– Руне, я готова уже давно, но не торопилась, потому что нам некуда было спешить. Впереди у нас была целая жизнь. Теперь все изменилось. У нас совсем мало времени. Всего лишь несколько часов. Я люблю тебя. Люблю так сильно, что никто и представить не может. И мне кажется, что и ты чувствуешь то же самое.
– Ja, – не раздумывая отозвался я. – Я люблю тебя.
– На веки вечные, – вздохнула Поппи и отодвинулась. Не сводя с меня глаз, она подняла руку, нащупала бретельку ночной рубашки и потянула вниз. Рубашка бесшумно соскользнула ей на бедра.
Я замер. Не мог шелохнуться – передо мной сидела Поппи… обнаженная.
– Поппимин… – выдохнул я. Нет, такая девушка не для меня. Я знал это точно, как и то, что ничем не заслужил этот миг.
Потом все же придвинулся ближе… и еще ближе. Посмотрел вопросительно в ее глаза.
– Ты уверена?
Она взяла мою руку, поднесла к себе, так что наши ладони вместе легли на ее обнаженную кожу.
– Да, Руне. Я хочу этого.
Сдерживаться не было больше сил, и я уступил и поцеловал ее в губы. У нас оставалось несколько часов. И я хотел провести их с моей девушкой. Так, как только можно.
Не отнимая губ, Поппи прошлась пальчиками по моей груди. Медленно, словно исследуя что-то незнакомое. Я погладил ее по спине, осторожно привлекая к себе. Она задрожала от моего прикосновения. Я провел ладонь вниз, до лежавшей на ее бедрах сорочки, потом вверх и остановился – не зашел ли слишком далеко?
Поппи отстранилась и прижалась лбом к моему плечу.
– Не останавливайся, – выдохнула она. Я подчинился и судорожно вздохнул – сердце трепыхалось под самым горлом.
– Руне, – пробормотала она.
И так сладок был ее голос, что я закрыл глаза. Я так любил Поппи и меньше всего на свете хотел обидеть ее, сделать ей больно, подтолкнуть слишком далеко. Я хотел, чтобы для нее все было по-особенному, чтобы она поняла, как много для меня значит, что она – весь мой мир.
Мы оставались так минуту или больше, застыв в этом мгновении, в этой паузе, в ожидании того, что последует дальше.
Поппи опустила руки к пуговице моих джинсов, и я открыл глаза. Она пристально смотрела на меня.
– Так, да? Ты не?..
Я молча кивнул. Взяв меня за руку, она помогла мне раздеться, и вскоре вся наша одежда лежала на полу.
Притихшая, Поппи сидела возле меня, держа на коленях дрожащие руки. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечу, щеки горели.
Я еще никогда не видел, чтобы она так нервничала.
Да и сам никогда так не робел.
Я протянул руку к ее горящей щеке, провел пальцем вниз, и ее ресницы затрепетали и распахнулись, а губы тронула застенчивая улыбка.
– Я люблю тебя, Поппимин.
– Я тоже люблю тебя, Руне, – с легким вздохом прошептала она.
Ее пальцы сомкнулись на моем запястье. Она осторожно откинулась на спину и потянула меня за руку, пока я не вытянулся рядом.
Осыпав ее мягкие щеки и лоб легкими поцелуями, я приник к ее теплому рту, а Поппи, захватив мои длинные волосы, притянула меня к себе.
Казалось, пролетели считаные секунды, когда она задвигалась подо мной и, оборвав поцелуй, прижала ладонь к моей щеке.
– Я готова.
Уткнувшись лицом в ее руку, я перецеловал все ее пальчики. Поппи повернулась на бок, потянулась и достала что-то из ящика ночного столика. При виде маленького пакетика, который она предложила мне, я неожиданно для себя смешался и занервничал.
Наши взгляды встретились, и ее щеки вспыхнули от смущения.
– Я знала, что этот день когда-нибудь придет, и хотела, чтобы мы были к нему готовы.
Я целовал и целовал мою девушку, пока не почувствовал, что и сам готов. Времени это заняло немного, а унять разбушевавшийся внутри шторм помогла своими легкими прикосновениями сама Поппи.
Поппи раскрыла объятия, и в следующую секунду наши губы слились в самом долгом и глубоком поцелуе. Я пил вишневый бальзам ее губ и наслаждался новыми ощущениями, которые дарили наши обнаженные теплые тела. Потом я отстранился – перевести дух. Мы посмотрели друг на друга, и Поппи кивнула. По ее лицу было видно, что она хочет этого так же сильно, как и я. Наши глаза сомкнулись и уже не размыкались.
