представляет опасность.
Когда она подъехала и остановила своего коня у двери в хижину, она не должна была выглядеть так настороженно, так пристально смотреть на него. Ее наняли, чтобы сопровождать человека в определенное место, и они приехали в это место. Задача выполнена, или, по крайней мере, первая ее часть. Гонорар частично заработан. Но ее взгляд на Тая был оценивающим.
Так смотрят на человека, с котором предстоит драться.
Или просто предстоит убить, так как мечи самого Тая стояли там, где всегда, у стены, и у него не было никакой надежды вложить стрелу в лук раньше, чем она разрубит его надвое.
Всем известно, на что способны клинки Каньлиня в руках каньлиньского воина.
Лицо Яня побледнело от ужаса, а рот открылся, как у рыбы. Бедняга! Предательски обнаженный меч не был частью известного ему мира. Он совершил очень мужественный поступок, приехав сюда, превзошел самого себя во имя дружбы… и вот какая награда его ожидала. Интересно, подумал Тай, что заставило Яня это сделать? Шень Тай понимал, что может никогда этого не узнать.
Это вызвало у него гнев и раздражение, в равной степени. Он задал вопрос, чем снова заставил мир двигаться:
– Должен предположить, что названная тебе цель – это я. Мой друг ничего не знает о том, зачем ты сюда приехала. В его смерти нет необходимости.
– Нет, есть, – тихо ответила она. Она не отрывала от него взгляда, оценивая каждое движение, которое он делал. Или мог бы сделать.
– Что? Потому что он нежелательный свидетель? Ты думаешь, никто не узнает, кто меня убил, когда сюда приедут из крепости у Железных Ворот? Ваши имена должны были записать, когда вы прибыли в крепость. Что он может к этому прибавить?
Мечи не дрогнули. Она слегка улыбнулась. Красивое, холодное лицо. Как озеро, подумал Тай. В нем таится смерть.
– Не поэтому, – сказала она. – Он оскорбил меня своим взглядом. Во время путешествия.
– Он посмотрел на тебя, как на женщину? Ему нужно было приложить для этого усилие, – неторопливо произнес Тай.
– Берегись! – произнесла она.
– Зачем? Иначе ты меня убьешь? – Теперь в нем было больше гнева, чем других чувств. Но ярость помогала ему, заставляла думать, придавала решимости. Он старался понять, как это повлияло на нее. – Каньлиньских воинов учат соразмерности и сдержанности. В движениях и в деяниях. Ты готова убить мужчину за то, что он восхищался твоим лицом и телом? Если так, то позор твоим наставникам с горы.
– Ты будешь объяснять мне, что такое учение Каньлиня?
– Если понадобится, – хладнокровно ответил Тай. – Ты сделаешь это честно и позволишь мне взять мои мечи?
Она покачала головой. У него упало сердце.
– Я бы предпочла такой вариант, но мне дали точные указания. Я не должна позволять тебе сражаться со мной, когда мы приедем сюда. Боя не будет, – намек на сожаление, некоторое объяснение ее оценивающего взгляда: «Кто он такой? Что за человек, если мне приказано его опасаться?»
Однако Тай заметил еще кое-что.
– Когда приедешь сюда? Ты знала, что я у Куала Нора? А не дома? Откуда?
Она ничего не ответила. Допустила ошибку, понял он. Только это вряд ли что-то изменит. Ему необходимо продолжать говорить. Молчание смерти подобно, в этом он был уверен.
– Они думали, что я убью тебя, если мы станем сражаться? Кто это решил? Кто тебя от меня защищает?
– Ты очень в себе уверен, – прошептала убийца.
У него возникла одна мысль. Слабая мысль, почти безнадежная, но ничего лучшего не пришло в голову в вихре этих мгновений.
– Я уверен только в неопределенности жизни, – сказал он. – Если мне предстоит закончить жизнь здесь, у Куала Нора, и ты не хочешь драться со мной, убей меня под открытым небом. Я обращу последнюю молитву к воде и к небу и лягу среди тех, кого предавал земле. Это не очень большая просьба.
