Безымянная мелодия на радио, звучавшая в тот день, выжжена в моей памяти, словно шрам. И вот теперь она снова появилась на радио и атаковала меня.
Я сидела в машине с Эди, моей мачехой. Дождь барабанил по окнам ее белого «Порше Кайен». Ведущий на радио объявил «Enjoy the Silence» – Depeche Mode. Вот ирония[1]. Во рту пересохло – в том же рту, который отказывается произнести хоть слово непонятно по какой причине, разве что из-за того, что слов недостаточно для моей мамы. Меня недостаточно.
Пока играла музыка, я мечтала выбраться из собственной кожи и испариться. Вырваться из машины. Сбежать из Калифорнии. Оставить Эди, папу и Рэйсера, моего маленького брата, – просто уехать куда-нибудь. Куда – нибудь. Куда-нибудь, где люди не будут тыкать в меня пальцами и жалеть. Туда, где я не буду уродцем из цирка.
«Блин, прошло уже лет десять. Не должна она была уже, ну, это, пережить?»
«Может, это и не из-за мамы. Вы видели ее отца? Расхаживает с молоденькой любовницей…»
«Она всегда была странной девочкой. Милой, но странной».
Я хочу искупаться в одиночестве, захлебнуться осознанием того, что моя мама посмотрела и решила, что ей меня недостаточно. Утонуть в скорби. Остаться одной.
Как только я выключила радио, Эди надулась:
– Но это моя любимая песня!
Конечно. Конечно.
Хлопнув ладонью по стеклу, я жалко захныкала. И содрогнулась от незнакомого звука собственного голоса. Эди, сидевшая за рулем, пристально посмотрела на меня, ее рот искривился в слабой улыбке, которая всегда выглядела как распростертые объятия.
– Твой папа вырос на Depeche Mode. Это одна из его любимых групп, – объяснила она, пытаясь предупредить мой нервный срыв. Который уже случился.
Я сильнее стукнула по окну, и рюкзак упал на ноги. Песня вскапывала мое тело, ползла по венам. Я хочу уйти. Мне надо уйти отсюда. Мы повернули за угол особняка в средиземноморском стиле, но недостаточно быстро. Я не могу не слышать песню. Не могу не видеть Валенсиану оставляющей меня. Не чувствовать огромную дыру в сердце, которую моя биологическая мать расширяла с каждым ударом по моей памяти.
Эди выключила радио в тот же момент, когда я открыла дверь, выскакивая на ходу из машины. Поскользнувшись на луже, я пошла в сторону дома.
Ворота гаража медленно открывались, пока гром терзал небо, взывая к дождю. Я слышала крики Эди сквозь открытое окно машины, но их заглушала гроза. Дождь промочил мои носки, делая ступни тяжелыми, ноги горели из-за быстрого бега, я схватила велосипед из гаража и поехала по улице. Эди припарковалась и побежала за мной, зовя меня по имени.
Я крутила педали все быстрее, уезжая от этой тупиковой ситуации… проносясь мимо особняка Фоллоуилов… дома Спенсеров, который отбрасывал на дорогу тень своим массивным телом. Мой любимый дом Коулов зажат между нашим особняком и Фоллоуилов.
– Луна! – Голос Найта Коула раздался позади меня.
Неудивительно.
Окна наших спален были напротив, и мы всегда держали шторы открытыми. Когда меня не было в комнате, Найт всегда искал меня. И наоборот.
Мне было намного тяжелее игнорировать Найта, чем мачеху, и не потому что я не любила Эди. Любила. Я люблю ее настолько сильно, настолько может себе это позволить приемный ребенок – голодной, всепоглощающей любовью, даже больше, с благодарностью и восхищением.
Я бы не сказала, что Найт был мне как брат, но он был не меньше, чем членом семьи. Он накладывал повязки на мои разбитые коленки, отгонял хулиганов, которые меня обижали, хотя некоторые были раза в два больше него. Он оказывал мне поддержку еще до того, как я сама понимала, что нуждаюсь в ней.
Единственное, что мне не нравилось в Найте, так это то, что он держал в заложниках кусочек моего сердца. Поэтому мне всегда было интересно, где он. Его благополучие было крепко связано с моим. Когда я катилась по склону к черным воротам, окружающим наш район, то подумала, а не чувствует ли он невидимую нить, не преследует ли меня лишь потому, что я тяну за нее. Потому что нам больно, когда один из нас отдаляется.