Ни на мгновение.
Потом мы лежали, обнявшись, под простынями, глядя друг на друга. Она была теплая и мягкая, и ее дыхание уже замедлилось почти до нормального ритма. Сплетя пальцы, мы держались друг за друга, и наши руки еще слегка дрожали.
Никто ничего не говорил. Поппи следила за каждым моим движением, а я, глядя на нее, молился о том, чтобы она никогда не пожалела о случившемся.
Наконец она сглотнула и глубоко и медленно вздохнула. Взгляд ее задержался на наших руках, лежавших на одной подушке. Она повернулась и покрыла поцелуями переплетенные пальцы.
Я замер.
– Поппимин… – Она подняла глаза. Длинная прядь упала ей на щеку, и я осторожно убрал волосы за ухо. Поппи молчала. – Я так тебя люблю. То, что случилось сейчас… быть с тобой… вот так… – Мне хотелось сказать ей, как много это для меня значит, но подходящих слов не находилось.
Она так и не произнесла ни слова, и мне стало не по себе. А вдруг я сделал что-то не так? Не зная, как выразить чувства, я в отчаянии закрыл глаза и ощутил легкое, как крыло бабочки, прикосновение ее губ.
– Эту ночь я буду помнить до конца жизни, – прошептала Поппи, и весь мой страх испарился в одно мгновение.
Я открыл глаза и крепко ее обнял:
– Для меня это было нечто особенное. А для тебя?
Поппи улыбнулась так широко, что у меня захватило дух.
– И для меня тоже. Особеннее не бывает, – повторила она слова, которые произнесла после нашего первого поцелуя, когда нам было по восемь лет. Не придумав ничего лучшего, я поцеловал ее со всей переполнявшей меня любовью и нежностью.
Когда мы отстранились друг от друга, Поппи сжала мою руку, и глаза ее наполнились слезами.
– Поцелуй триста пятьдесят пятый, от моего Руне, в моей спальне… после того, как мы впервые были вместе. – Она взяла мою руку и положила себе на грудь. Ее сердце билось прямо у меня под ладонью, гулко и тяжело. Я улыбнулся, потому что знал, – это слезы не печали, а счастья. – Все было так, что мое сердце едва не разорвалось, – добавила она с улыбкой.
– Поппи… – прошептал я, чувствуя, как сдавливает обручем грудь.
Ее улыбка померкла, и на подушку полились теперь уже горькие слезы.
– Не хочу, чтобы ты уезжал, – сдавленно прошептала она, и меня словно резанула по сердцу ее нестерпимая боль.
– И я тоже.
Мы молчали. А что еще сказать? Мы лежали, прижавшись друг к другу, и я гладил ее по волосам, ее пальчики гуляли вверх и вниз по моей груди. Через какое-то время ее дыхание выровнялось, и рука замерла.
Тихий, размеренный ритм понемногу баюкал и меня. Я старался держаться, не засыпать, чтобы до конца насладиться оставшимся временем, но веки тяжелели и закрывались, и вскоре меня самого затянула в сон растекавшаяся по венам река счастья и печали.
Казалось, прошли секунды, как я сомкнул глаза, когда теплые солнечные лучи тронули мое лицо. Я зажмурился – за окном начинался новый день.
День отъезда.
Я посмотрел на часы, и внутри все сжалось – у меня оставался один час.
Поппи спала, положив голову мне на грудь, и, глядя на нее, я подумал, что никогда еще она не была такой красивой. Кожа ее разрумянилась от жара наших тел, и наши сомкнутые руки все еще покоились на моем животе. Мысль о прошлой ночи пробудила воспоминания, и они вдруг нахлынули, накрывая меня с головой.
Во сне Поппи выглядела такой спокойной и счастливой. Больше всего я боялся, что, проснувшись, она пожалеет о случившемся. А мне хотелось, так отчаянно хотелось, чтобы все случившееся осталось у нее таким же светлым, радостным воспоминанием, как и у меня. Словно почувствовав мой тяжелый взгляд, Поппи медленно открыла глаза. Воспоминания о прошлой ночи тенью пронеслись по ее лицу, зрачки расширились, когда взгляд остановился на наших телах и руках. Тревога сжала мое сердце, но тут ее лицо озарила блаженная улыбка. Я придвинулся ближе, обнял ее, а Поппи уткнулась лицом в мою грудь. Мы лежали так до самого конца, а потом я поднял голову, бросил взгляд на часы, и вчерашняя злость вспыхнула во мне с новой силой.