– Нет, – ответила она. И он не понял, что она имеет в виду, пока она не прибавила: – Не слишком большая. – Она помолчала. Но было бы ошибкой назвать это колебанием. – Я бы сразилась с тобой, если бы не получила такой точный приказ.
Приказ. Точный приказ. Кто мог это сделать? Ему необходимо было протянуть время, создать его, найти способ подобраться к своим мечам. Та мысль, которая промелькнула раньше, была бесполезной, решил он.
Ему нужно было заставить ее шевельнуться, сместить центр тяжести, отвести от него взгляд.
– Янь, кто подсказал тебе нанять каньлиньского телохранителя?
– Молчать! – рявкнула женщина раньше, чем Чоу Янь смог заговорить.
– Разве это имеет значение? – спросил Тай. – Ты собираешься убить нас без поединка, подобно испуганному ребенку, который боится, что ему не хватит мастерства. – Была слабая возможность, что она сделает еще одну ошибку, если ее достаточно сильно разозлить.
Его мечи в ножнах стояли позади убийцы, у письменного столика. Комната была маленькой, расстояние пустяковым, но только нужно остаться в живых, когда дотянешься до них.
– Нет. Как воин, выполняющий полученные приказы, – спокойно поправила его женщина.
Она снова выглядела безмятежной, словно его уколы не спровоцировали ее, а напомнили о дисциплине. Тай понимал, как это могло произойти. Ему это не помогло.
– Мне это подсказал Синь Лунь, – храбро произнес Янь.
Тай услышал эти слова, увидел жестокие глаза женщины, понял, что сейчас произойдет. Он издал предостерегающий крик. Янь получил косой удар ее правого меча в бок, потом меч прошел вверх, между ребрами.
Рубящий удар и извлечение меча были точными, элегантными. Ее кисть согнулась, и клинок быстро вернулся на свое место – острие направлено туда, где стоял Тай. Казалось, время не успело тронуться с места, оно стояло, оно было под контролем. Так учили воинов Каньлиня.
Но время все-таки прошло, он это знал. Время, которое можно использовать. Безвременье – иллюзия, и Тая уже не было там, где он стоял раньше.
Сердце его разрывалось, он понимал, что ничего не смог бы предпринять, чтобы остановить этот удар. И все же он прыгнул вперед, к дверному проему, когда она повернулась к Яню, чтобы убить его за то, что тот назвал имя.
Тай снова закричал, больше от ярости, чем от страха, хотя ожидал, что теперь и сам умрет.
Здесь сто тысяч мертвецов, и еще двое.
Он не обратил внимания на мечи в ножнах, они стояли слишком далеко. Просто выскочил из открытой двери и прыгнул вправо, к дровам возле загона для коз. Немногим раньше он прислонил к этой стене лопату. Лопата могильщика против двух каньлиньских мечей. Тай дотянулся до нее, схватил, резко повернулся лицом к убийце.
Женщина бежала за ним. А потом – уже не бежала.
Потому что слабая, глупая, отчаянная мысль, промелькнувшая у него перед тем, как он выбежал в залитый солнцем мир, стала реальностью.
Ветер, поднявшийся в тот момент, возник из ничего, без предупреждения. Из безмятежности весеннего вечера вырвалась ужасающая сила.
Раздался пронзительный вопль: высокий, яростный, неестественный.
Не его голос, и не голос женщины. Голос, вообще не принадлежащий никому из живых.
Этот ветер совсем не потревожил луговую траву и не шевельнул сосны. Он не всколыхнул воды озера. Он не коснулся Тая, хотя тот слышал вой внутри себя.
Этот ветер обтекал его, изогнувшись с двух сторон подобно двум лукам, а потом налетел на женщину. Схватил тело убийцы. Поднял ее вверх. И пронес по воздуху, словно она была веткой, детским воздушным змеем, вырванным с корнем стеблем цветка в бурю.