– Эй! Эй! Эй! – кричал Найт позади меня.
Эди поймала его. Слышно было, как они спорят.
– Я успокою ее.
– Но, Найт…
– Я знаю, что ей надо.
– Нет, милый. Ты всего лишь ребенок.
– А вы всего лишь взрослая. А сейчас уйдите!
Найт не боялся вступать в конфликты со взрослыми. Я всегда следовала правилам. Пока я не собиралась произносить слова, я делала все по инструкции – начиная с того, что была круглой отличницей, заканчивая помощью незнакомцам. Я собирала мусор на улицах, даже если он был не моим, жертвовала часть подарков на Рождество тем, кто действительно в них нуждался.
Но мои мотивы не были такими чистыми. Я всегда ощущала себя недостаточно хорошей, поэтому старалась стать чем-то большим. Дарья Фоллоуил, соседка моего возраста, звала меня святой Луной.
Она не ошиблась. Я играла роль святой, так как Вал заставила меня чувствовать себя грешницей.
Я быстрее закрутила педали. Дождь жестко хлестал, превращаясь в град, мою кожу покалывало от леденящей ярости. Прежде чем проскочить в ворота, я прищурилась.
Все произошло очень быстро: желтый свет ударил мне в лицо. Горячий металл задел ногу, когда машина попыталась повернуть в другую сторону. Раздался оглушительный гудок.
Я почувствовала, как что-то рвануло меня за воротник твидовой крутки с такой силой, что я чуть не задохнулась, и, прежде чем я поняла, что произошло, упала в лужу.
В тот же момент до моих ушей донесся скрежет велосипеда. Он разлетелся на куски от удара мчавшегося навстречу автомобиля. Сиденье пронеслось в нескольких сантиметрах от моей головы, а рама полетела в другую сторону. Я ударилась лицом об асфальт. Пыль, влажная грязь и кровь заполнили рот. Я кашляла, каталась по земле и пиналась в попытках скинуть с себя Найта, который сидел сверху, сжимая мою талию ногами. Машина доехала до конца дороги и резко развернулась, промчавшись мимо ворот. Град был настолько сильным, что я не могла даже разглядеть очертания машины, не говоря уже о номерах.
– Ублюдок! – заорал Найт вслед машине с такой яростью, что даже мои легкие обожгло. – Катись в ад!
Я моргнула, пытаясь расшифровать выражение лица Найта. Никогда не видела его таким – настоящая буря в буре. Хоть он и был на год младше меня, выглядел гораздо старше. Особенно сейчас. Он нахмурился, розовые пухлые губы были слегка приоткрыты, угольно-черные ресницы были настолько густыми, что служили занавесом от дождя. Капля скатилась по его нижней губе и исчезла в ямочке на подбородке. От этой простой картины мое сердце разрывалось.
Это был первый раз, когда я осознала, что мой лучший друг… эм, красивый.
Глупо, знаю, особенно принимая во внимание обстоятельства. Он спас мне жизнь, закрыв собой, чтобы меня не сбила машина, но все, о чем я могла думать, было не Вал, не Эди, не Depeche Mode, даже не то, как хрупка наша жизнь, а то, что мальчик, с которым я выросла, теперь был подростком. Привлекательным подростком. Привлекательным подростком, которому следовало бы заниматься вещами поинтереснее спасения странной подруги детства или обучения ее слову «ублюдок» на языке жестов.
Я подумала о воспоминаниях, которые Валенсиана оставила в моем сердце, но это было ничем по сравнению с той жесткой болью, которую я испытывала, глядя на Найта, понимая впервые в жизни, что он определенно точно разобьет мне сердце. Не умышленно, не специально. Но это не имеет значения. Авария или удар молнией – смерть всегда остается смертью.
Разбитое сердце – это разбитое сердце.
Боль есть боль.
– Что за херь? – заорал он мне в лицо.