– Поппимин, – прошептал я, и в моем голосе прозвучали раскатистые нотки этой злости. – Мне… Мне нужно идти.
Поппи напряглась на секунду в моих объятиях, а когда отстранилась, ее щеки были мокрыми от слез.
– Знаю.
Слезы обожгли и мои щеки. Поппи нежно вытерла их. Я взял ее руку и прижался губами к ладони. Минуту я всматривался в ее лицо, запоминая каждую черточку. Потом, сделав над собой усилие, поднялся с кровати, оделся, выскользнул через окно наружу и, не оглядываясь, чувствуя, как разрывается от каждого шага сердце, побежал к дому через лужайку.
Я забрался в комнату. Дверь спальни была открыта снаружи. Возле кровати стоял отец. В первую секунду внутри все похолодело от страха – нас раскрыли, – но уже в следующий момент ярость вытеснила страх, и я, вскинув подбородок, посмотрел на него с вызовом – ну же, скажи что-нибудь.
Я хотел схватки.
Я бы не позволил ему стыдить меня за ночь, проведенную с любимой девушкой. Той, от которой он отрывал меня.
Он повернулся и, не сказав ни слова, вышел.
Тридцать минут пронеслись как одно мгновение. Я в последний раз обвел взглядом комнату. Потом закинул на плечо рюкзак, повесил на шею фотоаппарат и вышел из дому.
Мистер и миссис Личфилд уже стояли на нашей подъездной дорожке с Айдой и Саванной и обнимались с моими родителями. Увидев меня, они подошли к крыльцу и тоже обняли на прощание.
Подбежавшие девочки прижались ко мне, и я потрепал каждую по голове. Стукнула дверь. Я повернулся и увидел бегущую по траве Поппи. Волосы у нее были мокрые – наверно, после душа, – но выглядела она еще прекраснее, чем накануне, и смотрела только на меня.
Добежав до дорожки, она коротко обняла моих родителей и поцеловала Элтона, а потом повернулась ко мне. Мои папа и мама сели в машину, а родители и сестренки Поппи вернулись в дом, дав нам возможность попрощаться наедине. Я распахнул руки, и она влетела в мои объятия. Я сжал ее крепко-крепко и глубоко вдохнул сладкий запах ее волос.
Потом взял ее за подбородок и поцеловал – в последний раз. Поцеловал со всей любовью, что переполняла мое сердце.
– Поцелуй триста пятьдесят шестой. От Руне, на дорожке… когда он оставил меня, – прошептала она сквозь слезы.
Я закрыл глаза, не в силах вынести ее и мою боль.
– Руне? – окликнул меня отец и извиняющимся тоном добавил: – Нам пора.
Поппи вцепилась в рукав моей рубашки. Зеленые глаза блестели от слез, и она как будто пыталась запомнить каждую черточку моего лица. Высвободившись наконец, я поднял камеру и нажал кнопку.
Мне выпала редкая удача – запечатлеть миг, когда разбивается сердце.
Едва волоча ноги – к ним будто подвесили по тонне кирпичей, – я побрел к машине, забрался на заднее сиденье и даже не стал удерживать слезы. Поппи стояла у дорожки, и ветер трепал ее мокрые волосы. Она помахала на прощание.
Отец завел мотор. Я опустил стекло и высунул руку, а Поппи схватилась за нее. Мы посмотрели друг на друга, и она сказала:
– Я буду видеть тебя во снах.
– Я буду видеть тебя во снах, – прошептал я и выпустил ее руку. Машина тронулась. Я повернулся и посмотрел в заднее окно – Поппи стояла на дорожке и махала вслед, пока не скрылась из виду.
Этот прощальный жест остался в моей памяти.
Я поклялся хранить его до тех пор, пока она не встретит меня снова – таким же взмахом руки.
До тех пор, пока он не превратится в «привет».
4
Молчание
Руне
Осло
Норвегия
Днем позже я уже был в Осло, и с Поппи нас разделял океан.