Ее ударило о стену его хижины, пригвоздило к ней, не давая возможности двигаться, точно прибило к дереву гвоздями. Ее глаза широко раскрылись от ужаса. Она пыталась вскрикнуть, даже открыла рот, но то, что ее захватило и унесло, не позволило ей даже этого.
Один меч все еще был у нее в руке, прижатой к стене хижины. Второй вырвало из кисти. Тай видел, что убийцу полностью оторвало от земли – ее ступни болтались в воздухе, а волосы и одежда распластались по темному дереву стены.
Снова иллюзия мгновения вне времени. Затем Тай увидел, как в женщину вонзились две стрелы: одна, потом вторая.
Они прилетели сбоку, их выпустили от дальнего конца хижины, за дверью. И дикий ветер-призрак ничем не помешал их полету, наоборот, держал убийцу пригвожденной, позволив убить, словно жертвенное животное. Первая стрела вонзилась ей в горло, расцветая алым цветком, вторая вошла так же глубоко под левую грудь.
В момент ее смерти ветер тоже умер.
Вопли покинули луг.
В наступившей тишине, разбитой на осколки, женщина медленно соскользнула по стене. Повалилась на бок. И легла на вытоптанную траву у двери в его хижину.
Тай судорожно, прерывисто вздохнул. У него тряслись руки. Он посмотрел в сторону дальнего конца хижины.
Там стоял Бицан и молодой солдат по имени Гнам, глаза обоих были полны страха. Обе стрелы выпустил более молодой мужчина.
И хотя дикий воющий ветер исчез, Тай все еще слышал внутри себя этот вопль, все еще видел женщину, прижатую и распластанную, словно черная бабочка, тем, что это было.
Мертвые Куала Нора пришли к нему. Ради него. К нему на помощь.
Но то же самое сделали и два человека, смертных и отчаянно напуганных. Спустившихся со своей безопасной тропы, несмотря на то что солнце уже стояло на западе и скоро наступят сумерки, а в темноте здешний мир не принадлежит живым людям.
В тот момент, глядя на мертвую женщину, лежащую на пороге хижины, Тай понял еще кое-что: даже при свете дня – утром и после полудня, летом и зимой, выполняя свою работу, – все это время он жил здесь с молчаливого согласия мертвых.
Он посмотрел в другую сторону, на синеву озера и низкое солнце, и опустился на колени в темно-зеленую траву. В глубоком поклоне прикоснулся лбом к земле, три раза.
В времена Первой династии, более девятисот лет назад, один учитель написал: когда человека возвращают живым от высоких дверей смерти, от грани перехода во тьму, на него с тех пор навечно возлагается бремя прожить дарованную ему жизнь так, чтобы быть достойным этого возвращения.
Другие на протяжении веков учили по-другому: если ты выжил таким образом, это значит, что ты еще не узнал того, что был послан узнать в единственной дарованной тебе жизни. Хотя это, в действительности, можно считать просто иной разновидностью бремени, подумал Тай, стоя на коленях в луговой траве. Перед ним вдруг возник образ отца, кормящего уток в их речке.
Он посмотрел на озеро, более темную синеву в горном воздухе. Потом встал и повернулся к тагурам. Увидел, что Гнам подошел к мертвой женщине. Он оттащил ее от стены, выдернул свои стрелы из тела и небрежно отбросил их прочь. Ее волосы рассыпались на ветру: узел развязался, шпильки выпали. Гнам наклонился, раздвинул ей ноги, уложил их.
И начал снимать свои доспехи.
Тай заморгал, не веря своим глазам.
– Что ты делаешь? – звук собственного голоса испугал его.
– Она еще теплая, – ответил солдат. – Пусть это будет моей наградой.
Тай уставился на Бицана. Тот отвернулся.
– Не говори, что ваши солдаты никогда так не поступают, – произнес тагурский командир, но он смотрел на горы, не встречаясь взглядом с Таем.