Он был так близко ко мне, что я ощутила его дыхание. Сахар, какао и мальчишеский запах. Мужской. У меня еще есть немного времени до того, как все случится. От шока я даже не вздрогнула от его злости. Как я могла раньше не замечать прекрасный профиль его носа? Цвет его глаз – ярко-зеленый с вкраплениями темно-синего и таким оттенком бирюзового, который я никогда раньше не видела. Царственные скулы, настолько острые, что очерчивают озорное лицо, как картинку поп-арта золотая рама за тысячу долларов.
– Отвечай мне, черт возьми. – Он стукнул по асфальту около моего лица.
Костяшки на руках распухли до размеров теннисных мячей. Недавно он начал ругаться совсем по-взрослому. Немного, но достаточно, чтобы заставлять меня вздрагивать. Я твердо посмотрела на него, зная, что он меня не обидит. Он обхватил рукой раненый кулак и взвыл, а затем прислонил свой лоб к моему, тяжело дыша. Мы задыхались, грудь поднималась и опускалась в одном ритме.
– Почему? – Теперь его голос был тихим и мягким. Он знал, что не дождется ответа. Наши головы соприкасались, его медно-коричневые волосы смешались с моими темными кудрями. – Почему ты это делаешь?
Я попыталась вытащить руки из-под его бедер, чтобы ответить на языке жестов, но он еще крепче сжал меня ногами, удерживая на месте.
– Нет, – зарычал он, в голосе появилась угроза. – Используй слова. Ты можешь. Я знаю. Мама и папа говорили мне. Расскажи, зачем ты это делаешь.
Я открыла рот, так сильно желая ответить на его вопрос. Он был прав, конечно. Я могла говорить. Я знала это, потому что иногда в ду´ше, или, когда я была абсолютно одна, я любила повторять слова в качестве практики. Просто чтобы доказать, что я могу, что я способна издавать звуки, что я просто выбрала не разговаривать. Я повторяла слова, и от звука голоса волна удовольствия прокатывалась по спине.
Старые книги.
Свежий воздух (особенно после дождя).
Наблюдать за луной, которая наблюдает за мной.
Морской конек.
Папа.
Эди.
Рэйсер.
Найт.
Сейчас, впервые за все время, Найт требовал от меня слов. Я хотела сказать ему. Больше всего на свете. Я знаю, что он заслужил услышать их. Но у меня не получилось. Рот так и остался открытым, и только одна вещь билась в голове: «Ты не просто кажешься тупой, ты еще и выглядишь так же».
– Скажи это. – Найт потряс меня за плечи.
Ливень превратился в легкий дождь, и зрение стало четче. Его глаза были покрасневшими и уставшими. Очень уставшими. Уставшими из-за меня. Потому что я вечно попадаю в тупые передряги, из которых он меня вытаскивает.
Он решил, что я хотела специально причинить себе боль. Нет. Я открывала и закрывала рот словно рыба, но слова не выходили. Я попыталась вытащить их из моего рта, сердце бешено колотилось, ударяясь о ребра.
– Аааа… Я… Эммм…
Он встал и начал ходить туда-обратно, запуская пальцы во влажные волосы.
– Ты такая… – Он покачал головой, стряхивая капли воды с волос. – Такая…
Я подскочила и побежала к нему. Я не хотела слышать окончание предложения. Мне не интересно было знать, что он там подумал обо мне. Потому что если он поверил, что я специально бросилась к машине, то он еще хуже меня.
Я схватила его за плечи и развернула. Он нахмурился.
Я отчаянно покачала головой.
– Я не видела машину. Клянусь, – показала я.
– Ты могла погибнуть, – заорал он мне в лицо и стукнул кулаком в грудь. – Ты могла оставить меня.
– Но этого не случилось. – Я использую пальцы, руки, ладони, чтобы переубедить его.
Мои губы дрожат. Все это намного больше, чем просто о нас. Это и о Розе – его маме. Найт не любил, когда люди исчезали. Даже всего на несколько дней, чтобы пройти курс лечения в больнице.
– Спасибо, – показала я. – Ты спас меня.
– Помнишь? Всегда. В любое время. Навсегда. Что случилось? Где твое выполнение условий сделки?
Он повторил мое обещание, которое я дала ему несколько лет назад, в голосе звучало презрение. Я раскрыла руки для объятия, и он подошел, расслабившись в моих руках. Мы словно два разных цвета, смешанные друг с другом во что-то уникальное и настоящее – оттенок, которым можем быть раскрашены только мы.