Два месяца мы разговаривали с ней каждый день. Я старался утешать себя тем, что у нас есть хотя бы это. Но с каждым днем, заканчивавшимся без нее, во мне копилась и крепла злость. Ненависть к отцу нарастала, и в конце концов она сломала что-то внутри, оставив только пустоту. Я упорно не заводил друзей в школе и противился всему, что помогло бы снова принять это место как мой дом.
Мой дом был там, в Джорджии.
С Поппи.
О переменах в моем настроении Поппи не говорила ничего, как будто и не замечала их. Я надеялся, что хорошо все скрываю. Не хотел, чтобы она волновалась из-за меня.
А потом однажды Поппи не ответила на звонок. Не ответила на и-мейл. Не ответила на эсэмэску.
То же повторилось и на следующий день. И на следующий.
Она выпала из моей жизни.
Просто-напросто исчезла. Не оставив ни слова, ни следа.
Она ушла из школы. Ее не было в городе.
Ее семья, в полном составе, снялась с места и уехала, никого не уведомив куда.
Два года я оставался совершенно один по другую сторону Атлантики, ломая голову и не находя ответа на вопросы: где же Поппи? Что случилось? Не я ли тому виной? Не я ли в ночь перед отъездом подтолкнул ее за черту?
То был второй момент, определивший мою жизнь.
Жизнь без Поппи.
Без вместе навсегда.
Без на веки вечные.
Просто… пустота.
5
Было – любили, а теперь чужие
Поппи
Блоссом-Гроув, Джорджия
Наши дни
Возраст – семнадцать лет
– Он возвращается.
Два слова. Два слова, опрокинувших мою жизнь в хаос. Два слова, повергших меня в ужас.
Он возвращается.
Прижимая к груди учебники, я уставилась на Джори, мою самую близкую подругу. Сердце ухнуло, как пушка, и меня чуть ли не заколотило.
– Что ты сказала? – шепотом спросила я, застыв как вкопанная посредине коридора и не замечая спешащих на урок учеников.
Джори положила руку мне на плечо.
– С тобой все в порядке?
– Да, – едва слышно ответила я.
– Точно? Ты побледнела. И вид нездоровый.
Я кивнула, постаравшись как можно убедительнее показать, что у меня все хорошо.
– Кто… кто тебе сказал, что он возвращается?
– Джадсон и Дикон. Я была с ними в классе и слышала, как они говорили, что компания снова присылает сюда его отца. – Джори пожала плечами. – Теперь уже навсегда.
Я сглотнула застрявший в горле комок.
– И в тот же дом?
Джори поморщилась, но кивнула.
– Извини, Попс.
Я закрыла глаза и постаралась успокоиться. Значит, он снова будет жить по соседству, и его комната будет напротив моей.
– Поппи? – Я открыла глаза. Подруга смотрела на меня полными сочувствия глазами. – Ты точно в порядке? Уверена? Ты ведь всего две недели как вернулась. И я знаю, каково оно, снова увидеть Руне…
Я выдавила из себя улыбку:
– Не волнуйся, Джо. Я больше его не знаю. Два года – срок немалый, и мы почти не разговаривали все это время.
Джори нахмурилась:
– Попс…
– Не волнуйся, – повторила я, не дав ей договорить. – Мне пора на урок.
Но едва сделав пару шагов по коридору, я остановилась и посмотрела на подругу. Единственную подругу, с которой поддерживала связь два последних года. Все остальные думали, что наша семья уехала из города, чтобы позаботиться о маминой больной тете, и только Джори знала правду.
– Когда? – набравшись смелости, спросила я.
Выражение на лице Джори смягчилось, как только она поняла, о чем речь.
– Сегодня, Попс. Он приезжает сегодня. Джадсон и Дикон предлагают ребятам собраться вечером на поляне – поздравить его с возвращением. Все пойдут.
Вот так новость. Как ножом в сердце. А меня и не пригласили. С другой стороны, а с какой стати? Мы уехали из Блоссом-Гроув, не сказав никому ни слова, ни с кем не попрощавшись. Вернувшись в школу, я снова стала тем, кем и была всегда – без Руне рядом, – тихой скромницей, невидимкой для шумных компаний. Чудачкой, которая носит банты и играет на виолончели.
Никому, кроме Джори и Руби, не было до меня никакого дела. Никто и не заметил моего отсутствия.
– Поппи? – окликнула Джори.
Я тряхнула головой и, вернувшись в обычный мир, увидела, что коридоры уже почти пусты.