– Ни один из моих солдат никогда так не делал, – возразил Тай. – И никто не сделает в моем присутствии.
Всего три шага, и он поднял ближайший к нему каньлиньский меч.
Уже давно он не держал в руках такого меча. Балансировка была безупречной, тяжесть без тяжести. Тай вытянул клинок в сторону молодого солдата.
Руки Гнама прекратили дергать завязки доспехов. Он казался удивленным.
– Она приехала сюда, чтобы убить тебя. А я только что спас тебе жизнь.
Это было не совсем так, но достаточно близко к правде.
– Я тебе благодарен. И надеюсь, что смогу когда-нибудь отдать тебе долг. Но этого не произойдет, если я убью тебя сейчас, а я это сделаю, если ты прикоснешься к ней. Если не хочешь сразиться со мной.
Гнам пожал плечами:
– Я могу, – он начал снова затягивать свои завязки.
– Ты умрешь, – тихо произнес Тай. – Ты должен это знать.
Молодой тагур был храбрым. Он должен быть храбрым, если спустился обратно в долину.
Тай изо всех сил старался найти слова, чтобы вывести их из этого положения, дать молодому человеку спасти лицо.
– Подумай об этом, – сказал он. – Ветер, который налетел. Это были мертвецы. Они… здесь, со мной.
Он снова взглянул на Бицана, который внезапно стал странно пассивным. Тай настойчиво продолжал:
– Я провел здесь два года, стараясь почтить мертвых. Обесчестить покойницу будет насмешкой над этим.
– Она приехала, чтобы убить тебя, – повторил Гнам, будто Тай слабоумный.
– Каждый из мертвецов на этом лугу пришел сюда убить кого-то! – не выдержав, закричал Тай.
Его слова поплыли в разреженном воздухе. Сейчас стало прохладнее, солнце висело низко.
– Гнам, – произнес наконец Бицан, – нет времени на драку, если мы хотим убраться отсюда до темноты. И, поверь мне, после того, что только что случилось, я этого хочу. Садись на коня. Мы уезжаем.
Он обошел хижину сбоку. Через минуту вернулся на своем великолепном сардийском коне, ведя коня солдата в поводу. Гнам все еще смотрел на Тая. Он не шевелился, но желание сразиться было написано на его лице.
– Ты только что завоевал свою вторую татуировку, – тихо сказал Тай, быстро взглянув сначала на Бицана, а потом снова на солдата, стоящего перед ним. – Радуйся этому мгновению. Не спеши в потусторонний мир. Прими мое восхищение и мою благодарность.
Гнам еще секунду смотрел на него, потом медленно повернулся и быстро сплюнул в траву, совсем рядом с телом мертвой женщины. Подошел, схватил повод коня и вскочил в седло. Развернул скакуна, чтобы ехать прочь.
– Солдат! – заговорил Тай раньше, чем понял, что намеревается это сделать.
Тот снова оглянулся.
Тай глубоко вдохнул. Некоторые вещи трудно сделать.
– Возьми ее мечи, – сказал он. – Они выкованы в Каньлине. Я сомневаюсь, что хоть у одного из тагурских солдат есть равные им.
Гнам не двинулся с места.
Бицан коротко рассмеялся:
– Я возьму их, если он не хочет.
Тай устало улыбнулся командиру:
– Не сомневаюсь.
– Это щедрый подарок.
– Он выражает мою благодарность.
Тай ждал, не двигаясь. Есть пределы тому, как далеко можно пойти, чтобы удовлетворить гордость молодого человека.
А у него за спиной, за открытой дверью хижины, лежал мертвый друг.
После долгого мгновения Гнам тронул коня с места и протянул руку. Тай повернулся, нагнулся, снял наплечные ножны с тела мертвой женщины и вложил в них два клинка. Ее кровь была на одних ножнах. Он подал мечи тагуру. Снова нагнулся, поднял две стрелы и тоже отдал их молодому человеку.