Найт зарылся лицом в волосы, а я зажмурилась, представляя, как он делает то же самое с кем-то еще. Несмотря на прохладу, моя кровь вскипела.
Мой.
Я не просто подумала об этом. Мои губы повторили это слово. Я даже практически услышала его. И еще крепче обняла его.
– Или вместе, или никак, – прошептал он мне на ухо.
Я знала, что это было обещанием.
Я также понимала, насколько оно было несправедливым, потому что я не смогу спасти его, если мне придется.
Если кому-то вроде Найта в принципе нужно мое спасение. Найт нормальный ребенок. Он разговаривает. Он спортивный, общительный и уверенный в себе. Эди говорила, что он очень привлекательный, модельные агентства останавливали Розу в торговых центрах и пихали свои визитки, умоляя позволить нанять его. Он смешной, очаровательный, воспитанный и такой богатый, что вы даже представить себе этого не можете. Весь мир готов принадлежать ему, и, я уверена, однажды так и будет.
Я заплакала в его руках. Хотя и не плакса. Я могу пересчитать на пальцах одной руки все разы, когда я плакала. Судя по всему, я выплакала все тогда, когда ушла Вал. Но сейчас просто не могла остановиться из-за того, что у нас никогда не будет этого «и жили они долго и счастливо».
Он заслуживал большего, а не девушку, которая никогда не сможет рассказать ему, что чувствует.
Он идеальный, а я сплошной недостаток.
– Пообещай мне. – Его губы коснулись меня, теплое дыхание послало дрожь по всему телу.
Другую дрожь – ту, которая заполнила все внизу живота лавой. Пообещать что? Я удивилась. Но все равно согласно кивнула, желая успокоить его, хотя он еще не закончил предложение. Мои губы шевельнулись.
– Я обещаю. Обещаю. Обещаю.
Может, поэтому он никогда и не доверял мне.
В течение следующих шести лет он забирался в мою комнату каждую ночь и обнимал меня, проверяя, что со мной все хорошо.
Иногда он пах алкоголем.
Иногда другой девушкой. Сладко, фруктово и по-другому.
Чаще всего он пах как мое разбитое сердце.
Но всегда убеждался, что я в безопасности.
И он всегда уходил до того, как мой папа приходил будить меня.
В течение последующих шести лет, прежде чем покинуть меня через окно комнаты, он целовал меня в лоб как раз туда, куда целовал папа, чтобы пожелать доброго утра. Тепло от поцелуя Найта сохранялось долго.
Я виделась с ним в школе, наблюдала его дерзкую самоуверенность и слушала остроумные шутки, заставляющие девушек снимать трусики. Видела, как он проводил рукой по блестящим волосам и демонстрировал белоснежную улыбку и ямочки на щеках.
Всегда было два Найта Коула.
Один был моим.
А другой – всех остальных.
И хотя он всегда проводил со мной свободное время, защищая меня, всегда относился ко мне как к королеве, я знала, что он для всех король, а я просто правила маленьким кусочком его жизни.
Однажды ночью, в полную луну, заглядывающую через окно, мой Найт Коул поцеловал меня в чувствительное местечко за ухом.
– Лунный свет, – прошептал он. – Ты заполняешь пустоту и темноту, как луна владеет небом. Она тихая. Она яркая. Ей не нужно пылать, чтобы быть заметной. Она просто существует. Она сияет всегда.
Он называл меня лунным светом каждый день.
Я никак его не звала. Потому что не разговаривала.
Может быть, он и тогда знал, что я лгала из-за бездействия. Он не был никем. Он был моим всем.
Глава 2
Найту 18; Луне 19
– Ее здесь нет. Можешь застегивать ширинку, Коул. – Хантер Фицпатрик зевнул, бросив красный фирменный стаканчик в чью-то голову.
Придурок отвернулся, прервав разговор с второкурсницей из группы поддержки, приготовившись к конфликту. Но как только он увидел, что это был Хантер, то сразу же сердито прикусил губу.
– Фу. У тебя что, запор? – зарычал Хантер тем самым очень-смешным-и-серьезным тоном.
Выпив последнюю, пятую бутылку пива за ночь, я отвел взгляд от входной двери и засунул пустую тару в задний карман джинсов какой-то девушки. Она обернулась и засмеялась, когда узнала меня.